Неопитек умолк, прорычал еще что-то неразборчивое и быстро облизнулся.
— А что будет потом, по истечении этих пятидесяти лет? — поинтересовался Чатраги. Лицо его покрылось пятнами, под тонкой кожей на скулах вздрагивали желваки.
— Пятьдесят лет беспрепятственного развития — и мы сможем на равных сотрудничать с вами. Планета достаточно велика, чтобы на ней могли существовать две разумные расы.
Полковник искоса метнул на Чатраги короткий взгляд и зычно откашлялся.
— Понятно, — громко сказал он, посмотрев на майоров. — Мы не можем принять ваших условий. Мы предлагаем вам другое. Вы добровольно возвращаетесь обратно и э-э... будете продолжать заниматься тем же, чем и раньше. Вам обеспечат все условия для э-э... труда, превосходный уход, много вкусной и сытной пищи. В случае отказа, мы вынуждены будем применить силу. Вам дается сорок восемь часов, в течение которых вы обдумываете наше предложение, после чего выходите из джунглей и сдаете оружие.
Неопитек ухмыльнулся, двинул ушами и отрицательно помотал огромной косматой головой.
— Вы ничего с нами не сделаете, — нагло объявил он. — Мы достаточно сильны, чтобы защитить себя. В этом вы уже убедились на примере ваших вертолетов. Их судьба постигнет и вас, если вы не уберетесь отсюда. Мы даем вам двадцать четыре часа.
— Это ваше окончательное решение? — спросил Тадэма. Вид у него был несколько растерянный.
Неопитек кивнул и, запустив лапу за спину, стал громко и с явным удовольствием чесаться. Наступила пауза. Все молчали, завороженно глядя на блаженно похрюкивающую обезьяну. Все это было до того неестественно, что у меня мелькнула мысль: уж не вижу ли я кошмарный затянувшийся сон?
— Я же говорил, полковник, что разговаривать с ними бесполезно, — очень громко и неожиданно, заставив всех вздрогнуть, сказал Чатраги. — Их нужно уничтожать, как бешеных собак.
Неопитек бросил чесаться и пристальным запоминающим взглядом посмотрел на Чатраги. Я незаметно вытащил из кармана свой пистолет и спустил предохранитель и в то же время подумал, что убить косматого парламентера, если им овладеет приступ ярости, будет не так-то просто — очень уж могучим выглядело это существо. Мерно, в такт дыханию, как кузнечные мехи, вздымалась широченная грудная клетка с твердыми буграми мышц, а руки его в области бицепсов были толщиной с бедро взрослого мужчины. Признаться, мне стало здорово не по себе, когда Чатраги резко поднялся, пересек большими шагами комнату и остановился перед неопитеком буквально в двух шагах. Слегка наклонившись и пристально глядя обезьяне прямо в глаза, он властно спросил:
— Для чего вам понадобилась электроэнергия?
Неопитек несколько раз моргнул и, отведя глаза, неохотно пробурчал:
— Для работы над нашим оружием.
— Что это за оружие? — жестко, звенящим голосом продолжал Чатраги.
Неопитек молчал, все так же глядя в сторону.
— Смотри мне в глаза! — потребовал Чатраги.
Обезьяний парламентер не шелохнулся. В кабинете стояла пронзительная тишина. Полковник и его подчиненные смотрели на происходящее непонимающими глазами и тоже молчали.
Вдруг неопитек как-то странно вздрогнул и обмяк. Голова его бессильно свесилась набок, глаза стали закрываться, и я на минуту с отвращением увидел желтоватые белки с толстыми прожилками кровеносных сосудов.
Чатраги вздохнул и вернулся на свое место. Лоб у него был влажный, а лицо бледнее обычного и усталое.
— Что происходит, господин Чатраги? — с неудовольствием начал было полковник поднимаясь, но в это время неопитек поднял голову, исподлобья оглядел всех, встал и, тяжело шагая, направился к выходу. На пороге он чуть постоял, потом раскачиваясь двинулся дальше, не обращая внимания на оторопело отскочивших автоматчиков.
Когда дверь захлопнулась, полковник перевел вопросительный взгляд на Чатраги.
— Итак?
— Гипноз, — лениво пояснил Чатраги. — Я хотел узнать, что у них за оружие, но, как вы убедились, психическая конституция этого дипломата оказалась не на высоте.
— Черт бы вас побрал с вашими опытами! — взвизгнул доселе молчавший майор с желтоватым, нездоровым цветом лица. — Вы умышленно сорвали переговоры. Вы за это ответите!
Чатраги вместе с креслом повернулся, оскорбительно осмотрел невыдержанного майора и холодно заявил:
— Я знаю, вы из контрразведки, но даже это не является достаточно уважительной причиной, чтобы говорить глупости.
У майора вытянулось и без того длинное лицо. Он совершенно онемел от ярости. Не обращая уже больше на него внимания, Чатраги переключился на Тадэму.
— Ну что, — спросил он, — теперь-то вы убедились, что никакие переговоры с этими монстрами невозможны? Кроме того, мы узнали, что они настроены очень решительно и возлагают, не без оснований, большие надежды на свое оружие. Поэтому я еще раз...
— Чепуха! — безаппеляционно перебил майор из контрразведки. — Никакого секретного оружия у них нет. Уничтожение вертолетов — это дело рук красных. Они, видимо, установили связь с неопитеками.
Чатраги с секунду сидел с выпученными глазами, потом принялся так громко хохотать, что в дверях появилось встревоженное лицо лейтенанта Сволча.
Вернувшись к себе, Чатраги хлебнул спирта, доел фарш и, стиснув голову руками, повалился на койку.
— Господи, — с отчаянием сказал он, — как мне хочется, чтобы все это скорее кончилось! Я, кажется, готов оставить неопитеков в покое и дать им эти пятьдесят лет. Все равно тогда меня уже не будет, пусть с ними разбираются наши потомки. Мой внук, например.
— Что, у вас есть дети?
— Есть. Сын, — Чатраги отвернулся к стене и затих.
Посидев немного в комнате, я отправился побродить по нашему лагерю.
Заброшенный поселок за время нашего пребывания здесь приобрел довольно жилой вид. Меж домами пролегли жирные черные колеи, истерзанные гусеницами бронетранспортеров, на задворках дымили полевые кухни, сушились солдатские трусы, в кустах виднелись пятнистые желто-зеленые вездеходы и «Муфлоны». Где-то в глубине леса время от времени слышались короткие автоматные очереди, — видимо, постреливали посты для острастки. А ведь когда мы прибыли сюда, все было покрыто ядовито-зеленым ковром высоких сырых трав, вплотную к домам подступала древесная молодь, по углам домов, цепляясь, тянулись вверх ползучие растения.
— Эй, Чав! — заорал кому-то во дворе здоровенный полуголый детина, свешиваясь со второго этажа дома, мимо которого я проходил. — Это ты сожрал мои галеты?
— Иди ты! — отвечал из-за забора невидимый мне Чав. — Зачем тебе теперь галеты? Тебя самого завтра сожрут обезьяны!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});