А где прежний золотарь? Он вообще был?
– Был. Нездешний и даже не человек. Из эфемеров. Но он, понимаешь, окуклился. Совершенно внезапно. А когда вылупится, толку от него уже не будет.
Уж это точно. От гигантской бабочки, пусть даже разумной, толку мало.
– Слушай, папа, можно ведь пригласить специалиста с Земли. Там ассенизатор – одна из самых распространённых и уважаемых профессий.
– Я уже послал запрос. Но ближайший внепространственник пойдёт с Земли к Гелладе-три лишь через неделю. Да потом ещё оттуда до нас – месяц на дюзах. А дело не терпит отлагательств. По секрету, девочка, мы на пороге экологической катастрофы. Я знаю, тебя здесь все любят. Не то, что меня. И убеждать ты умеешь. Найди мне человека, который не боится замараться.
– Человека? – Я усмехнулась. – Папочка, ты неисправим.
* * *
Первым делом я направилась к загонам единорогов. Если кто и умеет лучше других управляться с ведром, лопатой и черпаком, так это конюхи, правильно? Сегодня была смена Веронички и Евсея. Феечка, ненавидящая тесноту даже самых просторных помещений, наверняка угнала единорожий молодняк на выпас ещё до рассвета. Евсей же был домоседом.
Подлетев ближе, я убедилась, что он на месте. Стоя на невысокой, но широкой скамеечке позади смирной старушки Евтерпы, он одной рукой ласково оглаживал кобылу по крупу, а другой зачем-то теребил пряжку ремня, поддерживающего лосины.
– Если даже она провинилась, бить единорогов запрещено, – крикнула я издалека.
Евсей от неожиданности вздрогнул, зашатался, но на скамеечке устоял. Повернул ко мне смущённое лицо и пробормотал:
– Так я, как бы, и не собирался. Я это… ну…
На большее его не хватило. Он закряхтел, похлопал Евтерпу по тугому бедру, пробормотал «беги, славная» и вспорхнул со скамеечки. Треща крыльями, словно гигантский хрущ, подлетел ко мне. От него исходил нежный запах единорожьего пота и терпкий – эльфийской пламенной страсти.
Надо же, как искренне любит животных, поразилась я.
– Ты это… Ты зачем здеся?
– Хочу предложить вам стать спасителем колонии, – сказала я задушевно.
– Как это?
– Нужно поработать золотарём. Месяц-два.
– Кем-кем? Говночистом, что ли?
Не одна я, оказывается, люблю эпатаж.
– Ага, им самым. Не за спасибо, конечно. Два абзаца в будущем учебнике истории Сказки спасителю обеспечено. И премия из фонда начальника колонии.
– Премия, она, это самое… Не помешает. Только почто я-то?
– Вы убираете за своими питомцами. Чистите стойла от навоза и так далее. Вам не привыкать.
Конюх усмехнулся, показав кроличьи зубы. На пухлых щеках возникли младенческие ямочки, резко контрастирующие с клочками пегого пуха, заменяющего ему бороду.
– От навоза? Да ты, девонька, видать, плоховато в школе училась. Прогуливала биологию-то?
– Я на Земле училась. Там единорогов нет.
– Вон оно что! Ну, айда, покажу тебе наш навоз.
Он тяжело полетел в сторону загонов. Я – стараясь держаться левее и выше пахучего кильватерного следа – за ним.
Образованные переплетёнными ветвями ветревалий и черемшанок своды пропускали достаточно света, чтоб рассмотреть внутреннее убранство. Я никогда здесь не бывала, даже девочкой, когда нас водили всей группой кататься на единорогах, поэтому смотрела по сторонам с интересом. Стойла животных, выращенные из желтоватого костяного дерева, кормушки, выточенные из глыб каменной соли, ручей с зеленоватой водой, текущий по каменистому ложу… В дальнем углу обнаружился громадный бак из керапласта, украшенный эмблемой Звездных Первопроходцев. К баку и направился Евсей.
– Ну, смотри. Смелей!
Я с опаской заглянула в ёмкость. Её до половины заполняли лепестки роз вперемешку с лепестками гвоздик.
