Затем начальник штаба представил нас командиру бригады. В прочно сделанной, с несколькими накатами землянке, подтянутый, среднего роста принял полковник. Это был Федор Васильевич Карлов.
– Рота должна поддержать атаку 2-го и 3-го стрелковых батальонов в направлении Вязовки, Сафронково завтра с утра, то есть 27-го. Готовность сегодня к 24-м часам. Вам это ясно?
В первое мгновение не поверил, было, ушам своим, но, собравшись с мыслями, решительно сказал:
– На подготовку к наступлению нам нужно три дня, а не три часа светлого времени, которые останутся, когда прибудет сюда рота.
– У вас полдня и ночь, готовьтесь. Это – не мое решение, а командарма.
– Надо попросить отсрочку, товарищ полковник.
– Товарищ капитан, я не привык обсуждать решения старших начальников!
Понимая, во что обойдется экипажам неподготовленная атака, я уже думал не о субординации, а возможной беде.
– Надеюсь, вы и посылать в атаку танки не привыкли без изучения экипажами противника и местности, без организации взаимодействия с вашими батальонами, то есть не для прорыва, а для того, чтобы они сели в болоте и сгорели.
– Эти вопросы поможет вам решить штаб, – с раздражением ответил он.
Попытка связаться по телефону с подполковником Ершовым не удалась: он был в поле. Тогда я связался с полковником Кукушкиным и попросил дать время хотя бы до конца дня 28-го ноября.
– В добавке двух суток отказано. До Карлова, видимо, еще не дошло то, что на подготовку добавлены сутки. Вы располагаете временем до 24-х часов завтра, 27 ноября.
Ни тогда, ни позже ничего не вскрылось такого, что вынуждало бы готовить наступление в спешке, а она привела к неполному и поверхностному решению многих вопросов.
Удалось добиться согласия на поддержку не двух, а одного стрелкового батальона. Это был 2-й батальон, куда мы и отправились. С командиром его, тоже капитаном, провели рекогносцировку, а на следующий день – организацию взаимодействия.
Был мороз 8—10 градусов, шел небольшой снег. По лесу раздавалось, отражаемое деревьями, необычайно громкое эхо пулеметных очередей и разрывов снарядов и мин. Шла нечастая перестрелка.
Сначала рассмотрели оборону противника в лесу, выйдя к своему переднему краю по наторенным тропам. Обеими сторонами здесь были построены непрерывно тянущиеся бревенчато-жердевые заминированные заборы и завалы с искусно замаскированными окнами для стрельбы, прикрывавшие окопы и движение даже в рост. Затем с опушки леса изучили местность и оборону гитлеровцев в поле. Впереди было открытое пространство, расширяющееся в сторону противника, глубиной около километра, в конце которого просматривалось несколько сохранившихся построек деревни Вязовки. Изучив местность в бинокль, говорю комбату:
– Карта точная. Весь участок местности левее деревни -заболоченный; там из снега торчат камыш и редкие кустики. А вот ручей справа имеет по берегам ольху и высокие кусты, значит, его берега не заболочены. Выходит, что танки могут пройти в полосе, включая деревню и правее, до леса.
– Понятно.
– Тогда вы должны согласиться с тем, что ваш батальон должен центром наступать не на деревню, как приказано, а правее, в полосе, проходимой для танков?
– Да, конечно, – подумав, ответил комбат.
– Прошу об этом доложить комбригу.
В 200-х метрах северо-западнее деревни четко и картинно просматривались три ДЗОТа.
– У вас не возникало подозрения, что они ложные? Когда и из какого оружия из них ведется огонь?
– Пулеметную стрельбу замечали по утрам, а пушечной не было.
Комбат считал, что в полосе наступления батальон встретит в обороне до пехотной роты фашистов, но не имел данных о противотанковых средствах.
На обратном пути побывали в двух солдатских землянках, добротно построенных из срубов, с двумя накатами и железными или из камня печурками. Я высказал комбату восхищение.
– А у фашистов блиндажи лучше, чем наши землянки.
– Вы их видели?
– Я – нет, но в захваченных к западу от Горбов бывали другие наши комбаты и артиллеристы.
– Не найдется ли в землянках место нашим экипажам во второй половине ночи?
– Конечно. Ночью большая часть батальона – на позициях, много землянок пустует.
Уже в сумерках и ночью экипажами были выбраны и обозначены колонные пути взводов к опушке леса, а с утра следующего дня вместе с саперами бригады на заболоченных местах оборудованы деревянные настилы и мосты через ручьи.
