Читать интересную книгу Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого - Константин Радов

Из Парижа хула на Россию тоже доносилась, но какая-то несерьезная, что ли. Там высшие круги меньше озабочены торговыми интересами. Поэтому французы изощрялись в осуждении повседневных привычек и обычаев "этих невежественных дикарей". Один путешественник чрезвычайно живо описывал, как в Петербурге его под предлогом мытья завлекли в маленький жарко натопленный домик, именуемый "банья". Едва он разделся — появились женщины, которые по зверскому русскому обычаю высекли ошалевшего иноземца пучками древесных веток. Потом намылили несчастного и так щипали своими пальцами, что вынудили совершенно забыть правила целомудрия. После сего следовала пространная ламентация о печальном состоянии народной нравственности в этой стране. Вот такие ужасы русской бани. Отсмеявшись, я написал в ту же газету, что поборнику чистоты нравов не составляло труда остаться грязным и целомудренным: достаточно было тем женщинам не платить. А если он мыться хочет, но чуждого пола боится, предпочитая мальчиков — то ему в Константинополь.

Куракин о моих усилиях склонить на сторону России публичное мнение ведал. Подозреваю, что, докладывая в Петербург, по генеральской привычке приписывал руководство себе. Бог с ним, не жалко. Не уверен, что это вмешательство повлияло на ход событий: англичане — разумный народ и принимают решения, хорошо подумав. Но на мою судьбу оно повлияло. Хотя бы потому, что царь о нем знал.

На самом исходе осени я вызвал в Остенде компанейский галиот из Бристоля. Дела в Европе были поставлены на ход, люди справлялись — а на заводе в Тайболе мое присутствие очень бы не помешало. Судно мчалось по неспокойному морю наперегонки с зимой: в Петербург мы до ледостава не успевали, в Ревель — как повезет. При неудачной погоде могли застрять в Кенигсберге или Данциге и добираться по суше еще месяц. Ближе к концу пути, между Готландом и Эзелем, попали в шторм. Команда держалась отлично: большинство матросов и капитан Альфонсо Кастелли пятый год ходили по этому маршруту. Когда жестокий ветер с дождем унялся, капитан доложил, что идет в Рогервик, который ближе Ревеля и удобнее при норд-осте. Дошли. К удивлению моих моряков, в гавани два фрегата принимали провиант.

- "Декронделивде" и "Амстердам-Галей"… Куда они в середине декабря?

— Может, в Медитерранию? Диверсию против турок готовят?

— А если государь приказал "Савватия" проводить?

— Не угонятся. Таких ходоков в военном флоте нет!

Я не строил догадок, ибо рассчитывал узнать у начальника порта, полковника Емельяна Маврина — но он высунул голову из дверей комендантской квартиры, будто скрывал там любовницу, а перед ним стояла ревнивая жена. Потом выскользнул наружу и принял меня на крыльце. При первом слове о фрегатах на лице его выразился такой испуг, что оставалось только рассмеяться:

— Ладно, ладно, ничего не спрашиваю! Дай лошадей хотя бы до Ревеля.

Два самых вероятных предположения мои матросы высказали — дальше гадать бесполезно. Но какой смысл таить от меня морские походы? Мог бы помочь: хоть делом, хоть советом. Впрочем, государю виднее.

Под самое Рождество прибыл в Петербург. Только настроился отдохнуть с дороги (как встарь, в конторе торговой компании: дом мой достроили без меня и употребили для поселения каких-то немцев) — сквозь сон услышал настойчивый стук.

— Какого черта?

— Извините, Ваше Сиятельство: денщик от государя прискакал, к Нему требуют.

— Умываться и одежду! Карету — через десять минут.

Выматерившись про себя (чего хорошего ждать от срочного вызова?), поехал к Петру. Не в Адмиралтейство или Сенат, где принимал он чаще всего, а в зимний царский дом близ канала, соединяющего Неву с Мойкой. Между прочим, в крепость я отсюда же отправлялся.

Негромогласный кабинет-секретарь Макаров, один из самых могущественных людей в России, проводил меня внутрь и замер у дверей в позе смирения.

— Садись. — Царская длань простерлась поверх заваленного бумагами стола. — Слышал, хорошо ты расторговался.

Не понять, хвалит или иронизирует.

— Грех жаловаться, государь. Труды не втуне.

Я в кратких словах поведал о спросе на железо, о белой жести, о подготовке торговой флотилии в Остенде. Петр слушал рассеянно: то ли знал из доношений Куракина, то ли просто думал о другом.

— Что в Англии: любезный брат наш Георг все так же злобствует, или унялся?

