О-Ке-Хе не сомневался, что великий колдун Арики прельстил Нацунка вступлением в ранг верховного вождя шаванос. Хотя вождь народа Тетивы был косоглаз и близорук, хватка у него была крепкая! О-Ке-Хе поднялся.
— Пусть благосклонность Гитчи-Маниту направляет этот новый совет! Арики, Вабаш, Нацунк долго говорили. Пришествие белых на нашу землю, сказали они, предвещает большие беды, и Виннета-ка, вождь манданов, живущих в устье реки, нарушил законы, оказав им гостеприимство.
— Он отдал свою дочь одному из пришельцев, — вскричал Нацунк. — Тебе самому следовало бы прийти в негодование от такого оскорбления, О-Ке-Хе, ибо твой собственный сын, Пурпурное Облако, вынашивал план жениться на дочери Виннета-ка.
Из угла, где сидели шаманы, словно снежный вихрь, поднялся шум. О-Ке-Хе движением руки унял колдунов.
— Моя душа спокойна. Я здесь для того, чтобы выслушать все стороны, и планы моего сына Пурпурного Облака вовсе не смущают покой моего духа. Теперь мы должны выслушать вождя Виннета-ка.
Мандан поднялся. Его поместили в последнем ряду вождей. Так, чтобы все могли отчетливо его слышать. Раскрытыми ладонями он приветствовал четыре стороны света и начал говорить — неторопливо, монотонно, с равнодушным видом. Никто бы и не подумал, что этому непроницаемому человеку, обвиненному частью своих соплеменников в предательстве, грозит мучительная смерть.
Виннета-ка говорил долго, передавая факты с тщательностью охотника, заботящегося о каждой детали…
— Разве издревле предсказания не возвещали о пришествии с моря людей? Я не был удивлен, и мои воины наблюдали за ними с суши днями и ночами, пока те плыли вдоль берега, а затем проникли в реку.
Вабаш хотел его прервать, но Виннета-ка выпрямился, яростный и внезапно посуровевший, обнаружив свою истинную натуру, — подо льдом горело пламя.
— Мой голос не раздавался, когда говорили мои обвинители…
Вабаш посмотрел в сторону колдуна Арики, но тот даже и глазом не моргнул.
— Видит Гитчи-Маниту, повелитель облаков и небесный вождь, — сердца этих викингов чисты. Я долго жил и умею верно судить о намерениях людей. Если бы они прибыли как грубые завоеватели, готовые безжалостно растоптать наши жилища и законы, разорить наши охотничьи угодья, возмутить воду наших родников, тогда я, не колеблясь бы, сразился с ними, и стрелы моих воинов были бы беспощадны. Но они подняли над рекой белый щит мира, и я обращался с ними, как с гостями. И если моя дочь Иннети-ки избрала белого человека, то она лишь прислушалась к голосу своего сердца. Я вижу в том доброе знамение: ребенок, родившийся от слияния двух кровей, дорог всем. Если кого и следует судить у этих священных костров, так это меня, Виннета-ка, вождя островных манданов, и никого другого… Раздавались голоса, требовавшие моей смерти. Я не боюсь смерти и презираю боль. Я высказался.
Тут вождь манданов сделал несколько шагов вперед, приблизился к одному из костров и протянул руку в самое пламя.
Запах паленой кожи поднялся вместе с дымом, но присутствовавшие при этой фантастической сцене не увидели дрожи на каменной маске, в которую обратилось его лицо.
— Убери руку, — приказал О-Ке-Хе. — Яне сомневаюсь нив твоем мужестве, ни в твоей честности, Виннета-ка. И твои слова проникли мне в самое сердце.
Впервые великий вождь шаванос публично взял сторону обвиняемого.
Колдун Арики яростно ударил кулаком по барабану и выпрямился с лицом, искаженным ненавистью.
— Вонвихил ловашава вапаяшик! Настал час, когда белые идут!
И шаманы подхватили хором посреди ужасного шума:
— Белые идут! И в предсказании говорится, что несчастья орлами обрушатся на нашу землю.
«Тот, кто носит рога» крепко держал в руках шаманов племени. Нацунк, Касве, вождь людей Выдры, и некоторые другие присоединились к проклятьям колдунов. Самые влиятельные вожди молчали, раздираемые противоречивыми чувствами: сохранить ли верность О-Ке-Хе или поддаться растущему влиянию шаманов.
Арики протянул руку, требуя слова.
— Пусть Виннета-ка признает перед всеми свою ошибку и оставит нам сына своей дочери. Тогда, возможно, Гитчи-Маниту будет удовлетворен.
— Никогда! Прежде чем вырвать этого ребенка из рук моей дочери Иннети-ки, вам придется вырвать сердца у всех воинов моего племени.
Скрестив на груди руки, вождь бросал вызов толпе колдунов, поддерживавших Арики и Вабаша.
— Ты оскорбил богов и жестоко поплатишься за это, — прорычал «Тот, кто носит рога». — Какая же гордыня толкает тебя защищать ребенка, который даже не твоей крови и носит чужеземное имя?
— Этот ребенок — знак новой жизни, Арики, и я остаюсь его единственной опорой. Ты не можешь не знать, что накануне нашего отбытия на зимние празднества его отца похитили другие пришельцы, Сын моей дочери, возможно, сирота, открытый всем опасностям жизни, как ивовый побег непогоде.
— Если он так слаб, принеси его в жертву богам, — грубо отрезал шаман.
— Он будет расти под моей сенью в мудрости и силе, как крепнет побег под защитой дерева. Ты полон ненависти к этому ребенку, Арики, а между тем разве не дыхание Гитчи-Маниту, повелителя облаков, пригнало к нашему берегу большую лодку викингов?
— Я — хранитель небесной мудрости, и моим голосом говорит Великий Дух…
«Тот, кто носит рога» был вне себя от ярости. Он отпрыгнул назад, брызгая слюной и рыча.
— Сын твоей дочери уже принадлежит мне, и ты ничего не сможешь сделать, чтобы спасти его! Ничего, слышишь!
Вабаш, шаман племени Баашимуна, завыл, как волк, и его примеру последовали остальные колдуны.
— Арики сказал свое слово, а его устами говорит Великий Дух.
Тут О-Ке-Хе, Мудрый Филин, понял, что если он сейчас не вмешается, то потом будет поздно. Колдуны войдут в транс и увлекут за собой часть вождей.
— Виннета-ка и ты, Арики, и вы, шаманы, и вы, вожди племен, вы, являющиеся ветвями древа шаванос, выслушайте меня. Мой сын Пурпурное Облако отправился на реку, чтобы увидеть то, чему надлежит быть увиденным. Подождем его возвращения и примем решение, следуя нашим обычаям. Быть может, белые окончательно покинули устье реки.
Это ловкое предложение внесло растерянность в лагерь шаманов и прибавило надежды сторонникам Виннета-ка. Нерешительные перевели дух.
— Мы подождем возвращения Пурпурного Облака, но это ничего не изменит в том, что должно быть сделано, — процедил сквозь зубы «Тот, кто носит рога».
О-Ке-Хе поклонился вождям.
— Я прошу каждого вернуться в стойбище своего народа. В нужный день и час раздастся барабан.
Когда группы расходились, у входа в хижину произошла заминка.
— О-Ке-Хе, твой сын вернулся, — крикнул кто-то снаружи.