Она была не в силах читать дальше. Даже не переворачивая страницу, она знала, что там написано:
«Кажется, мое время пришло. Мне страшно и в тоже время радостно. Жаль, что я не могу сообщить Дугласу, что у нас будет ребенок. Как он воспримет эту новость?
Надеюсь, я стану хорошей матерью, и молю Бога, чтобы отец простил меня, когда увидит своего внука. Почему-то я уверена, что Дуглас вернется ко мне».
На следующий день Жанну отправили в монастырь.
Ее падение было внезапным и сокрушительным. Еще вчера ее отец был терпимым и снисходительным, а сегодня превратился в жестокого тюремщика. Их отношения необратимо изменились. Да и могло ли быть иначе? Он пожертвовал своей дочерью ради чистоты крови, ради собственной гордыни.
Упаковав дневник, Жанна закрыла саквояж и вышла с ним из комнаты.
Прежде чем спуститься с лестницы, помедлила, прислушиваясь. Со второго этажа доносились голоса, и Жанна поняла, что Хартли разговаривает с Алтеей. Он изображал из себя заботливого мужа, прежде чем подняться в комнату гувернантки.
Она медленно сошла вниз, стараясь не производить шума.
Массивные передние двери запирались в семь вечера, но Жанна знала, где хранится ключ. Сунув руку за огромную китайскую вазу с сине-белым узором, она вытащила небольшую коробочку.
Спустя мгновение Жанна оказалась снаружи и заперла за собой дверь, забросив ключ в живую изгородь — заранее продуманный шаг, гарантирующий, что никто не последует за ней из дома.
Несмотря на решимость покинуть Хартли, первые несколько шагов дались Жанне с трудом. Будущее пугало ее.
Муж тетки вряд ли примет ее, но она может найти временный приют у супружеской пары, которую встретила, переправляясь через Ла-Манш. Это были те самые люди, которые подарили ей три платья в благодарность за уход за их дочерью. Те несколько монет, которые она хотела потратить на сладости для Дэвиса, послужат скромной платой за их доброту. Может, если повезет, она снова найдет работу.
Уличные фонари в этом районе гасли рано, чтобы не мешать обитателям богатых особняков почивать в своих постелях. Прижав к груди саквояж, Жанна углубилась в темноту. Над ее головой рокотал гром и сверкали молнии, словно Бог все еще гневался на нее за брошенный вызов.
Резкий ветер вырывал пряди волос из пучка и задирал юбку, обнажая лодыжки.
Не обращая внимания на острые края камней, впивавшиеся в тонкие подошвы туфель, Жанна решительно шагала вперед. Она одолела пешком весь путь от Волана до побережья. На забитых людьми дорогах редко встречались повозки. Расстояние, которое ей нужно пройти сегодня, куда короче. Эмигранты жили в старом городе, на противоположной стороне Эдинбурга.
Внезапно чья-то рука схватила ее сзади и оторвала от земли. Жанна вскрикнула, но грубая ладонь зажала ей рот.
Выронив саквояж, она лягнула невидимого противника ногой.
Тот охнул и выпустил ее из рук. Подхватив саквояж, Жанна стремительно повернулась и с размаху обрушила саквояж на грудь нападавшего. Глухой стук, раздавшийся при этом, доставил ей некоторое удовлетворение.
Мужчина выругался и, схватив ее за талию, перебросил через плечо. Его довольное хмыканье так взбесило Жанну, что она локтем нанесла ему ощутимый удар в затылок.
— Черт бы тебя побрал, женщина! Угомонишься ты, наконец?
Жанна очень надеялась, что его возглас привлечет внимание соседей, но из окрестных домов никто не выглянул.
Отказавшись от мысли укусить мужчину, она продолжала вырываться, молотя его кулаками по спине.
— Поверьте, мисс, мне это совсем не по душе, — сказал он. — Но я вынужден буду ударить вас, если вы не перестанете брыкаться.
— Я не позволю вам изнасиловать себя без борьбы, — заявила Жанна, снова лягнув его.
— Изнасиловать? Да я в жизни не насиловал женщин, — возмутился мужчина и поставил ее на ноги.
Жанна так удивилась, что застыла на месте, вглядываясь в его неясный силуэт. В следующее мгновение она сорвалась с места и понеслась по улице. Мужчина бросился следом и без труда настиг ее, грубо толкнув на землю.
Жанна упала и осталась лежать, тяжело дыша.
— Слезьте с меня, негодяй, — потребовала она, отдышавшись.
— Отведу-ка я вас к нему, — пробормотал он, поднимаясь. — Пусть сам решает, что с вами делать.
Жанна едва дышала, не говоря уже о том, чтобы задавать вопросы. Как мешок с мукой, ее снова перебросили через плечо. Вернувшись назад, мужчина поднял ее саквояж и целеустремленно зашагал по улице, стараясь держаться в тени.
Повиснув в унизительной позе вверх тормашками, Жанна время от времени ударяла его по спине, но это были жалкие потуги. Она до сих пор не отдышалась, а от притока крови к голове испытывала дурноту.
Чуть погодя ее бесцеремонно уронили на землю у подножия широких ступеней, ведущих к парадным дверям солидного особняка. Приземлившись на мягкое место, Жанна уставилась на своего похитителя в свете уличных фонарей. Им оказался молодой человек с худощавым лицом и длинными русыми волосами. Секунду они свирепо взирали друг на друга, затем он дернул подбородком в сторону ступеней.
— Вы слишком тяжелая, чтобы тащить вас туда, — заявил он.
Жанна нахмурилась:
— Чей это дом?
— Не важно. Вы пойдете сами или мне придется позвать кого-нибудь на подмогу?
— Я не настолько тяжелая, — раздраженно отозвалась она.
Он что-то буркнул себе под нос.
Жанна встала и отряхнула юбки. Мужчина схватил ее за руку и потащил вверх по ступенькам. Она уже подумывала о том, не лягнуть ли его снова, когда дверь распахнулась.
Пожилой мужчина в длинном халате и ночном колпаке, надетом на седые волосы, озадаченно уставился на них.
— Скажите Макрею, что я привел ее сюда. Она пыталась сбежать, и я не знал, что делать.
Дворецкий отступил в сторону, и перед глазами Жанны предстал человек, которого она не ожидала и не хотела видеть. Дуглас Макрей.
— Вы не могли бы приказать этому типу, — она бросила косой взгляд на своего похитителя, — чтобы он оставил меня в покое?
— Вообще-то нет, — ответил Дуглас, шагнув вперед.
— Она собрала вещички и рванула из того дома, сэр, — сообщил молодой человек — Капитан велел мне держать вас в курсе ее передвижений. Правда, он не говорил, что она попытается смыться, как воровка. Я чуть не упустил ее.
Дуглас перевел взгляд на Жанну, затем взглянул на престарелого дворецкого.
— Ложись спать, Ласситер, — сказал он. — Я сам займусь посетительницей.
На лице дворецкого не отразилось никаких чувств, однако сдержанный поклон, который он отвесил, прежде чем удалиться, не оставлял сомнений в его отношении к происходящему. Спустя мгновение он исчез в глубине дома, как и положено вышколенному слуге.