губам, приблизившись к отверстию в стене, заглянул в него. Взгляд встретился с заключенным из соседней камеры: его глаза, в темноте не разобрать, какого цвета, блеснули — на пленном были очки.
— Ты как? — шепнул мужской голос и кивнул.
— Нормально, — прошепелявил Ягосор, сплевывая кровь на пол.
— Здо́рово он тебя, — цокнул мужчина и чем-то зашуршал, опустив глаза. — Возьми.
Спустя несколько секунд он протолкнул в отверстие крохотный сверток. Юноша схватил его и, развернув, узнал внутри несколько мягких лекарственных пастилок.
— Должно немного, хоть ненадолго помочь, — добавил мужчина.
— Спасибо. — Ягосор тут же кинул одну пастилку в рот, размягчая слюной и корчась от боли, разнесшейся по всей челюсти.
— Ты не торопись. Хуже лишь сделаешь, вконец раздолбишь свой рот, — усмехнулся мужчина. — Тебя как зовут?
— Ягосор, — произнес юноша. Он решил, что никогда не будет называться полным именем грана, которое дали ему родные — сейчас он никто и зовут его никак. Он такая же вещь, как и другие заключенные в изоляторе.
— Рад, Ягосор. Я Лин, с Фракции, знаешь такую? Завтра днем во время дневной прогулки я попробую осмотреть тебя. Я врач.
— Спасибо, вы так добры.
— Нам всем придется приходить друг другу на выручку, — тяжело вздохнул Лин, на мгновение отводя глаза в сторону. — Держаться вместе, чтобы хотя бы морально противостоять нашим врагам… Ты один?
— Мою семью убили. А лучшего друга застрелили при попытке к бегству, — ответил Ягосор. И вдруг почувствовал некоторое облегчение: сказав это вслух, обратив в слова горькие и тревожные мысли, не оставлявшие его последние дни, в душе образовался крохотный пробел, который уже навсегда останется пуст, заново не заполненный тяжелыми переживаниями.
— Мне жаль. Соболезную. А я пошел на самую крупную и дорогую сделку всей моей жизни и за всё время моей практики… Упросил солдат имперора забрать только меня, присвоить себе все мои деньги, всё мое имущество, мои рабочие помещения и даже дом — но оставить в покое семью.
Лин ненадолго замолчал.
— Они так сделали: запихнули меня в корабль, что-то разгромили, а что-то забрали с собой, обещая не трогать моих родных… Оснований верить им у меня не было. Я до сих пор не представляю и не знаю, жива ли семья или давно уже нет… Но живу последней, крохотной надеждой, что их обошла стороной страшная участь.
— А что же будет с нами? — спросил Ягосор. Случайно найдя такого собеседника, как Лин, юноша уже не хотел с ним расставаться, терять контакт — Лин стал единственным, с кем можно поговорить и скрасить мрачные будни в камере.
— Думаю, сначала всех какое-то время продержат в изоляторах, до тех пор, пока не создадут «комиссию покупателей», — произнес Лин, развернув лицо к отверстию. — Потом тебя как вещь продадут кому угодно из любой точки мира, кто выложит за тебя самую крупную сумму, и ты станешь его рабом. Несчастных, которые не подошли покупателям по каким-либо параметрам, насколько знаю, отправляют в тюрьмы или рабочие лагеря. Поэтому уже сейчас тебе надо знать свои лучшие стороны, чтобы перед «комиссией» представить себя в лучшем виде. Рассказать про свои способности и возможности, чем умеешь заниматься. Вот я, к примеру, профессиональный врач. Я ценен, поскольку могу лечить своего будущего господина. Я даже буду на ином, лучшем, положении, чем другие его рабы, но всё равно подневольным. Ну а ты, Ягосор? Ты что умеешь?
Юноша задумался.
— Не знаю. Я обучался в военном корпусе…
— Тебя тут же отправят на войну, несмотря на возраст, — перебил его Лин, цокнув. Он хотел сказать что-то еще, но тут оба услышали приближающиеся шаги коменданта.
— Быстрее, заложи отверстие, — прошептал Лин. — До завтра, Ягосор.
— До завтра.
Юноша вставил кирпич на место и надавил на него, а потом прыгнул на лежанку, сразу пожалев, что так сделал: бок и спину пронзила боль, которая, к счастью, скоро утихла.
Слушая шаги и ворчание Макция, Ягосор думал о Лине и молодой девушке, вступившейся за него. Кто она? Подружка коменданта? Или он нанял ее из публичного дома? Хотя это было неважно: юноша всё равно ее больше никогда не увидит.
***
— Затем всё произошло слишком быстро. Я даже не ожидал.
Галактионец развел ладони, скованные наручниками:
— На утро наш изоляторный сектор отправили на распределение — готовить к ярмарке, к «комиссии покупателей». Тем же вечером состоялся первый смотр. Я был куплен сразу.
Тут Яго замолчал. Когда, казалось, молчание затянулось дольше, чем следует, Сезонов осторожно спросил:
— К кому вы попали?
Ягосор посмотрел на него, сияя восторженной улыбкой. К чему бы?
— Я оказался очень везуч. Меня купил командующий военно-наступательной группой армии имперора Отелло. Тогда я понял: это шанс, чудесный шанс, данный судьбой, поквитаться за свою семью и народ. Я жил одной злобой, одной лишь местью и перестал бояться имперорских выродков. Я всеми силами думал приблизить тот день, когда лично убью Отелло, хоть даже не представляя, как это сделать, каким образом уничтожить.
— И вам удалось?
— Да.
— Но через что вы прошли, идя к этому, боюсь представить.
— Через боль и унижение, пот и кровь, свои и чужие. Но один я бы не справился. В эти тяжелые годы я сумел найти двух хороших товарищей. Один из них — Лин, тот самый, с которым я познакомился в изоляторе. Он пожертвовал своей жизнью, чтобы приблизить меня к свободе и к моей цели.
— Что произошло? — подполковник отложил ручку. Яго вздохнул:
— Изначально, после покупки, изнуряющими тренировками меня готовили к будущим битвам на стороне войска Отелло. Но спустя месяц, как я оказался в тренировочном лагере, меня оттуда и забрали: для потехи народу, над которым имперор держал власть, нужны были гладиаторы на публичные игрища. Из обучаемых новобранцев лагеря выбрали несколько молодых и сильных, в том числе меня. Несколько лет я был рабом-гладитором. Множественно раз избит и изранен натренированными бойцам и зверями на арене. Но не убит. Не сломлен. Стал любимчиком публики. Я был страшно изумлен, когда среди новых гладиаторов однажды увидел Лина. Рассказал ему, как оказался здесь и что хочу совершить. Спустя несколько дней, всего на первом игрище Лина на арене, мы остались в живых вдвоем. По правилам только один выживший считается победителем. Лин убил себя, проткнув мечом. А я получил свободу.
В этот раз молчание было тяжелым. Сезонов до сих пор сложно представлял, сколько мук вынес на своих плечах тогда юный Ягосор. Слушать рассказ галактионца было тяжело и служащим за стеной: Калдыш нервно тер подбородок, до конца не веря, что столько испытаний враз свалилось на голову Яго