— Другими словами, вы верите, что Ванда сама убила Владимира? — спросил напрямик Базиль. — И разработала детальный план совершения преступления, чтобы бросить подозрение на Рода?
— Разве это не очевидно? — резко откликнулась Полина. — Какой смысл Мильхау лгать и отказываться от того, что он знает Владимира? Он не находится среди подозреваемых лиц, его даже на сцене не было во время совершения убийства. Мильхау мог говорить только правду, а это означает, что лгала Ванда. Владимир, должно быть, был тем человеком, которого она привлекла на роль, как об этом и сообщил в своих показаниях Сэм Мильхау. Это означает, что Ванда знала этого человека, возможно, он даже был ее любовником. Никто из тех людей, которые находились в тот вечер на сцене, не знали его и не видели раньше, — значит, только Ванда и могла его убить.
Род вертел в руках кусочек пиленого сахара, как будто ему было просто необходимо занять чем-то дрожащие руки. Базиля не удивляло его состояние: еще бы, положение мужчины, преследуемого женщиной, которую он не любит, не назовешь приятным.
— Когда вы впервые встретились с Вандой? — спросил его Базиль.
— Год назад, в Чикаго.
— Как это произошло?
— Ванда привезла туда один из своих нью-йоркских спектаклей, пользовавшихся бешеным успехом. Пьесу Гитри. Леонард Мартин играл главную роль и вдруг внезапно заболел. Нужно было срочно его кем-то заменить. Я обратился к Мильхау с просьбой сыграть за Мартина и неожиданно получил роль, скорее всего потому, что под рукой в эту минуту никого не оказалось. Я в то время находился в Чикаго в составе одной странствующей труппы. Ванда сама занялась со мной, и я неплохо справился с этой ролью.
— Ты просто потряс публику! — вмешалась Полина в разговор. Род улыбнулся, оценив ее энтузиазм.
Это просто была удача, роль оказалась мне по плечу, а репетиции под руководством Ванды оказались большим подспорьем. За несколько дней я подпрыгнул от незначительных, крохотных ролей в бродячих труппах до исполнения ведущих мужских ролей в театре, прибывшем с самого Бродвея! Я ей был благодарен, но я не испытывал к ней абсолютно никакого чувства, кроме чувства благодарности. Все стало еще тягостней, когда она начала вести себя так, словно по уши в меня влюблена…
Не хотите ли вы предстать передо мной галантным кавалером, уверяя меня, что она вовсе не интересовалась вами? — спросил Базиль.
— Нет, это чистая правда. Я никогда не стремился быть галантным.
— Это действительно так, — вставила Полина.
— И с тех пор вы не разлучались с труппой? — продолжал Базиль.
— Когда мы приехали в Сан-Франциско, то Сэм Мильхау предложил мне подписать контракт на главную роль и «Федоре» на Бродвее на всю осень.
Несколько кусочков сахара выпало из пачки. Дрожащими руками Род выстроил их рядком на столе.
— Но доктор Лорек — это не главная мужская роль в «Федоре», — заметил Базиль.
— Вы правы, — согласился с ним Род, не отрывая глаз от кусочков сахара. — Большая мужская роль в пьесе — это роль Лориса Ипатова, но его выход — лишь во втором акте, так что мне пришлось еще играть и Лорека в первом. Мильхау — продюсер прижимистый, и мне как новичку, который был вне себя от радости из-за свалившегося на его голову счастья, было, конечно, неудобно отказываться от двух ролей в спектакле. Роль хирурга Лорека была далеко не выигрышной, но другая — Лориса Ипатова — могла много мне дать, сулила успех.
Он пожал плечами:
— И вот теперь это убийство может отбросить меня гуда, откуда я начинал ровно год назад…
— Скажите, а когда Леонард присоединился к вашей группе?
Выстроенная Родом сахарная стенка, покачнувшись, рухнула, и он снова принялся собирать кусочки сахара в кучу.
— Мильхау все еще набирал актеров на пьесу «Федора», когда в Нью-Йорке, всего несколько недель назад, объявился живой и здоровый Леонард Мартин и заявил о своей решимости начать все сначала. Конечно, он хотел сыграть Лориса Ипатова. Но Мильхау уже подписал со мной контракт на эту роль, а большая часть остальных ролей уже была роздана. Самое лучшее, что Мильхау мог предложить Мартину, была роль полицеймейстера Греча. Он был готов согласиться и на это, так как заранее был уверен в успехе. Конечно, он заслуживал лучшего. Он ведь не гримасничает, не играет в «театр», это настоящий актер, знающий свое дело.