– Это и есть помёт единорогов? – на всякий случай уточнила я, хотя и так всё было очевидно.
– Он самый! – самодовольно подтвердил Евсей.
– Но ведь лепестки, наверно, гниют… – не сдавалась я.
– Не успевают. Каждый вечер мы их ферментами спрыскиваем. За ночь разлагаются на розово-гвоздичное масло, воду и кислород. Ещё вопросы?
– Только один. Как думаете, стоит мне рассказать всем, что вы собирались пристроиться к Евтерпе с предосудительными целями? – сказала я задумчиво.
Евсей посмотрел на меня со сложным выражением на лице и вдруг расхохотался.
– Дитятко! Сюда половина мужиков колонии за этим самым ходит.
* * *
Алиса начищала статую якающего мальчика. Круглая мордашка бронзового хвастуна выражала предельную степень заносчивости, пухленький указательный палец правой руки упирался в грудь, левый кулак отведён назад, точно для удара. За плечами развевался непомерно большой плащ.
– До чего же он противный, – сообщила я, приземлившись подле Алисы. – Привет, подруженька.
– Привет, Виолка-альвеолка, – весело сказала она, бросив испачканную пастой ветошку на постамент. – Прекрасно выглядишь.
– Замужество феям на пользу, это все знают. Может, и тебе уже пора?
– Хочешь сказать, что я-то смотрюсь неважно? – Алиса притворно насупилась.
Я засмеялась и ткнулась ей лбом в плечо. Она обняла меня.
Выглядела Алиса сногсшибательно.
У неё было треугольное личико египетской храмовой кошки, большие – тоже кошачьи – глаза и короткая стрижка с косой чёлкой до подбородка. На этом кошачье в ней заканчивалось и начиналось тигриное. Пластика движений, крепость мышц, пропорции, которые при чрезмерных для феи габаритах Алисы оставались соразмерными и изящными. Она могла бы танцевать в балете-ню или сниматься в боевиках, в роли непобедимой эльфийской лазутчицы. Такой, которая разрывает врагов голыми руками. Будто червей.
Но она предпочитала чистить статуи и фонтаны в богом забытой колонии.
– Почему бы не убрать его отсюда? – спросила я, покосившись на гадкого сорванца. – Все только спасибо скажут.
– Да я пробовала, и неоднократно. Как-то раз в западное полушарие увезла. Но он же, паразит, через пару недель снова появляется. Только рожица становится ещё неприятней. Решила, пусть стоит. В назидание детишкам.
– А откуда они вообще взялись, все эти статуи? Так и не выяснили?
Алиса помотала головой.
– Нет. Да никто и не пытался. Если уж забросили исследования мутации людей в эльфов… – Она махнула рукой. – Такая мелочь, как происхождение полусотни истуканов тем более никого не интересует. Ты зачем пришла-то? И почему без мужа?
– Я по делу.
– Ну, излагай.
Я наморщила нос, собралась с духом и выпалила:
– Прости за прямоту, но тебе не в новинку руки марать…
Пока я говорила, Алиса оставалась неподвижной, под стать своим бронзовым подопечным. Когда закончила, она подняла с постамента брошенную тряпицу и принялась молча натирать плащ статуи.
– Это значит – нет? – спросила я, так и не дождавшись от нее ни звука.
– Точно, подруженька.
– А почему?
– Посмотри на меня. Я же красивая девка. А фигура! – Она провела свободной рукой по впечатляющей груди, по обнажённому животу с прекрасно очерченными квадратиками пресса, по округлому бедру. – Но ни один, сука, парень, ни один мужчина в колонии даже не пытается заговорить. Боятся. Единорожику трахать ходят, а от меня шарахаются!
– Уроды, – прошептала я.
– И всё-таки у меня ещё остаётся надежда. Но если начну возить дерьмо…
– Понимаю, – сказала я. – Извини.
– Да ерунда. Заходи ещё. Только просто так, ладно? Без предложений.
– Ладно.
– И мужа в следующий раз не забудь. Виолка-альвеолка.
– Не забуду, – пообещала я и полетела прочь.
Отлетев на десяток метров, не вытерпела, обернулась. Алиса сидела на траве, привалившись спиной к постаменту, и рвала