должны установить сверхстрогие условия: за малейшее вмешательство во внутренние дела — высылка и арест».
Пока Ленин с больной головой лихорадочно перебирал варианты, ему пришло в голову, что, возможно, есть способ свести количество агентов Гувера в России к минимуму и при этом пользоваться преимуществами американской кухни. 13 августа Ленин и Каменев поручили Литвинову предложить Брауну, чтобы советское правительство внесло АРА гарантийный депозит — сделанный в Нью-Йорке золотом — в размере 120 процентов от стоимости месячного запаса продовольствия, в обмен на который АРА полностью передаст распределение своего продовольствия в руки Советов. Американские работники по оказанию помощи будут иметь право на инспекцию и контроль, осуществляемые совместно с советскими правительственными чиновниками. Литвинов сделал такое предложение Брауну, но он, должно быть, знал, что оно будет немедленно отклонено.
Результатом этого и других признаков неуверенности в Кремле стало то, что Браун удвоил свои усилия, чтобы продемонстрировать, что АРА не намеревалась вмешиваться в советскую политику. Он показал Литвинову телеграмму от Гувера, датированную 9 августа, в которой говорилось, что любой американец, который займется политикой в России, будет немедленно отозван из миссии.
Суть в том, что Гувер играл совершенно откровенно. Мысль о том, что его сотрудники по оказанию помощи сами должны пытаться влиять на российскую политику, была для него неприемлема. Гувер действительно намеревался использовать продовольствие в качестве оружия в России, но не так грубо, как представляли его враги в Москве и критики дома. Его план состоял в том, чтобы достичь политических целей в России не под видом помощи голодающим, как они подозревали, а скорее с помощью этого. Гувер верил, что, если бы он только смог утолить голод русских, они образумились бы и восстановили физические силы, чтобы сбросить своих большевистских угнетателей. Пример энергии и эффективности АРА сам по себе послужил бы дальнейшей дискредитации «глупой» советской системы в глазах людей и послужил бы катализатором неизбежного процесса политического оздоровления. Все, что нужно было Гуверу, — это развернуть свою операцию внутри страны, цель, которая теперь была так мучительно близка.
Тем не менее, к 17 августа рижские переговоры угрожали сорваться, поскольку Литвинов и особенно Браун совещались по телеграфу со своими соответствующими начальниками в поисках пространства для маневра. У сторон не было четких сроков, но пока они вели переговоры, миллионам россиян грозила голодная смерть. Растущему давлению с требованием скорейшего урегулирования способствовала суета за пределами зала переговоров. Представители иностранных правительств и благотворительных организаций были рядом, чтобы следить за развитием событий, в то время как репортеры из Америки и со всей Европы прибыли в город, чтобы осветить это необычное дипломатическое мероприятие, некоторые надеялись стать одними из первых корреспондентов, которые отправятся в Россию и расскажут правдивую историю о голодоморе.
Команда АРА чувствовала себя явно более неуютно в центре внимания. По мере распространения слухов о патовой ситуации Литвинов смог задействовать свой потрясающий талант в том, что позже назовут spin control. Он использовал прессу, чтобы набрать очки против Брауна и подготовить почву на случай, если переговоры провалятся. Как он уже неоднократно заявлял американским участникам переговоров, Литвинов сказал журналистам, что стороны страдают от «отсутствия доверия с одной стороны и подозрительности с другой». Брауну он объяснил, что это означало недоверие АРА к советскому правительству и подозрительность большевиков к АРА, но теперь он сказал прессе: «Если вы примените мое замечание к любой из сторон, вы не будете неправы».
Поскольку исход был в подвешенном состоянии, Литвинов, казалось, преуспевал, хотя его позерство не принесло ему поддержки со всех сторон. Корреспондент «Манчестер Гардиан» охарактеризовал свое отношение как «смотрящий в зубы дареному коню, жалующийся на остроту его зубов и предполагающий, что у него неуравновешенный характер».
Пока накалялись основные разногласия, участники переговоров затронули два менее деликатных, связанных вопроса. Одним из них был размер предлагаемой компенсации. План Гувера предусматривал, что АРА будет выдавать дополнительный паек, как это было стандартной практикой в других его операциях по кормлению детей: большинство детей получали один прием пищи в день, обычно в полдень. Вопрос к России был такой: «дополняющий к чему?» Каким-то образом Гувера и Брауна заставили поверить, что все советские граждане, даже крестьяне, получали от правительства ежедневный паек, примерно равный пайку Красной Армии — предположение, которое показывает, насколько шокирующе невежественными могли быть предположительно информированные посторонние о фактическом положении дел в Советской России. Дело в том, что даже в разгар Военного коммунизма большая часть сельского населения никогда не включалась в рацион питания. Пайки, раздаваемые городским жителям, редко бывавшие столь многочисленными и щедрыми, как указывали официальные указы и, казалось, рекламировала большевистская пропаганда, теперь быстро истощались под воздействием нэповской экономии.
Позиция АРА была встречена с раздражением в Москве, где Ленин предложил направить в Ригу советского чиновника по снабжению продовольствием, чтобы просветить дезинформированных американцев. Вместо этого комиссар иностранных дел Георгий Чичерин просил их принять во внимание тот факт, что если бы большинство россиян получали эквивалент пайка Красной Армии, то не было бы никакого голода, о котором стоило бы говорить. Браун прозрел и привлек Гувера к ответственности, и окончательное соглашение содержало защитную формулировку о том, что ни один получатель продовольственного пайка АРА не должен быть лишен таких местных запасов продовольствия, которые были доступны остальному населению.
Связанный с этим спор касался того, возьмет ли АРА на себя обязательство прийти на помощь определенному числу россиян. Литвинов хотел взять на себя обязательство прокормить миллион детей — цифру, которую Гувер использовал в своей телеграмме Горькому. Но Гувер написал в общих чертах о предоставлении миллиону детей еды, одежды и медикаментов, заявление, основанное на его предположении, что вся продовольственная помощь будет дополнительной. Это было не то же самое, что обещание «накормить» — в смысле поддержать — миллион детей. Это звучит как разумный ответ, но Литвинов не сдавался. Он сказал Брауну, предположительно по секрету, что основной причиной его настойчивости в письменном обеспечении цифры в миллион было то, что это позволило бы Ленину оправдать перед радикальными элементами внутри большевистской партии подписание соглашения, предоставляющего такие широкие полномочия внутри России организации, которой руководит враждебно настроенный Гувер.
В ближайшие месяцы эта история должна была стать знакомой работникам гуманитарной помощи: большевистские «умеренные» обращались к АРА за той или иной уступкой во имя удержания «радикалов» от причинения ей гораздо больших неприятностей и, возможно, даже от постановки под угрозу всей миссии по оказанию помощи. В большинстве случаев, таких как этот, опасения умеренных были отчасти искренними, но пройдет совсем немного времени, и вожди АРА утратят терпение в ответ на многочисленные просьбы доброго полицейского. Здесь Литвинову пошли навстречу: в окончательном соглашении зафиксировано, что Гувер в своем ответе Горькому «предположил», что АРА предоставит «дополнительную помощь» «примерно миллиону детей в