Читать интересную книгу Дом ужасов - Кирилл Андронкин

С этого момента я могу лишь приблизительно обрисовать вам последовательность происшедших событий. Все, на что я способен при этом опираться, это мои научные познания, на основании которых я сделал некоторые дедуктивные, чисто умозрительные выводы. Между тем, я практически уверен, что то или почти то, что я представил себе, действительно произошло ночью в спальне Тревора. Эта ужасная картина с трудом умещается в моем сознании, хотя, повторяю, мне представляется, что все было именно так.

По внешнему виду Тревора можно было предположить, что сон у него достаточно крепкий. И в тот вечер он, видимо, улегся и быстро заснул, свободный от каких бы то ни было переживаний и чувства вины за смерть животного. Плотный, даже толстоватый, он лежал в своей пижаме под темным одеялом, выставив наружу лишь пухлое, гладкое лицо.

Никто не знает, сколько показывали часы, когда все началось. Если судить по тому, что Билл и Мери не проснулись, значит, где-то после полуночи, хотя они вообще могли ничего не слышать. В конце концов, все происшедшее имело отношение к одному лишь Тревору и, естественно, переживалось им самим. В любом случае, в ту ночь в его комнате происходили невероятные, даже неестественные события.

Я, кажется, догадываюсь, что именно разбудило Тревора. Во всяком случае, не громкий стук крышки мусорного бака, чуть приоткрывшейся, съехавшей и грохнувшейся об асфальт. Если бы он понимал истинное значение этого стука, то, наверняка, как ошпаренный соскочил бы с кровати и с полоумным криком бросился бы из комнаты, спасаю собственную жизнь. Но он этого не сделал. Возможно, сквозь сон он услышал какой-то шум, но потом лишь повернулся на другой и тут же снова уснул.

Вы помните, я как-то говорил, что бывал в комнате Тревора и заметил тогда, что все ее окна выходят на одну сторону. Над большими оконными проемами были сделаны два вентиляционных отверстия, которые всегда оставались закрытыми на защелку, оставляя между вентилятором и рамой зазор в несколько дюймов. Тревор проснулся от неясного, скребущего звука, как будто кто-то пытался проникнуть внутрь комнаты через этот зазор.

Подобно надсадному мяуканью кошки, домогающейся, чтобы ее впустили в дом, этот звук с настойчивой монотонностью продолжался в течение нескольких минут. Парень оторвал сонную голову от подушки, пытаясь разглядеть в темноте источник шума.

Удалось ли ему это сделать сразу — трудно сказать. А может, он продолжал лежать, скованный страхом, до тех пор, пока защелка не соскочила и окно не распахнулось, вслед за чем в нем показалась голова ночного визитера — громадная клинообразная тень, заполнившая собой все вентиляционное отверстие.

Я как сейчас вижу перед собой эту картину: голова протискивается в комнату, надежно поддерживаемая мускулистым оливково-зеленым телом, которое тугими кольцами сжимается и разжимается чуть поодаль. Затем этому телу понадобилась новая опора, и оно соскользнуло на высокую книжную полку, стоявшую в ногах кровати.

Кричал ли Тревор? Возможно, хотя и маловероятно. Думаю, он оставался там, где и был, обливаясь от страха потом и не издавая ни звука. А может, он просто схватил одеяло, натянул себе на голову, словно надеясь, что найдет в этой пуховой пелене надежную защиту от надвигающейся опасности.

Тело продолжало вползать через вентиляционное окошко, скользить по раме наподобие зловещего гибкого кабеля, поворачиваясь из стороны в сторону и обследуя незнакомые предметы блестящим, почти метровой длины языком.

Оказавшись целиком в комнате и свалившись на пол, оно скрутилось кольцами в углу, высматривая то, зачем сюда явилось. Теперь все его чувства были максимально обострены и воспринимали любой шорох, доносившийся с кровати обезумевшего от ужаса мальчишки.

Я вижу перед собой эти громадные темные, с желтым ободком глаза, большие как мужской кулак, наполненные безграничным голодом и готовые на все ради куска пищи. И вот тело приходит в движение, кольца ритмично сокращаются, и голова, рассекая ночную тишину, приближается к постели.

Как правило, охотящаяся змея некоторое время внимательно рассматривает свою жертву и лишь потом делает решительный бросок. Но эта, похожая на привидение дьявольская змея, и без того слишком долго ждала, а укутанный в одеяло подросток оказался пленником в своей собственной постели. Я вижу, как громадная голова склоняется над изголовьем кровати, подобно матери, собирающейся поцеловать своего ребенка. Тревор делает одно-единственное судорожное движение и… Я стараюсь больше не думать об этом.

