Читать интересную книгу Изъян - Анна Инк

Победитель лежит.

Мимо, по направлению к камышам, проносится особь второго пола с ножом. В его высоко задранной руке провод. Он тащит его с холма, оголённым концом вперёд. Вспышки и треск тока ныряют вместе с толстым чёрным кабелем в камыши. Особь второго пола отпрыгивает назад. Падает. Ждёт, сидя на песке. Я вижу, как его пальцы пытаются нащупать песчинки. Хочет успокоиться? Встаёт. Довольно смотрит по сторонам. Сорок девятый. Он думает, что больше нет никого. Зрители замерли и молчат.

Сорок девятый идёт к разрушенному дому, поигрывая ножом так, будто он не в первый раз убивал им людей. Он переступает через победителя и поднимается на крыльцо. Разглядывает внутренности дома. С ухмылкой возвращается назад. Спускается с одной ступени. Затем с другой. Остается ещё две. Но он больше не смотрит под ноги. Его голова высоко поднята. Мозги самоубийцы заставляют его пятку съехать, взлететь высоко вверх. Падение. Затылок приходится прямо на ребро первой ступени.

Победитель лежит. Его глаза закрыты, но веки подрагивают. Из полуоткрытого рта свисает сопля из слюны. Мясистая спина мерно вздымается над трупами. На всех экранах его спокойное лицо закрывает цифра пятьдесят. Стадион взрывается от крика «Спарта!!!» Победитель распахивает глаза, вскакивает. Его шатает, а сонное лицо смотрит на всё вокруг с непониманием.

Голограмма исчезает. Я остаюсь стоять на месте.

– Ещё раз успеем посмотреть, – говорит Полина, перегружая запись дрожащими руками.

– Не нужно. Я вникла, – скольжу по её лицу взглядом. Да у неё глаза на мокром месте.

– Точно? – она откашливается. – У тебя ошеломлённый вид. Ты нечасто бывала на игре?

– Ни разу.

– Как? Твоя первая Профессия ведь была…

– Я занималась декорациями, – перебиваю я. – Как бы мы не переделали его взгляд, будет очевидно, что он проспал всю игру. Это от шока?

– Говорят, он был под асенсорином.

– Я считаю, что необязательно вставлять эту особь второго пола в твоё видео. Разве имеет значение, кто победил? Суть в процессе.

– Нам просто нужно показать его несколько раз крупным планом, и чтобы там он выглядел иначе: типа, он победил умом, а не физической силой. На силу ведь никто и не рассчитывает. Так что нормально.

– Хорошо. Стираешь веко, и для взгляда берёшь образец из видео примирения с естеством, который делала Алина в прошлую среду. Там женщина – глаза крупным планом – рассказывает об интриге, которая привела её к завершению пятой карьерной лестницы. Хороший взгляд. Подправишь в «Персоне» разрез глаз, а микродвижения по тем же параболам проведёшь. В динамике ничего не меняй.

– Спасибо, Кир.

– Да не за что, – я пытаюсь остановить её объятия, но Полина очень сильная.

– С тех пор, как ты здесь, начальница стала хвалить мои видео. Ты меня очень выручаешь.

– Не так уж часто я тебе помогаю. А вообще, взгляд со стороны полезен. Возможно, мы слишком строго подошли к вопросу индивидуальных сил в проектах.

– Тогда как делить достижения? Не могут же всем, кто работал над одним видео, присвоить пик карьерной лестницы.

Я пожимаю плечами:

– А почему нет? От кого убудет? Зато качество видео станет гораздо лучше. Ладно, мне пора заняться своей работой. Если что, я к твоим услугам.

Долго иду в свой кабинет. Я опять плохо спала. Но сегодня в моей беспокойной ночи виноват Инг. Его вчерашние слова задели меня. Неужели моя Профессия под угрозой? Факты говорят об обратном: у меня большой заработок от просмотра цэрперами моих видеофайлов, и никаких спадов я не отмечала – исключительная стабильность. Но что, если процесс уже начался, и его последствия станут ощутимы, когда я вернусь домой: мои видеофайлы будут всё меньше провоцировать на аффективные выбросы, новой профессии у меня нет, а накопления под вопросом. Я не знаю, во сколько мне обойдётся Себастьян. Моё сообщество выкупит его для меня, но смежные расходы будут огромны, и рассчитать их невозможно: его переезд ко мне, оплата для него септемсенсорина, еда, одежда – всё это ведь ляжет на меня теперь… Содержать мужчину очень дорого.