На рассвете второго дня в присутствии начальника оперативного отделения штаба бригады мы с комбатом организовали на местности взаимодействие между стрелковыми ротами и танковыми взводами, а в середине дня – с командиром артиллерийского дивизиона.
Тут следует вернуться к одному вопросу, прояснившемуся еще накануне. На поддержку двух стрелковых батальонов, наступавших в районе Вязовки, был назначен один дивизион 76-миллиметровых полковых пушек, снаряды которых обладали незначительным могуществом. А ведь только на подавление опорных пунктов и разрушение ДЗОТов в полосе 2-го батальона требовалось не менее двух дивизионов. Поскольку артиллерия, поддерживающая стрелковый батальон, поддерживает и танковую роту, то я просил комбрига как в первый день, так и вечером второго дня прибавить артиллерии.
– Артиллерию я просил, но не прибавят, а с главного, ольховецкого направления, где наступают два стрелковых батальона, не могу снять ни одного дивизиона.
Услышанное удивило: главный удар бригада наносит на Ольховец, а танки применяет у Вязовки! После повторного отказа я вспомнил признание начальника оперативного отделения в ходе работы на местности:
– Бригада с танками еще не наступила, и нам приходится учиться применять их. В штабе есть командиры из внутренних войск. Сам комбриг служил в них до мая этого года. Хотя он и окончил вечернее отделение академии имени М.В.Фрунзе, с танками дела не имел.
Было отказано и в выделении батальону радиостанции для связи с танковой ротой.
В ограниченное время да в сочетании с естественными в условиях фронта помехами, связанными с огневыми налетами противника, в полном объеме подготовку выполнить не удалось, но задачи, боевые курсы и направления для обхода болотистых участков экипажи знали.
В эти дни до экипажей были доведены материалы о зверствах фашистов во временно захваченных районах. Часть этих материалов, в частности, актов о грабежах и расправах над советскими людьми, опубликовала армейская газета «Знамя Советов». Личный состав сам видел уничтоженные деревни. И росла ненависть к врагу. На состоявшемся в конце суток 27-го ноября митинге танкисты дали слово решительно действовать в наступлении и выполнить боевые задачи.
– Сейчас у нас весь состав экипажей – коммунисты и комсомольцы. В каждом экипаже есть член или кандидат в члены партии, – докладывал старший батальонный комиссар Коллеров командиру полка.
К шести часам 28-го ноября полк занял исходные позиции. В семь часов по телефону с командного пункта стрелкового батальона я доложил комбригу о готовности роты.
Однако наша решимость выполнить задачу, сочетавшаяся с естественным боевым волнением, была омрачена на рассвете, когда резко усилился юго-западный ветер и повалил густой мокрый снег. Видимость уменьшилась до 50-70-ти метров, а затем и до десяти. Разрывы снарядов и мин в ходе начавшейся в девять с половиной часов артподготовки мы с комбатом и командиром дивизиона уже не видели и точность стрельбы оценить не могли.
Командир роты старший лейтенант Михаил Васильевич Тулейкин и я, каждый из своего танка, проверили возможность наблюдения в направлении атаки, совпадавшем со встречным ветром. Я многократно протирал объектив прицела, но его тотчас же залеплял летевший навстречу снег. Смотровые приборы механика-водителя и башни забивало снегом намертво.
Тотчас по радио доложил командиру полка о том, что танки в атаку посылать нельзя.
– Та же погода у нас. Мою просьбу об отмене атаки докладывают вверх! – ответил подполковник Ершов.
Об опасности «слепой» атаки я доложил и комбригу. Поддержал нашу просьбу прервать подготовку и отложить атаку и полковник Кукушкин. Однако по непонятной причине в этом было отказано. Почему так поступил генерал-лейтенант Курочкин? Может там, где он сам был, видимость была лучше? Это мы так и не узнали.
Взволнованному командиру роты, стараясь не выдать свое беспокойство, говорю:
– Миша, даже после развертывания в боевую линию, сколько позволит огонь противника, атакуйте с открытыми люками. Еще раз напомните механикам-водителям, чтобы вели танки строго по заданному азимуту.
Танковая рота перешла в атаку. Мой танк шел рядом с танком командира роты. Танки направляющего взвода, за которым мы шли, тотчас исчезли в белой мгле. Артиллерия перенесла огонь в глубину, отчего на время стало тише.