с жаром ответил Вольский. — Думаю, я смогу убедить господина обер-прокурора предоставить нам допуск к архивам Святейшего синода. И если вы сможете уделить им хоть несколько часов… в частном порядке, конечно же — хоть и с дозволения его преподобия Антона Сергеевича.
— Делайте, что хотите. — Дельвиг махнул рукой. — Лишь бы это не мешало нашей работе.
— Обещаю, я не отниму слишком много вашего времени, судари. — Вольский радостно заулыбался. — И, Владимир — считайте это личной просьбой. Разумеется, вы ничего мне не обязаны. Но если нам все таки повезет отыскать хоть какие-то записи или людей…
— Людей? — переспросил я.
— Почему бы нет, друг мой? Если уж где-то в этом городе прячется многомудрый старец, который хранит дурное знание — разве не может найтись и тот, кто хранит доброе? — Вольский сцепил руки, будто собрался молиться. — Вы ведь поможете, Владимир?
— Постараюсь. — Я осторожно скосился на мрачного, как туча, Дельвига. — Но обещать ничего не могу.
Глава 12
Выходной день. Не так уж много времени понадобилось забыть, что это вообще такое. Всего каких-то лет тридцать без службы, из которых чуть ли не половину я провел в глуши. Так далеко от людей, что дни отличались друг от друга только циферками в правом нижнем углу монитора — или на экране смартфона.
Абсолютно одинаковые — в отличие от тех, что выпали на мою долю здесь. Вряд ли жизнь Володи Волкова до моего… скажем так, появления была такой уж насыщенной и разнообразной, зато на меня приключения валились одном за другим. С самого первой минуты и почти без перерывов. Видимо, я так долго просидел без дела, что даже без всякого умысла искал их на свою тощую пятую точку — и, разумеется, находил. Или ее величество судьба решила отыграться за все тихие годы и высыпала накопленные сюрпризы одним махом.
Я не жаловался. В конце концов, не все из них оказались неприятными. Новая жизнь, новый вызов, новые друзья, честные и настоящие. Петропавловский, Фурсов, дед Федор. И Дельвиг, хоть его преподобие и предпочитал называть свое расположение иными словами — а куда чаще и вовсе обходился без слов.
И самое главное — новое молодость. Не то, чтобы меня не устраивало прежнее тело, застывшее в почти вечном «тридцать с хвостиком», но слишком уж много в нем накопилось за столетия. Всякого — и хорошего, и плохого, и просто тяжелого.
Года висели на мне-прежнем тяжелым грузом. Не продашь, не бросишь — и подарить тоже никак. Да и, в общем, некому. А здесь…
— Опять работаешь? — Мою шею обвила теплая рука. — Ты бы отдохнул, что ли — раз уж на службу не надо.
Марья. Еще один несомненный плюс этого мира. Конечно, я и раньше не жил монахом, но вот, на постоянной основе, почти-совместный быт… Нет. Последний лет сто, если не больше — и дело не только в том, что прежнее взрослое тело пережило подростковый гормональный шторм еще в стародавние времена до Крещения Руси. Я просто не видел смысла привязываться к тем, чья молодость проходит так быстро. Для прежнего меня наблюдать чужую старость стало разве что не привычкой.
Для нынешнего — тем, что случится когда-нибудь потом.
И еще очень нескоро.
— Работаю?.. Честно — нет, — признался я, накрывая пальцы Марьи ладонью. — Просто сижу в кабинете и делаю умное лицо.
Справедливости ради, около часа назад я действительно был занят делом. Сначала заезжал Фурсов — уточнить насчет обновления автопарка, который понемногу разрастался чуть ли не до десятка машин. Потом заглянул Петропавловский и где-то минут сорок рассказывал, как они с уважаемым Соломоном Рувимовичем провернул дельце, изрядно обогатившее не только унаследовавшего Кудеяровские капиталы деда Федора, но и нашу честную компанию — тысяч этак на пятьдесят.
Я кивал и делал вид, что слушаю. Финансовая сторона вопросов перестала меня интересовать в тот самый момент, как мы раздобыли достаточно средств на безбедное существование и аренду вот этих самых барских апартаментов, где я мог закрыться в кабинете, плюхнуться в кресло и хотя бы час или два не думать вообще ни о чем.
— Просто сидишь? Ну и хорошо, сиди, Володя. — Марья поцеловала меня в макушку. — А я тебе пока кофею принесу.
Чего у девчонки точно не отнять — так это умения чувствовать мое настроение. И не отсвечивать, когда надо. Она никогда не задавала лишних вопросов и даже сейчас не требовала какого-то особого внимания.
Сидит мужик — значит, так и надо. Пускай сидит.
Впрочем, наслаждаться заслуженным отдыхом у меня почему-то не получалось. Я пообещал себе, что выброшу службу из головы хотя бы на день, но так и не смог. Не спасали ни утренняя прогулка, ни завтрак, ни принесенная Марьей свежая газета — мысли раз за разом упрямо возвращались к расследованию.
А точнее — к Лешим в доме на Крестовском острове. Загадочный колдун — знаток убойных ритуалов, глава тоталитарной секты имени себя любимого и гроза всей столичной знати — самолично соорудил нитсшест и отправил человека подбросить его на место украденной винтовки Манлихера. И не кого попало, а Владеющего — наверняка того самого снайпера, что едва не продырявил мне голову на Кадетской линии.
И все лишь для того, чтобы устроить налет нечисти на дачу графини Бобринской. Совершенно безобидной старушки в чепчике. Конечно, я уже успел проверить ее сиятельство чуть ли не со всех сторон — и не нашел ничего интересного. Ни жутких скелетов в шкафу, ни сомнительных знакомств или интрижек в молодые годы. Ни власти, ни могучего Таланта, ни даже каких-то особых капиталов — немного земли где-то на юге страны, мануфактура в промышленном районе Петербурга, двухэтажный дом на Мойке, скромный счет в банке.
И, собственно, дача на Крестовском, где Бобринскую чуть не сожрали Лешие. Явно маловато, чтобы заинтересовать сильных мира сего. И даже версия с местью уже года четыре как покойному супругу при ближайшем рассмотрении тоже рассыпалась в труху: его сиятельство занимал не самый пост в Морском министерстве, но человеком был беззлобным, покладистым и добродушным. Так что и врагов имел соответствующих — уж точно не из тех, кто станет вырезать все семейство.
В общем, отдельно от всего эта история казалась полнейшей бессмыслицей: все выглядело так, будто загадочный колдун решил прибить графиню, чтобы та не сообщила сыскарям о пропаже «манлихера»