— Ты тоже не «гримасничаешь», — возмутилась Полина, — ты тоже хороший актер, очень хороший!
— Ты действительно в этом уверена? — Род с большим удовлетворением глядел на нее, страшно довольный столь высокой оценкой.
— Это вы сообщили полиции о тех сплетнях и слухах, которые связывают ваше имя с Вандой?
— Н-нет, кажется, — он нахмурился.
— А ты считаешь, что нам именно так и нужно поступать? — воскликнула Полина.
— Все равно они выяснят. Они всегда занимаются тщательным выяснением личности, биографии всякого, кто каким-то боком причастен к делу. Они могут пройти мимо каких-то незначительных деталей, но всегда обращают пристальное внимание на сведения, которые многим известны, и всякая попытка что-то скрыть вызывает у них еще большее подозрение. Лучше вам все выложить и не дожидаться, пока они сделают это сами.
— Но что мы можем им сообщить? — спросил Род. — Послушайте, инспектор, Ванда Морли постоянно меня преследовала, но мне было наплевать на ее приставания, и я уверен, что при всем при этом я был ей абсолютно безразличен. Но если до вас дойдут кое-какие слухи, то, поверьте мне на слово, все это дым без огня. Но вы понимаете, доктор Уилинг, что подобный вздор стыдно нести перед кем угодно, не говоря уже о полицейском. Разве он поверит всей этой чепухе?
— Видите ли, — улыбнулся Базиль, — «В аду нет ярости сильнее, чем ярость презираемого мужа», особенно если ему вдруг предоставляется отличный случай заколоть ножом удачливого соперника прямо на сцене.
— Базиль! — негодующе воскликнула Полина. — Не говори этого даже в шутку!
— Полина, дорогая, — ласково сказал Род. — Он ведь только предполагает, что может сказать полиция.
— Я знаю, что предпринять! — Полина повернулась к Роду. — В полиции мы заявим, что мы помолвлены…
— Но я не…
— Ты это запросто можешь сделать. Стоит только захотеть.
Род отрицательно покачал головой.
— Ты же знаешь, я не хочу вмешивать тебя в эту грязную историю.
— Почему, собственно, и нет?
— Потому.
Из кусочков сахара Род выложил на столе звезду.
— Ты себе представить не можешь, какое удовольствие мы доставляем всем этим непристойным газеткам, что они сделают с нами, со всеми тремя, если только мы сообщим им обо всем, как это было.
— Со всеми тремя?
— Ты же знаешь, ты, я, Ванда — это известное всем трио старых друзей!
— Вы забываете о Владимире, — вставил свое замечание Базиль. — Принимая его во внимание, треугольник становится четырехугольником.
— Какое это имеет значение? Даже если тебя обвинят и убийстве, я все равно заявлю, что помолвлена с тобой!
Тогда они не смогут утверждать, что ты ревновал Владимира к Ванде, даже если это было на самом деле…
— Конечно, они могут сказать что угодно! — согласился Базиль. — Они могут сказать, что ты любила Рода, i он тебя нет. И они обязательно об этом скажут, если только им станет известно, что вчера была расторгнута наша помолвка.
В глазах Полины застыли слезы.
— Тогда, Базиль, ты должен найти убийцу, как я тебя спросила с самого начала. Полиция не станет выслушивать наших оправданий, но они прислушаются к твоим словам. Вчера вечером этот инспектор обращался с тобой, словно ты какой-то оловянный божок.
Базиль засмеялся.
— Это только потому, что уши у меня похожи на уши окружного прокурора.
Он посмотрел Полине прямо в глаза.
— Ты что, действительно хочешь, чтобы именно я нашел убийцу?
— Конечно, конечно!
— Ну а если в конечном счете им все же окажется Род?
Застывшие в ее глазах слезы теперь крупными каплями покатились по щекам. Она их не замечала. Род как-то неестественно принялся хохотать. На лице его выступила красно-кирпичная краска.
Полина пристально, не отрываясь, смотрела в глаза Базилю. Он, в свою очередь, на нее.
— Я отлично знаю, что Роду нечего опасаться правды. Можешь делать все, что хочешь!
«Как молода, в сущности, Полина, — подумал Базиль про себя. — Только очень молодые люди могут так искренне и глубоко верить, что истина не может причинить никакого вреда ни им лично, ни тем, кого они любят». Чтобы не поддаваться грустным мыслям, он заговорил быстро, напористо, как автомат:
— Хорошо. Я сделаю все, что смогу. — Он бросил торопливый взгляд на руки Роднея. — Что, это у вас привычка или же вы просто взволнованы в данный момент?