«Как сахар колет», — подумал Гошка и, остановившись, невольно залюбовался работой.
— А-а, Гоша, — заметил его дядя Вася. — А где Никитка? Что ж это вы, други мои, не встретили меня сегодня?
Гошка развёл руками — они ведь совсем забыли, что сегодня суббота.
— Дела тут всякие, — уклончиво ответил он. — А Никитка с ребятами золу собирает.
— Та-ак… дела-события, значит? — покачал головой дядя Вася. — Слыхал я кое-что, слыхал.
— Уже знаете, рассказали вам? — вспыхнул Гошка и, подойдя ближе к Никиткиному отцу, умоляюще заговорил: — Дядя Вася, возьмите меня с собой. На завод.
— Стоп, парень, — опешил тот, откладывая в сторону колун. — На какой такой завод?
— А на тот самый, где вы работаете. Где жатки делают, косилки.
— Это как же так? Ни с того ни с сего, с бухты-барахты. А мамаша что скажет? А чего ты, к примеру, делать умеешь?
— Мамка, она отпустит. А делать что хошь буду, — принялся уверять Гошка. — Пусть хоть самое тяжёлое, хоть самое грязное. Слова против не скажу. Ну возьмите, дядя Вася! Не могу я здесь больше!
Дядя Вася закурил, затянулся и попросил Гошку рассказать, что же произошло с матерью. Мальчик зябко поёжился.
— Так вы уже знаете.
— То по слухам, с пято на десято. А ты мне толком обрисуй… как на самом деле всё было. Давай-ка присядем.
Они опустились на берёзовый чурбак, и Гошке пришлось рассказать о базаре, о чайной, о подарках.
— Да нет, парень. Чего-то вы с Никиткой недоглядели, — покрутил головой дядя Вася. — Не может мамаша твоя на чужое польститься.
— Так она же сама председателю призналась, — вырвалось у Гошки.
— Всякое бывает на белом свете, — задумчиво заговорил дядя Вася. — Один соседа походя оболжёт, другой на себя наговорит невесть что. Да нет, натемнили что-то с Александрой. Я её вот с каких пор знаю, поручиться за неё могу.
— Стеша и дед Афанасий тоже за мамку, — вполголоса заметил Гошка.
— Вот видишь, не одна она. Надо будет с Николаем Ивановичем поговорить об этом. — Дядя Вася приподнялся. — Пойдём-ка к председателю, Гоша.
— А я зачем?
— Расскажешь обо всём, как вот мне сейчас. Потолкуем. Он человек справедливый был. По правде всё решал, по совести.
Не успели дядя Вася и Гошка выйти из переулка на улицу, как из-за угла дома появился Никитка. Он шёл пошатываясь, точно пьяный, запрокинув голову кверху и прижимая к разбитому носу белую варежку.
Рядом с Никиткой, поддерживая его под руки, шли Елька с Таней и уговаривали его приложить к носу комок снега.
— Хорош боец кулачный, хорош! — сказал дядя Вася и вгляделся сыну в лицо. — Эге! Да тут дело посерьёзнее, чем нос разбитый. Кто ж это тебя разукрасил так?
— А мы с Митькой Кузяевым схватились, — почти весело отозвался Никитка. — Ну, я ему тоже наклепал здорово. — Он отнял варежку от лица, и кровь вновь хлынула у него из носа.
— Подожди меня, я сейчас, — кивнул Гошке дядя Вася и, взяв Никитку за руку, повёл в избу.
— Чего это они схватились? — недоумевая, спросил Гошка у Ельки.
Он знал, что Никитка никогда ни с кем не дрался, слыл в деревне не очень-то смелым мальчишкой, а крепких Митькиных кулаков просто-таки побаивался.
— А он не схватывался. Это ему за правду досталось, — блестя глазами, с восхищением сообщила Елька.
— За какую правду? — не понял Гошка.
— Ты знаешь, а Никитка всё же молодец. — И Елька с Таней, перебивая друг друга, принялись рассказывать, что произошло после того, как Гошка убежал от дома Покатиловых.
«Верим вам…»
Не успели девчонки рассказать и десятой доли, как на крыльце показался дядя Вася и махнул Гошке рукой.
— Пошли к председателю. А вы бы, — обратился он к девчонкам, — с Никиткой посидели. У него кровища из носа хлещет, а мать куда-то задевалась.
— Мы посидим, — согласилась Елька.
— Вы мне потом доскажете… Ладно? — шепнул Гошка Ельке и Тане и пошёл вслед за Никиткиным отцом.
Перед избой Шараповых дядя Вася неожиданно остановился и, посмотрев на Гошку, сказал, что хорошо бы ещё пригласить в правление его мать и обо всём там начистоту поговорить.
Они зашли к Шараповым в избу, но Александры дома не оказалось. Клава сказала, что её зачем-то вызвали в правление колхоза.
— Это, наверное, насчёт шпитомцев, — похолодев, шепнул Гошка. — Теперь пойдёт суд да разбирательство.
