Читать интересную книгу Аферист Его Высочества - Евгений Сухов

– Это так? – спросил Африканыч.

– Она и правда не обременена ни единой государственной или общественной обязанностью. И признает за собой лишь одну-единственную обязанность – служить мужу. И, конечно, детям…

– Вот это правильно! – неожиданно произнес Огонь-Догановский. – Нечего бабам мешаться в государственных делах и в делах общества. Без их куриных мозгов как-нибудь разберутся. Пусть рожают детей, воспитывают их, следят за порядком в доме и ублажают мужа. Все! – Алексей Васильевич в подтверждение правоты своих слов даже рубанул рукой воздух.

– Да ты домостроевец, старый, – так отреагировал на нежданный выпад Огонь-Догановского Африканыч. – Причем ярый!

– И что? – запальчиво спросил старейший «Червонный валет». – Так раньше и было. Зато порядок имелся…

– Предлагаю на этом завершить дискуссию относительно «женского вопроса», – подвел Сева черту под спором между Огонь-Догановским и Африканычем. – Продолжай, Павел Иванович.

– Благодарю вас, – почтительно поклонился в сторону Долгорукова Давыдовский. – Итак, – он повысил голос, – я продолжаю… Великая княгиня Ольга Федоровна помогала мужу на Кавказе; помогает и теперь, когда он является председателем Государственного Совета. Но помогает порядком и теплом в доме, безукоризненным воспитанием детей и любовью к нему. Похоже, она души не чает в нем, как и он в ней.

– Просто идиллия, – снова встрял со своей репликой Огонь-Догановский.

– Похоже, – отозвался на его слова Африканыч. – И самое печальное в том, что так действительно бывает.

– У кого-то, но не у нас, – заметил на это Давыдовский.

– Это уж да…

– А еще великая княгиня страстно любит живопись, – продолжил свое повествование Павел Иванович. – Особенно представителей венецианской школы эпохи Высокого и Позднего Возрождения. И без ума от Тициана…

Долгоруков вскинул голову:

– Насколько без ума? – быстро спросил он.

– Настолько, что полтора года назад она отдала за одну из картин Тициана сто пятьдесят тысяч рублей. Хотя картина стоила не более ста десяти тысяч. Просто наглый продавец, зная ее любовь к Тициану, затребовал много больше настоящей стоимости картины, ссылаясь на то, что обещал ее другому. Кажется, какому-то немецкому герцогу. И великая княгиня согласилась на предложенную цену, не торгуясь. Уж очень ей хотелось иметь у себя еще одного Тициана.

– А что это была за картина? – спросил Сева.

– Это была… – тут Давыдовский вынул из кармана памятную книжку, открыл ее и прочитал: – Это был портрет папы Юлия Второго, датируемый серединой сороковых годов шестнадцатого столетия. Небольшая такая картина на дереве, написанная маслом…

– Так-так… – задумался о чем-то Долгоруков.

– У тебя будут еще ко мне вопросы? – спросил Севу Павел Иванович.

– Что?

– Тебе еще какая-нибудь информация о нашем фигуранте нужна?

– Нет. Благодарю тебя, – в раздумье произнес Всеволод Аркадьевич. – Ты выполнил свое задание превосходно.

– У меня будет вопрос, – подал голос Ленчик.

Все опять повернули головы в его сторону.

– Задавай, – сказал Долгоруков, с трудом отвлекшись от каких-то своих мыслей.

– Я понял, что мужик, о котором вы говорили ну, Тициан… старинный художник. И его картины ныне дорого стоят. Но что это за эпохи такие – Высокого и Позднего Возрождения?

– А ты уверен, что хочешь это знать? – спросил Всеволод Аркадьевич.

– Уверен, – ответил Ленчик. – Вы же все об этом знаете?

– Ты прав, – неопределенно ответил Долгоруков. И добавил, глядя на Неофитова: – Африканыч, чуть позже просвети нашего юношу касательно означенных эпох.

Неофитов кивнул. Посмотрел на Ленчика, затем перевел взгляд на Долгорукова. Следом за ним выжидающе посмотрел на Севу Огонь-Догановский. Ленчик и Давыдовский уже не сводили с него своих взоров.

– Так, – после минутного молчания произнес Всеволод Аркадьевич. – Необходимо узнать, нет ли у кого из казанских коллекционеров и собирателей старины картин знаменитых художников венецианской школы, – Сева невольно бросил быстрый взгляд на Ленчика, – эпохи Возрождения. Вероятность отыскания Тициана, конечно, невелика, но чем черт не шутит…

– Когда я после лотереи-аллегри пил водку с городским секретарем Постниковым и купцом Унжениным, – подал голос Самсон Африканыч Неофитов, – Постников сказал, что устроителями Екатеринбургской выставки было предложено поучаствовать в ней своими картинами нашему казанскому коллекционеру Лихачеву Андрею Федоровичу. Слышали о таком?