Масса нервной чепухи, подумаете вы? Посоветуете к психиатру обратиться? Но ведь я до вас никому об этом не рассказывал…

Да и сейчас ни одна живая душа кроме меня не знает, что на дне мусорного бака, в котором они нашли тело Тревора, лежат раздувшиеся останки ужа, до этого обвивавшего мальчика так, будто когда-то эта шестидесятисантиметровая рептилия действительно могла вместить в себя его тело.

перевод Н. Куликовой

А. Г. Дж. Раф

МЕД С ДЕГТЕМ

В полном одиночеству Джимми беззаботно играл в саду. Ему вообще нравилось оставаться одному, когда он мог одновременно удовлетворить как свое детское любопытство, так и жажду новых завоеваний во время неустанных ползаний по самым потаенным уголкам обширного и довольно запущенного сада. Кроме того, здесь были минимальны шансы услышать предостерегающие окрики матери. В общем, глубоко закопавшись в заросли высокой травы и отгородившись таким образом от чуждого ему внешнего мира, Джимми переживал поистине удивительны душевный комфорт. Высоко над головой светило солнце, а миниатюрное царство джунглей на целый день вперед таило в себе массу неведомых доселе удовольствий.

Приближалось время обеда, и мать позвала мальчика домой. С явным неудовольствие восприняв вторжение в свою обитель, он, однако, почувствовал, что нарастающий аппетит становится уже сильнее неприязни к диктату взрослых; одним словом, он медленно, нехотя, ступая кружным путем, направился к задней двери, которая вела в кухню. За время своих блужданий по заросшему подлеску Джимми основательно запылился, даже перепачкался, но все же почувствовал себя оскорбленным, когда мать справедливо выговорила ему за это. Тем не менее, он покорно вымыл руки, а потом, как маленький, с жадностью поглощал обед, осеняемый доброй улыбкой матери, которая искренне считала, что ей повезло иметь такого самостоятельного и вполне независимого сына.

После обеда пошел дождь, и она запретила ему выходить наружу, так что Джимми не оставалось ничего другого, кроме как усесться в гостиной перед камином и отсутствующим взглядом больших небесно-голубых глаз созерцать взметавшееся над поленьями оранжевое пламя. Мать с любовью наблюдала за сыном, когда тот, словно о чем-то вспомнив, глубоко засунул руку в карман шортов и извлек грязный спичечный коробок, открыв который, продемонстрировал большого, волосатого, но довольно сонного на вид паука — явного своего напарника по утренним играм. Прежде чем мать смогла вновь обрести дар речи, Джимми со свойственной большинству маленьких детей беззаботностью и бесцеремонностью оторвал пауку все лапки, а затем швырнул черное тельце в камин. Его лицо осветила довольная улыбка, когда огонь в камине с едва заметной вспышкой поглотил крошечную жертву, а в ладони чуть шевельнулись нервные окончания крохотных лапок.

Получив основательную словесную трепку и окончательно убедившись в том, что в сад ему больше не выйти, Джимми пришел к выводу, что остаток дня придется провести в обществе младшей сестренки Луизы. Девочка всегда вела себя аккуратно, достойно и не разделяла ни одного из увлечений своего брата. На Луизу у Джимми времени не было.

Матери было радостно видеть, что дети вместе поднялись наверх. Ведь в детской гораздо чище, чем в саду, и к тому же там есть еще один камин, так что они никак не замерзнут. В общем, до чая оба будут заняты и вдосталь наиграются.

Прошло время. Часам к пяти мать Джимми поднялась наверх и направилась к детской. Когда она распахнула дверь, представшее ее взору зрелище лишь спустя несколько секунд смогло отпечататься на лице обезумевшей от ужаса женщины. Смертельно побелев, она издала дикий, почти неземной вопль, после чего повернулась и спотыкаясь, едва не падая, бросилась вниз по ступеням, обволакиваемая эхом своих же метавшихся по дому криков.

Джимми нахмурился. Он уже давно оставил всякие попытки хоть как-то понять и тем более предсказать поведение взрослых, а потому лишь покрепче ухватился за рукоятку обагренной стекавшей кровью пилы из набора «Юный техник» и твердо решил продолжать начатую игру. На столе перед ним лежало расчлененное тело Луизы — с кляпом во рту, плотно связанное крепкой веревкой, великолепное во всей темно-красной прелести крови, которая вытекала из глубоких, мясистых распилов, густыми струями сочилась со стола, медленно впитываясь в ткань ковра и жуткими, амебоподобными ложноножками растекаясь по всем углам комнаты. Из камина распространялся курящийся дымком сладковатый запах обугливающихся детских конечностей, на которых то там, то здесь вздувались и с игривым потрескиванием лопались блестящие волдыри.