— Тогда давай ходу, — поторопил дядя Вася. — Как бы нам не опоздать.
Они вышли из избы и вскоре были в правлении колхоза.
Гошка ожидал, что встретит здесь много людей, услышит шумные разговоры, увидит мать, которая, опустив голову, еле слышно отвечает на многочисленные дотошные вопросы. А потом один за другим встают члены правления, и каждый требует для матери самого строгого наказания.
Но ничего этого не было. Мать никто не судил и никто ни о чём её не допрашивал.
Она сидела за председательским столом рядом с Николаем Ивановичем и членами правления и рассматривала какой-то чертёж на большом листе бумаги. А за спиной матери и председателя стояли Стеша, дед Афанасий, свинарки и тоже разглядывали чертёж.
— Можно, Николай Иваныч? — переступив порог правления, спросил дядя Вася. — Не помешаем?
Председатель поднял голову.
— А-а, Василий Егорыч! Входи, входи. — Он вышел из-за стола и пожал дяде Васе руку. — Мы тут свиноферму думаем перестроить. Вот со свинарками совет держу. Погляди-ка сюда, что мы планируем. — Николай Иванович кивнул на чертёж. — Подведём воду по трубам, сделаем кормокухню, самокормушки, автопоилки. Корма будем развозить в вагонетке по рельсам. Навоз тоже машина станет убирать. Словом, долой ручной труд! Всё чтоб по-новому, как в лучших хозяйствах. Летом в лагерь поросят вывезем.
Гошка, примостившись на подоконнике, следил за матерью. Спустив на шею полушалок и распахнув кожушок, она как старательная ученица, слушала Николая Ивановича и следила за его указательным пальцем, которым тот водил по чертежу. Щёки у матери раскраснелись, глаза блестели.
— Давно бы пора о ферме подумать, — сказала она, встретившись взглядом с дядей Васей. — А помнишь, Василий, вы ещё с покойным Павлом такое дело задумывали? Вот и чертёж ваш сохранился.
— Он самый, — подтвердил Николай Иванович. — Я его в шкафу разыскал. Толково всё было намечено…
Дядя Вася вгляделся в чертёж и развёл руками.
— Намечать-то намечали, да забылось всё, быльём поросло…
— В Клинцах забылось, а в других хозяйствах уже многое сделано, — возразил председатель. — В совхозе «Первомайский» все фермы полностью механизированы. Вот и нам надо за это браться.
— А на какие же доходы, Николай Иваныч, вы ферму думаете перестраивать? — осторожно спросил дядя Вася. — И так в колхозе убытков полно.
— Это верно, положение в Клинцах не из лёгких, — вздохнул председатель. — Но мы не в чужом краю живём, в беде нас не оставят. Государство нам ссуду даёт, шефы из города помощь обещают. А главное — мы сами. Будем честно трудиться — горы свернём. — Он не без лукавства покосился на дядю Васю. — Вот хотя бы вы, Василий Егорыч. Механизатор, умелые руки — вам бы только и взяться за эту ферму.
— Так я ж при деле — на заводе работаю, — забормотал дядя Вася.
— Можем и походатайствовать, чтоб вас в колхоз отпустили. Завод-то шеф нашему колхозу, уважит нашу просьбу. Ну, да мы об этом ещё поговорим. — Николай Иванович поглядел на Александру и Стешу. — Я вас вот зачем позвал. План планом, а лучше всё это на деле посмотреть, у соседей. Поезжайте-ка завтра к первомайцам, поживите там с недельку, поработайте, поучитесь. Когда вернётесь — доложите, что у нас можно будет сделать.
— Зачем же мне-то ехать? — растерялась Александра. — У нас же завфермой есть — Кузяев. А я вроде как подсудная, на подозрении. И в свинарках-то напоследочках хожу.
— Кто это вам сказал такое? — нахмурился Николай Иванович.
— Сама понимаю — не малолетка. Раз нагрешила, надо когда-то и отвечать.
— Ты погоди, Александра, — перебил её дядя Вася и обратился к председателю. — Что тут с Шараповыми-то делается? Мальчишку скрутило, мать сама не в себе. А я об заклад бьюсь — не может того быть, чтоб Александра на колхозное добро польстилась. С малых лет её знаю, поручиться могу — голодать будет, а чужого крошки не возьмёт.
— И я ручаюсь, и дед Афанасий, — поддержала Стеша. — Надо будет — первые в свидетели пойдём.
— Никто Александру Степановну судить не собирается… — заговорил Николай Иванович. — А вот Кузяев немало ей жизни попортил.
— Вы Ефима не замайте, — глухо выдавила Александра.
— Знаю, знаю. Опять братца выгораживать будете. Но теперь уж поздно. Насчёт ребячьих поросят даже живой свидетель отыскался. И кто бы вы думали? — обратился он к дяде Васе. — Сынок ваш.
— Никитка?!