– Да, – ответил Огонь-Догановский.

– Приходилось, – ответил Долгоруков.

– Нет, – ответил Ленчик.

– Так вот, – продолжил Африканыч. – По программе, в Екатеринбург должна приехать передвижная художественная выставка, на которой будут представлены картины русских художников. У Лихачева попросили работы Шишкина и Айвазовского. Напрокат. Лихачев просителям отказал…

– Шишкин и Айвазовский – это не Тициан, – заметил не без иронии Огонь-Догановский.

– Это верно, – легко согласился Давыдовский. – Но потом Постников сказал мне, что у Лихачева имеется очень богатая коллекция разных древностей и картин. Касательно картин – очень богатая…

– Я понял, – вышел из раздумий Долгоруков. – Если даже у Лихачева нет Тициана, то он, возможно, знает, у кого есть. – Сева обвел присутствующих повеселевшим взглядом: – Благодарю вас, друзья. Все вы хорошо поработали. Теперь, похоже, мой черед.

– Пойдешь к этому Лихачеву? – спросил Огонь-Догановский.

– Пойду. Проведу, так сказать, рекогносцировку.

– Когда?

– Да, пожалуй, что завтра. Чего же тянуть с хорошим делом?

– А потом?

– А потом видно будет, – улыбнулся Долгоруков. – Авось что-нибудь и проклюнется. Общий сбор завтра вечером. Часиков в восемь пополудни…

Глава 8. Андрей Федоров сын Лихачев, или Собиратель древностей

– Правый угол ниже… Ниже, я тебе говорю, – кипятился бледный, болезненного вида человек с усами и некрасовской бородкой – правда, погуще, нежели у великого поэта. По лицу с тонкими чертами и худощавой фигуре, бледнолицему можно было дать лет тридцать – тридцать пять, однако его метрическая запись гласила, что сей дворянин именем Андрей Федоров сын Лихачев родился в родовом имении Полянки Спасского уезда Казанской губернии в июле одна тысяча восемьсот тридцать второго года. Стало быть, ему недавно исполнилось пятьдесят четыре года.

– Еще ниже… Нет, верни на место… Вот так оставь, – наконец сказал бледнолицый примирительным тоном. – Ступай, принеси мне чаю.

Лакей ушел, а Андрей Федорович присел в кресло, не отводя взора от только что повешенной в кабинете картины.

Это был Тициан. «Портрет Карла V». Вернее, первый из портретов императора, написанный в 1530 году в Болонье. Позже будут еще два, которые великий Тициан напишет в 1533 и 1548 годах. На этом портрете Его Императорское Величество был изображен по пояс в полных доспехах. Его взгляд устремлен в даль, видимую только ему одному…

Портрет был великолепен.

Андрей Федорович долго не мог отвести от него взора, хотя видел его уже десятки раз. Есть, господа, на свете такие картины, на которые хочется смотреть и смотреть, как есть и книги, которые хочется перечитывать снова и снова. Не случайно портрет настолько понравился императору Карлу, что тот, лишь глянув на него, распорядился немедленно выдать Тициану тысячу золотых. Брат Андрея Федоровича, Иван, который привез этот портрет из Парижа, где, выйдя в отставку в чине контр-адмирала, он чаще всего предпочитал проживать, выложил за него почти двести тысяч франков…

У Андрея Федоровича было два Тициана. Помимо «Портрета Карла V», в его коллекции картин имелась еще одна работа великого итальянца – «Ассунта», одна из самых ранних его работ, предтеча монументального семиметрового алтаря «Вознесение Марии». «Ассунта» тоже висела здесь, в кабинете. На полотне в два аршина на полтора в озаренное солнечными лучами небо возносилась на облаке радостно взволнованная Мария. А внизу, сгрудившись и простерши к ней руки, ее провожали апостолы с просветленными лицами и восхищенными взглядами. Это была любимая картина Лихачева. Естественно, наряду с «Мадонной и Младенцем» современника Тициана флорентийца Доменико Пулиго. Эта картина больше всего нравилась и супруге Андрея Федоровича, Раисе Ивановне. И ежели получится устроить общедоступный музей изящных искусств, то обе картины они все же оставят при себе…

В коллекции знаменитого в городе собирателя древностей картин имелось много, всяких и разных. Были великий Рембрандт с его «Портретом служанки»; гений барокко Рубенс с «Калидонской охотой»; севильский мастер религиозной и жанровой живописи Мурильо с его двумя «Мадоннами», похожими на смуглых андалузок. Работы этой троицы великих мастеров также висели в его кабинете прямо против Тициана.