– Знаешь, тебе, пожалуй, придется говорить по-английски.
Кошка выставила вперед лапы, выгнула разноцветную спину, потянулась и улизнула прочь.
Ангелы в снегуНа следующий день рано утром Хейли пришла снова. В руках у нее была сумочка с туалетными принадлежностями, сменная одежда и свежее полотенце.
– Извини, не хотела отрывать тебя… от того, чем ты тут занимался, – сказала она, – но у меня произошла неприятность на кухне.
С этими словами она оттянула край серой толстовки с эмблемой Колумбийского университета и показала большое пятно от кетчупа между буквами «б» и «м».
Я пригласил ее войти.
– Может, просто оставишь свои принадлежности тут?
Хейли натужно улыбнулась.
– Думаю, все-таки не стоит. Это как-то уж слишком. И потом, откуда мне знать, вдруг ты любитель порыться в чужих вещах?
– Да я даже не моюсь здесь. Хожу в ванную при гостевой спальне.
– Все так говорят, – она снова посмотрела на пятно от кетчупа. – По-хорошему, надо бы просто застирать кофту, но я чувствую себя грязной.
– Ты же слышала, что я сказал: можешь мыться тут, когда захочешь.
Сложив все вещи на обеденный стол, Хейли нагнулась, чтобы погладить кошку.
– Ты ведь ласковая киса, да? Хорошая девочка, хорошая…
– Ее зовут Оливка, – сказал я.
Хейли подняла глаза.
– Значит, все-таки решил нас познакомить.
Я пожал плечами. Почему-то привычное спокойствие улетучилось. Наверное, стал раздражительным из-за голода. И в то же время я был рад снова поболтать с Хейли. Быть голодным, конечно, паршиво. А голодным и одиноким? Все, пора искать в интернете телефон горячей линии для самоубийц.
Хейли встала и уперла руки в бока, словно ждала чего-то. Непонятное чувство, возникавшее где-то в животе всякий раз, когда мы встречались глазами, поднялось выше и засело в груди.
– Что? – спросил я.
– Сегодня ты рассказываешь первым.
– Мы опять играем в «узнай-друг-друга-лучше», да?
– Ага. Давай договоримся: каждый раз, когда я прихожу сюда, мы делимся друг с другом чем-то новым. Таковы правила. В идеале это «что-то» должно быть еще и очень личным. Не в обиду твоей сестре будет сказано, но вчерашняя история у тебя вышла так себе.
С этими словами Хейли заглянула мне через плечо, в кухню Майка и Дженис:
– А что ты себе готовишь? У тебя тут никогда не пахнет едой, да и курьеров из закусочных я на лестнице давно не слышала.
– Да у Майка холодильник битком набит, – соврал я. – И в буфете полно всего. Перед отъездом они с Дженис устроили забег по супермаркету, а потом сказали, чтобы я ни в чем себе не отказывал.
– Отлично, – проговорила Хейли. – Но, подозреваю, с готовкой ты не заморачиваешься.
Я помотал головой.
– Обычно бутеры сделаю – и все. Или хлопья молоком залью. Что-нибудь простенькое, типа этого.
При мысли об этих выдуманных блюдах желудок скрутило так, что я поморщился от боли.
– Можем поесть вместе. Приготовить две порции не сложнее, чем одну.
Я даже не понял почему, но от предложения Хейли на глазах у меня выступили слезы.
Отведя взгляд, я присел, чтобы погладить Оливку. От голода в голове и во всем теле чувствовалась какая-то легкость. Руки и ноги были словно из пенопласта. Накануне я прикончил остатки булочки, морковь и йогурты, а утром доел половину шоколадки. Но голод никуда не делся. Тогда я выпил пару стаканов воды из-под крана – надеялся обмануть желудок. Не сработало.
– Ну, так что? – спросила Хейли. – Зайдешь сегодня на ужин? Я собираюсь приготовить овощную лазанью, мамино фирменное праздничное блюдо.
У меня слюнки потекли.
Настоящая еда.
– Не могу, – отозвался я.
– Что значит – не можешь?
Я не знал, как ответить, чтобы не соврать. Наверное, виной всему была моя дурацкая гордость – то единственное, что я все-таки перенял у мужчин Эспиноза. Или, может, страх разоблачения: среди студентов колледжа я постоянно чувствовал себя самозванцем. Все ждал, когда же они выяснят, что мне там не место, что какая-то дама из приемной комиссии по ошибке выписала стипендию не тому парню. Пожалуй, на попытки скрыть свое происхождение я тратил не меньше времени, чем на домашнюю работу.
– Мне надо позвонить домой, поговорить с семьей.
– Ну, так поговори – и приходи.
– Нет, ты не поняла. Со всей семьей, – пояснил я. – Меня же не будет дома на Рождество. Но спасибо за приглашение.
Несколько долгих секунд Хейли сверлила меня взглядом.
– Ты странный, – наконец сказала она.
И в общем-то была права.
– Ладно, не важно, – продолжила она, сгребая свои вещи со стола. – Сегодня ты рассказываешь первым.
Я все еще чувствовал странное волнение, что вообще-то мне не свойственно. Я не плакал больше года, со дня маминых похорон.
«Может, рассказать Хейли об этом?» – подумал я.
О том, как я увидел маму в гробу и съехал с катушек, сорвался… на глазах у всех. Как я кричал, что сыт по горло этим гребаным миром. Как родственники пытались успокоить меня, и тогда я обрушил свой гнев на них.
– Да кому вы тут втираете? – орал я прямо в лицо дяде Гильермо. – Вы же ни черта не знаете обо мне!
А когда он дотронулся до меня, я отпихнул его руку. Да, вот о чем можно было бы рассказать Хейли. О том, как по моим щекам текли слезы, и я продолжал кричать: «Мне плевать на все! Слышите?»
Я рыдал, пока отец не подошел и не отвесил мне оплеуху. Прямо там, при всех. Возле маминого гроба. Дал затрещину, как нашкодившему щенку.
В тот день я дал себе слово.
Что больше не заплачу.
Никогда в жизни.
Что бы ни случилось, кто бы ни заболел или умер.
– Э-эй, – Хейли помахала рукой у меня перед лицом. – Шай, как слышно? Прием!
Я сделал глубокий вдох, а потом медленно выдохнул. И вместо истории о маминой смерти рассказал, как впервые увидел снег.
Два года назад мы всей семьей поехали в горы неподалеку от Сан-Диего и поселились в кемпинге, в большой палатке, которую одолжили у дяди. Родители обещали нам с сестренкой настоящий снег, но в первые три дня мы так его и не увидели. Было просто холодно. И ветрено. Большую часть времени мы провели в палатке, играя в дурацкие игры вроде «Уно»[6], мексиканского домино или «Лотереи»[7]. Зато на четвертый день мы проснулись утром – и вот оно. Большие красивые хлопья падали с неба, укрывая землю и все вокруг. Я рассказал Хейли о том, как отец катал сестренку на санках с горки неподалеку от кемпинга, а мы с мамой упали на спину в сугроб и стали махать руками и ногами, изображая летящих ангелов. Как парочка хихикающих малышей. А когда мы встали и посмотрели, что получилось, оказалось, что наши ангелы как будто держатся за руки.