Читать интересную книгу Свет любви - Виктор Крюков

— Нефтебаза горит, — сказал Иван Матвеевич, — весь город пылает... Что делают, поганые!

Он взял лошадь под уздцы и втиснулся в тесный поток людей. Оглобли упирались в чьи-то плечи, били по головам, он не обращал на это никакого внимания.

Игорь с матерью шли позади телеги. Им наступали на ноги, оттесняли на обочину, к канаве.

Беженцы шли плечом к плечу, затылок в затылок. Повозки, автомашины, опять пешеходы. Все двигалось в страшной тесноте. Игорь взял руку матери (чего доброго, потеряешь друг друга). За телегой идти легче, чем за людьми. Если стукнешь ногой в колесо, никто не оглянется, не упрекнет. По железной блестящей шине колеса изредка взбегал песок и соскальзывал в колею.

Как разбили дорогу! Даже снег почернел...

Игорь часто оглядывался. Справа брела старушка. На спине ее самовар. Слева молодые мужчина и женщина толкали вперед два спаренных велосипеда: вверху, между чемоданами, стоял мальчик лет пяти и, держась за веревку, стянувшую поклажу, испуганно смотрел в небо.

Над головами со свистом проносились истребители. Один из них обстрелял толпу из пулемета. Люди шарахались в стороны, в ужасе наскакивали друг на друга, падали в придорожные канавы. Старушка зарылась в заснеженную грязь дряблым подбородком, самовар блестел на горбу... Когда люди выбрались на дорогу, старуха с трудом поднялась и погрозила в небо костлявым кулаком.

— Дор-р-ро-гу! — услышал Игорь.

Две караковые лошади, запряженные в телегу, вторглись в толпу. На телеге, покрытой рогожей, восседал здоровый детина с черной щетинистой бородой.

— Дор-р-рогу!

Из-под рогожи виднелись окровавленные ноги свиных туш. Чернобородый, размахивая винтовочным шомполом, настегивал лошадей. Взбрыкивая ногами, они врезались в толпу.

Когда истребители скрылись и на дороге стало спокойнее, бородатый детина спешился, пошел рядом с Игорем.

— Паря, пожрать ничего не найдется? Целые сутки не ел. Правду говорю.

Игорь недоуменно глянул на его скуластое бородатое лицо, достал из кармана кулек с сухарями.

— Спасибо! Остановимся на привал — половину свиной туши тебе отрублю…

«Уж больно щедрый», — с недоверием подумал Игорь.

— Смотри. Тьма народу из города в деревни прет. Через неделю там все пожрут, начнется голод... — говорил бородач, с треском разгрызая сухари. — Бостоновый костюм не будет стоить и буханки хлеба...

Игорь взглянул на спутника, как на идиота.

— Чего зенки разинул, не веришь? — Хрустя сухарями, бородач продолжал: — А я об этом уже подумал. После сегодняшней ночной бомбежки вышел я в город и вижу: соседи шмотки закапывают. По улице мимо окон идут беженцы с барахлом. А у меня закапывать и уносить с собой нечего. Я неделю как из тюрьмы. Что делать, думаю? У немцев оставаться — не такой я продажный. Подался на мясокомбинат. И сразу — в животдел. Там лошади бьются об изгородь: не успели их на конину и колбасу перевести. Схватил я вот этих двух, что поздоровее, и к складу: там телега нашлась. Взвалил двенадцать свиных туш, но тут бомба вблизи разорвалась. Думаю, хватит. Уходи, пока цел... Теперь мое дело в шляпе. Пройдет день — два, все жрать захотят, я тут как тут: пожалуйте, свининки. Цену установлю — дай боже... Ну, а тебе, как сказал... Если хочешь — бери всю тушу, все равно ведь пропью, не доеду до Ташкента. — И он шомполом показал на телегу.

«Голодный сидеть буду, а у мародера ничего не возьму», — подумал Игорь и отступил от него на два шага.

Впереди, на фоне осыпавшей листву березовой рощи, показался старинный дом с готическими колоннами и монументальным подъездом.

Чуть поодаль виднелась деревня.

Телега Громовых остановилась на выезде из деревни у самого захудалого домишка. При рассмотрении оказалось, что это и не домишко даже, а баня с широким подоконником под большим окном. Окно было закрыто ставнями, сбоку на железных петлях висел замок.

— Дальше не поедем! — как решенное произнес Громов-старший. Он говорил мало, но так, будто объявлял приговор.

— Да ты что, папа! — встревожился Женька. — Тут ведь немцы рядом. Один бросок, и мы окажемся у них в тылу.

Вместо ответа Иван Матвеевич вынул из телеги топор, которым рубил лодочную цепь, и с размаху ударил по замку. Замок лязгнул, но не открылся.

— Иван Матвеевич! Женя прав, нам дальше в тыл надо, — подошел Игорь. — Тут немцы нас достанут...

— Нужны мы им, как собаке пятая нога… Глянь-ка вон туда!