— Не унялся, Ваше Величество. Только зря старается. Парламент мало сочувствует его мекленбургским и голштинским интересам. Ост-Индская компания тоже пыталась было разжечь воинственные настроения… Из-за Персии. Не удалось, при всем непомерном богатстве.

— Думаешь, не станут воевать?

— Своими руками — нет.

— Точно?

— Точно, государь. Иные соперники англичанам опаснее нас — те же фламандцы, если не вспоминать о союзных голландцах и французах.

Царь криво, половиной рта, усмехнулся:

— Умны, засранцы. Зачем самим драться, если можно турок втравить? Неплюев переслал кондиции, сказанные в Диване. Признать за ними Тифлис и Эривань, взятые арзерумским пашой. Войска из персидских провинций отвести за Терек. Днепровские городки разорить. Иначе — война.

— Азов уже не хотят? Значит, не зря мы их прошлый раз били.

— Захотят. Ежели хоть на дюйм уступим. Достоинство империи Российской не токмо принять — даже обсуждать сей ультиматум не дозволяет.

Лицо Петра исказила судорога. Только теперь стал внятен чуть заметный запах не то лекарств, не то испарений нездорового тела, витавший в комнате. Болезнь, похоже, крепко в него вцепилась.

Царь ощутимым внутренним усилием овладел собою. Взглянул сурово:

— Служить будешь, или дальше на меня дуться?

Смятение чувств отняло голос. Вскочив со стула, я проглотил ком в горле и только тогда ответил.

— Служить, государь.

Петр тоже поднялся. Сам подошел. Где видано, чтобы опальных так чтили?! Крепко сжал ладонями за плечи, притянул к себе. Поцеловал — в лоб, как покойника. Скорей всего, без тайного смысла: так уж попал, при его росте.

— В Азов собирайся. Примешь полки, что были в бутурлинской дивизии. И ландмилицию: ничего ей не сделалось, увидишь. Имения, кавалерию Андреевскую, старшинство по службе — всё возвращу.

— Благодарю, Ваше Величество. А что с деньгами? При нынешнем состоянии финансов воевать невозможно.

— Деньги будут. Ради прошлогоднего недорода я крестьянам послабление дал: недоимок накопилось бесчисленно. Теперь урожай хорош, можно и затянуть хомут. А то разбалуются. Но на излишество не рассчитывай.

— Это само собой. Буду счастлив, если хоть положенное по росписи получу. Прошу, государь, комиссариат и Военную коллегию Вашим высочайшим вниманием не оставить. И еще одна просьба по этой части.

— Говори.

— В ближайшие три года я должен заплатить семьдесят пять тысяч, в счет выкупа казенной доли…

— Хочешь на свои расходы пустить?

— Да, но только на экстраординарные. С условием, что коллегия ассигнования не урежет. Иначе смогу действовать лишь оборонительно. Кроме того, наступательные возможности всецело зависят от флота…

— Знаю, не учи. Лет тридцать, как думаю об одолении турок на море. Без этого Керчь не взять, а взявши не удержать: сухим путем от днепровских пристаней — триста верст, под угрозой от татарской конницы… Осадный корпус с артиллерией, пожалуй, дойдет. А провиантские обозы? Погибель войску, и ничего боле.

Юная конопатая рожа в длинном парике просунулась меж створок внутренней двери. Макаров, стараясь не шуметь, приблизился, пошептался. Царь повернул голову с долей раздражения:

— Василич, что там?

— Князь Александр Данилович нижайше просит аудиенции.

— Скажи подождать.

Он снова оборотился ко мне.

— Так вот, об азовском флоте. Десятка два кораблей можно в годное состояние привесть, но людей на каждом — по дюжине матросов с лейтенантом. Остальные все здесь, на севере. Со шведами ныне мир прочный, даже о союзе толкуем. Ежели твои слова сбудутся, и от Англии беспокойства не будет — прямо готовые команды с Балтийского моря пошлю.

— Ваше Величество, нужны мощные суда для мелководья…

— Уже озаботился. В Таврове нынешний год заложено пятнадцать больших галер и пятнадцать прамов — к весне готовы будут. Девять прамов по сорок четыре пушки, и шесть малых по восемь.

— Калибр какой?

— Двенадцать фунтов. Может, и восемнадцать встанет. В огневой мощи кораблям низшего ранга не уступят, только в мореходности. Командовать поставил Змаевича. Хорошо с ним знаком?

— С Матвеем Христофоровичем? В Гренгамском бою вместе были. Одна беда: он вице-адмирал, на ступень выше меня рангом. Приказывать ему не смогу.

— Договаривайтесь. Оба венецианцы, надеюсь — поладите.