38-й день в Городе. Я достала свой личный эргосум и начала мониторить переписки цэрпер относительно их взглядов на производственные саги. Нахожу передачу о сравнительном анализе фильмов, которые снимали с реальными людьми в 50-е гг., и современных видеофайлов, в которых всё создано на программе «Персона». Конечно, здесь все убеждены, что нужно возвращать профессию киноактёра, потому что никакие голограммы и спецэффекты не заменят настоящее человеческое переживание. Все, естественно, забывают про закон о выкромсах, как только начинаются эти идеалистические рассуждения. Они даже не задумываются о том, что если кто-то из актёров, который снимался в фильме, нарушит ОП, весь фильм будет изуродован.

Здесь действительно много мнений о том, что производственные саги себя исчерпали как жанр. Меня это ужасает. Ещё больше меня пугает то, что с мнениями некоторых цэрпер я не могу не согласиться. В рамках наших культурных норм у нас очень ограниченный выбор сюжетов по сравнению с тем, что было шестьдесят лет назад, когда безнравственное прошлое ещё давило на наших женщин своей ощутимой близостью. Были истории об отношениях с мужчинами, с детьми, с родителями, с подругами; некоторые горожанки ещё сами вынашивали детей и привязывались к ним сильнее, чем стоило, и эта тема была особенно актуальна в условиях трансформации института семьи. Теперь одни видеофайлы похожи на другие, и это вызывает всё меньше эмоций.

Комментаторы начинают переходить на отдельные личности театральных актёров, и обсуждение быстро добирается до одной из жертв. Её зовут Лит 2дробь59. В её лице, обрамлённом выкрашенными в золото волосами, я улавливаю не просто холодность и строгость, а нечто мужеподобное. К тому же в свои пятьдесят четыре года Лит выглядела гораздо старше.

Она всегда была актрисой театра, и никогда не пробовала себя в других профессиях. Когда она начала карьеру, повторных спектаклей уже не давали, только примусультимус. Но запрет на совместные репетиции был тогда ещё новинкой. Театр стал оплотом эмоционального коллапсирования, и ни кино, ни Центр Культуры не переплюнули его в этом до сих пор. Актёры в первый и последний раз собирались полным составом, только перед началом спектакля им представляли друг друга, и у них не было даже времени на то, чтобы сопоставить лица с персонажами, которых они воображали, читая сценарий. Необходимым условием также было проведение таких репетиций в квартире (где нет ни публики, ни камер). Взволнованы были не только актёры, но и зрители: осознание того, что этот спектакль больше никто и никогда не увидит, что это одноразовый эксклюзив, создавало иллюзию своей избранности.

Лит проживала роли в полном смысле этого слова, и количество психаров, излучаемых ею во время эмоциональных выбросов, зашкаливало. Поощрение такого верного распределения эмоций выливалось в финансовые накопления, и когда ей исполнилось сорок четыре, она смогла приобрести донора на аукционе, а через год уже обзавелась дочерью.

– Лит, тебя называют примой неоклассического театра цэрпер, – начинает журналистка, которую камера избегает. Всё внимание сосредоточено на Лит, и оператор увеличивает её лицо до тех пор, пока не берёт суперкрупный план. – При равных условиях ты стала лучшей из актрис своего поколения.

– Я знаю, почему так произошло. У многих актёров моего года родитель была той же профессии, а значит, в беседах с дочерью она успевала надавать ей много советов из собственного опыта. Когда я вышла на стажировку в театре, я даже расстраивалась иногда, что у меня не так. Но, как оказалось – зря. В 2079 году, когда я впервые вышла на сцену в главной роли, опыт предыдущего поколения оказался непригоден. Свежие идеи требовали чистого листа. И я, не испорченная никчёмными советами старшего поколения, без препятствий достигла искренности в своей игре.

– Никчёмными советами, – эхом вторит журналистка. – Неужели мудрость родителя для тебя настолько обесценена?

Мутно-зелёные глаза Лит надменно смотрят на собеседницу. Журналистка откашливается и продолжает:

– Твоя дочь… Ты будешь давать какие-то советы своей дочери относительно смысла жизни? Или, может, уже чему-то научила её.

– Ей уже девять, и наше общение всегда было очень эффективным. У меня слишком много работы, чтобы тратить драгоценное время на сантименты. Традиция прогулок, которую заложили первые цэрперы, до сих пор активно продолжается представителями элиты. Но у меня нет таких Средств. Я не могу себе позволить выезды на экофермы с дочерью, оплату асенсорина на две персоны. Весь капитал уходит на обучение ребёнка. Я считаю, что достигла успеха благодаря рациональности, и полагаю, что такая черта пригодна в современном обществе, и этому учу дочь во время наших встреч.