В интерпретации Хартли близость между мужчиной и женщиной выглядела как нечто вульгарное, почти непристойное. Глупец! Он даже не понимает, что страсть без эмоций безжизненна.
Не дождавшись от нее никакой реакции, он улыбнулся:
— Думаю, вы не совсем понимаете свое положение.
Французы весьма возбудимы, но я полагал, что им не чужда практичность.
Жанна не отрывала взгляда от его лица, заставляя себя оставаться на месте неимоверным усилием воли. Роберт Хартли был не первым тираном, с которым ей довелось столкнуться.
Он оставил в покое ее грудь и, скользнув ладонью на затылок, привлек ее голову к себе. Медленно, давая ей время отстраниться, он прижался к ее губам. Жанна держала глаза открытыми, глядя на его сомкнувшиеся веки. Его поцелуй был настойчивым и твердым, словно он ставил на ней клеймо.
— Ничего, со временем вы потеплеете, — сказал Хартли, оторвавшись от ее губ. Он погрузил пальцы в ее волосы и принялся вытаскивать шпильки из узла. — Вы ведь не девственница, Жанна? — Не получив ответа, он хмыкнул:
— Полагаю, нет. Мужчины чувствуют такие вещи. В вас есть определенная зрелость.
Жанна с облегчением услышала, что Дэвис возвращается. Она едва успела отступить от Хартли, когда мальчик распахнул дверь и ворвался в комнату.
— Что ты здесь делаешь? — недовольно спросил Хартли, повернувшись к сыну.
— Няня сказала, что собирается дождь. А Робби простужен.
Хартли кивнул и снова повернулся к Жанне.
— Этой ночью я приду к вам, Жанна, — шепнул он. — Настоятельно советую вам принять меня.
Он вышел из классной комнаты, и Жанна перевела дыхание. Даже воздух казался чище после его ухода.
— Вам нехорошо, мисс? Вы дрожите, — словно издалека донесся до нее голос Дэвиса.
Дважды она попыталась заговорить, прежде чем ей удалось произнести хоть слово.
— Нет. — Она заставила себя улыбнуться и положила ладонь на голову мальчика. — Со мной все в порядке, Дэвис.
Именно в это мгновение Жанна приняла решение.
Даже если ей придется лишиться крыши над головой, она не станет любовницей Хартли. Она уже доказала, что способна выжить в любых условиях. Не для того она так долго боролась, чтобы сдаться теперь. Да и мысль, что Дуглас станет свидетелем ее унижения, казалась Жанне невыносимой.
Она выбрала свободу, зная, что обрекает себя на все, что уготовила ей судьба. Что ж, она делала это раньше, сделает и теперь.
Глава 10
Жанне потребовалось все ее мужество, чтобы дождаться наступления ночи. В юности она безмолвно взывала к Дугласу, чтобы он пришел и спас ее, избавив от страданий. Но с годами она поняла, что в мире нет благородных рыцарей. Что надо полагаться только на себя.
Услышав раскаты грома, она подошла к окну. Небо затянули тучи, ускоряя наступление темноты. Итак, Бог посылает грозу, очевидно, в награду за ее храбрость. Жанна вздернула подбородок, устремив вызывающий взгляд на облака, словно за ними прятался сам Всевышний.
— Что ж, пугай меня громом, наказывай дождем, — произнесла она вслух.
Словно в ответ небо пронзила вспышка молнии.
Жанна улыбнулась.
Подойдя к гардеробу, она выдвинула один из нижних ящиков и вытащила саквояж. Покрытый пятнами и потертый, он хранил то немногое, что она привезла с собой из Франции.
Уложить в него ее скромные пожитки было делом нескольких минут. Две сорочки, два платья, две пары штопаных чулок, комплект нижнего белья и подаренная ей серебряная щетка для волос.
Пошарив на дне шкафа, Жанна вытащила томик стихов, который нашла на развалинах Волана. Он упал на пол, раскрывшись на титульном листе. Там, еще ученическим почерком, она написала свое имя в сочетании с именем Дугласа: Жанна Катрин Алексис дю Маршан Макрей. Как она могла быть такой дурочкой? Другая женщина теперь носит имя Дугласа.
Сунув книгу в саквояж, Жанна извлекла из гардероба небольшую тетрадь. Тоже спасенную из руин Волана.
В Детстве она обнаружила расшатанный кирпич в кладке камина. В последующие годы Жанна использовала его в качестве хранилища вещей, которыми дорожила, но не хотела показывать гувернантке или няне. Когда ее с позором сослали в Волан, ее комнату тщательно обыскали, уничтожив каждый клочок бумаги, все, что могло напоминать о ее жизни в Париже. Но самое ценное было надежно спрятано в тайнике за расшатанным кирпичом.
Покинув монастырь, Жанна вернулась в Волан. Ей некуда было больше идти. Вид руин поверг ее в ужас, и она не сразу нашла дымоход, некогда находившийся в библиотеке. Опустившись на колени, она расчистила место там, где раньше был камин.
Жанна осторожно вытащила кирпич и, скользнув пальцами в образовавшееся отверстие, извлекла четыре предмета, которые спрятала там девять лет назад. Медальон, который вручила ей мать перед смертью, томик стихов, подаренный Дугласом, когда он узнал, что она любит поэзию, дневник и самое большое ее сокровище — пару очков с круглыми стеклышками и проволочными петельками, куда можно было продеть ленты, чтобы закрепить их на ушах.
Эти четыре предмета свидетельствовали о том, что ее некогда любили. Ее мать, гувернантка и Дуглас.
Она взвесила в руке дневник — небольшую, переплетенную в кожу тетрадь. Для столь маленькой вещи он обладал поистине огромной силой причинять боль. Возможно, для нее было бы лучше, если бы он сгорел в пламени. Слишком мучительно было перечитывать написанное полной надежд юной девушкой. Жанна неохотно открыла дневник.
«Сегодня Дуглас поцеловал меня. Я думала, мое сердце разорвется от восторга. Никто не сказал мне, что поцелуи так прекрасны. Я едва дышала, ослабнув в его объятиях и чувствуя себя так, словно мой рассудок отделился от тела. Отец Хатон говорит, что Бог наказывает грешников, которые вкушают плотские наслаждения до брака, и теперь я знаю почему. Так трудно отказаться от поцелуев Дугласа».
Она перевернула несколько страниц.
«Мои ноги не касаются земли, а сердце парит на крыльях. Неужели любовь превращает простых смертных в ангелов? Мне кажется, я достигла блаженства и могу разговаривать с самим Богом. Я люблю его, Господи. Мне нравятся его смех и озорные искорки в глазах. Мне нравится страстность, с которой он спорит, несмотря на его чудовищный акцент. Я люблю морковку, потому что ее любит Дуглас, и птиц, потому что его голубые глаза сияют, когда он слушает их пение».
Жанна распластала пальцы по странице, словно могла ощутить эмоции, переполнявшие строчки, выведенные затейливым почерком. Ее грудь снова сжалась от любви и боли.
Она была не в силах читать дальше. Даже не переворачивая страницу, она знала, что там написано:
«Кажется, мое время пришло. Мне страшно и в тоже время радостно. Жаль, что я не могу сообщить Дугласу, что у нас будет ребенок. Как он воспримет эту новость?