Возчик положил на плечо Игоря свою тяжеленную руку, повернул Игоря к заходящему солнцу. Там, в оранжевом полукруге заката поблескивали немецкие бомбардировщики, то выходя из пикирования, то снова падая на лес.

— Не город бомбят, а левей. Железная дорога там на Москву. Смекаешь? Москва нужна немцу, а сюда, в леса и болота, он не пойдет.

— А если пойдет? — не сдавался Женька. — Мы отъехали всего двадцать пять километров, немецкие мотоциклисты за час могут быть тут...

— Бабы! А ну заткните им рты. Больно грамотны стали... Ляд их побери!

— Уж внушайте им сами! Мы что? Мы бабы, — робко и виновато сказала Анна Михайловна, мать Игоря. Бомбежки, эвакуация, необходимость искать где-то пристанище так подействовали на нее, что она, казалось, потеряла волю и способность трезво мыслить.

— Пап! Ты хочешь всех нас отдать в руки фрица! Надо ехать минимум до Ярославля, — упорствовал сын.

Иван Матвеевич подошел к возу, расслабил веревку, выдернул два узла, бросил сыну под ноги.

— На, газуй до Ярославля!

А сам снова стал сшибать замок.

— Другие беженцы в жилые дома стучатся, а ты замок на собачьей конуре сбиваешь. Поехали вон к тому дому...

— Не наводи на грех, стервец! — крикнул отец и с такой яростью саданул по замку, что тот не только слетел, но и врезался в землю. Ставни распахнулись. Баня оказалась совхозным ларьком, в котором еще вчера продавали хлеб, мыло, грабли, молотки и другой хозяйственный инвентарь. Кроме двух усохших буханок хлеба да ста двадцати трех молотков (Громов-старший трижды пересчитал их), в ларьке уже ничего не было. Готовясь с часу на час к приходу немцев, рабочие поделили между собой все товары. Но прошла неделя, другая, с востока мимо деревни проходило все больше автомашин с красноармейцами, появилась надежда, что город скоро отобьют.

Иван Матвеевич решил дальше не ехать. Не велик в чинах, чтобы на востоке кто-то приготовил ему кров.

А здесь не так уж и страшно. Бои уходят к Москве. Неужели одолеют все-таки? Не может быть...

От нечего делать Игорь и Женька бродили целыми днями в окрестностях совхоза с местными мальчишками, смотрели на родной город, все еще дымившийся вдали.

Днем за зубчатой каймой леса висела черкая шапка дыма, ночью она была огненной и страшной, Иногда вспыхивали за лесом багровые султаны дыма, выли бомбардировщики, выходя из пикирования с выворачивающим душу звуком. И казалось, что от дальнего грохота и содрогания земли обнажалась красивая роща. Белоствольные высокие березы испуганно вздрагивали, по ветру летел багрянец сморщившихся листьев.

В тот же день возле рощи Игорь увидел Невского. Друзья обрадованно схватились за руки. «Комбриг» был в стеганке, в шапке набекрень, руки у него были расцарапанные и припухшие.

— Ты где живешь? — спросил он.

— В ларьке, а ты? — спросил Игорь.

— В детяслях пока. Но на днях уйду в первый полевой военкомат. Мне шестнадцать. Должны взять. Ты слышал, как ночью бабахнуло? Волжский мост, говорят, взорвали...

Невский был в курсе всех новостей: оказывается, он успел подружиться с лейтенантом из зенитной батареи, что стояла в роще. Невский сказал, что Москвы наши ни за что не отдадут, что все главные силы Красной Армии стягиваются к Москве. И немцев там ждет разгром.

Игорь охотно поверил этим словам. Это же, но по-своему говорил и отец Женьки Громова.

У скотного двора за рощей завизжал поросенок.

— Войны, что ли, боится? — пошутил Невский.

— Пойдем посмотрим, — предложил Игорь. Друзья побежали по полю к скотному двору. Над красной черепичной крышей двора кружились перья; высоко парил гусиный пух; слышалось мычание, кудахтанье, блеяние. Вдоль частокола, отгораживающего двор от пашни, бегал поросенок с черной меткой на лбу. За ним гонялся парень в клетчатой окровавленной рубахе, с топором в руках. Бедное животное металось от одной стороны изгороди к другой, прыгало, задирало ноги на верхнюю перекладину частокола. Обезумев, оно стукнулось мордой об ограду и выломало один кол. Голова застряла в заборе, как в верше. Парень в окровавленной рубахе перепрыгнул забор и с разбегу ударил поросенка обухом между глаз. Животное рухнуло на землю. Парень снова перескочил забор и резанул по шее лезвием топора. Двое рабочих схватили поросенка за задние ноги и поволокли в двери скотного двора; кровавый след растянулся по земле. Внутри, под крышей, лежали свиные шкуры и только что освежеванные туши. Их рубили на низком пне на большие куски и на носилках тащили к старому скотному двору, над которым с клекотом кружилось воронье.