Читать интересную книгу Цветы корицы, аромат сливы - Анна Коростелева

И хотя в протокол заседания штаба слова Аоки Харухико не попали, они в подробностях вошли в записки Итимуры Хитоси, дополненные еще мыслями самого лейтенанта. Впоследствии, услышав в корявом и неловком переводе Саюри про исчезающий из чана рис, Сюэли завалился от смеха на кровать, увлекая за собой Саюри, и с трудом выдавил в перерывах между приступами хохота тут же сложенный стишок:

Сонмы и сонмы невидимых лис

Жрали бесшумно невидимый рис.

В общем, на вид пусто было в дому,

Но не хотелось войти никому.

— Я как глава материкового подразделения отряда "Курама Тэнгу" горжусь тем, что в состав нашей команды входят такие выдающиеся люди, — спокойно сказал полковник Кавасаки. Разумеется, он как полковник японской Квантунской армии не мог пренебрежительно отзываться о синтоистском жреце и принес Аоки формальные извинения. Только выходя предпоследним из помещения штаба, лейтенант Итимура слышал, как полковник тихо посетовал: "Они, конечно, великие ученые и продвинутые мистики… но… как же нам с Идзуми и Ивахарой отбить и удержать лишнюю полосу в три километра?"

Этот момент Сюэли было тяжелее всего объяснить недоумевающему Леше.

— Почему полковник Кавасаки Тацуо, судя по всему, адекватный и думающий человек, с военным образованием, не сказал: "Знаете что, психи? Сидите-ка тихо"? Ведь это же клиника!

— Потому что он просто не может назвать их психами. В государстве, у которого три ОФИЦИАЛЬНЫХ СВЯЩЕННЫХ сокровища — волшебный меч, волшебное зеркало и волшебная хрень, — ты же понимаешь, до какой степени там уважают мистику?..

Сюэли разбирал последнюю волну архивных папок. Он переползал на коленях от стопки к стопке, иногда садясь на пол и утирая пот покрывалом на кровати. Он бормотал сквозь зубы что-то странное, обрывки каких-то сутр, отрывочные обращения к Духам Южного и Северного Ковша, к Ночжа и Си Ванму — спасал свою психику. От каждой следующей подборки документов прошибал холодный пот.

Он откликнулся на стук в дверь, не думая, кто это, и привстал с колен, увидев яшмовое личико Цзинцзин.

— Это жуткие пыльные папки, от них пыль так и летит. Видишь, я лицо платком завязал? Здесь очень вредно находиться. Тебе здесь нельзя. Я так счастлив, что ты зашла, — прибавил он сквозь платок.

На самом деле Сюэли не хотел, чтобы Цзинцзин видела документы из этих папок. Ведь она тоже поняла бы с первого взгляда процентов семьдесят иероглифов, а тексты там были такие, от которых он предпочел бы ее уберечь.

— Ты осветила мое скромное жилище, подобно фее с десяти святых островов, — сказал Сюэли, напряженно размышляя, как ему не обидеть, не впустить, но и не выставить робкую гостью. — О, слушай, Ху Шэнбэй уехал ненадолго к себе в Шаньдун и оставил мне ключ. Если ты присядешь там у него — он, правда, ради лучшего фэн-шуя намалевал у себя дракона на потолке, нетрезвого какого-то вида, но наверх можно не смотреть, — я поставлю тебе на ноуте изящнейший русский фильм, 泥坑大王 Ни Кэн Да Ван. Ты ведь знаешь, кто такие Кащей Бессмертный и Баба-Яга? Так вот их там не будет! Но там эти же типажи реализованы с необыкновенным блеском в совершенно другом виде. Смерть Кащея записана на компакт-диске! Ничего лишнего, море аллюзий, фильм якобы детский, но по духу сопоставим с "Mao Cheng Ji" Лао Шэ. И я подойду через полчаса!

— Это семейная традиция, — объяснил Аоки доктору Накао. — Начинается с одного человека, который приручает лису, а заканчивается семьюдесятью пятью мордами во дворе и всей семьей, которая их холит и лелеет. На протяжении сотен лет. Однако оставим восторгаться по этому поводу профанам, перейдем к делу. В плане захвата Императорского театра теней меня смущает одно: это самое страшное мыслимое оружие, — ну, к чему вам это объяснять. Китайцы сумели в течении пятисот лет хранить этот театр без каких-либо видимых повреждений для государства и прилегающих стран. Но боюсь, наша политическая верхушка, воспользовавшись театром, за месяц разнесет в пыль все по обе стороны океана.

— Китайская культура бесконечно ниже нашей. В то время как история Великой Японии насчитывает…

— Ну, эту часть можно опустить. Мы оба историки и знаем, что все это ерунда. Вы археолог, я специалист по искусству Китая. Какие между нами могут быть недомолвки?

— То есть вы хотите поговорить откровенно, — медленно сказал Накао Рюити.

— Даже одна ошибка, даже оговорка в разыгрываемой пьесе легко и непринужденно может повлечь за собой обрушение целого государства. Потом: откуда у нас возьмут кукловодов с нужным опытом?

— Пригласят из театра Бунраку и переучат.

— Это может стать концом всего, и Японии в том числе. Всеобщим концом.

— Тогда условимся так: мы будем настаивать на том, чтобы передать Императорский театр теней только в руки лично микадо, минуя все промежуточные инстанции. Божественный правитель тэнно, потомок Аматэрасу, не способен совершить никакой ошибки. Он непогрешим.

— Что ж, потомку Аматэрасу можно доверять. Хорошо, при этом условии я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Доктор Накао искал чудо, и ему уже было все равно. Правильнее сказать, Накао был в отчаянии. Каждую ночь он гадал и видел, насколько все будет хреново.

За дверью Аоки поджидал, присев на корточки у стены, лейтенант Итимура. Увидев его, он вскочил, вытянув руки по швам.

— Да-а? — протянул Аоки.

— Простите мне мое невежество, господин цукимоно-судзи, — поклонился Итимура — А что такое ритуал Идзуна?

— Находишь беременную лису и начинаешь ее опекать. В результате и она, и лисята становятся твоими соратниками.

— Соратниками? — опешил Итимура. — А вы… действительно кусаетесь?

— Ну, могу укусить, если вам очень нужно, — отвечал Аоки Харухико.

— Мой друг Ван Тао, ты его знаешь, говорил, что когда он уехал учиться в Нанкин, его родители тут же, на другой день, переделали его комнату под офис. Поэтому когда он приехал на каникулы, он был в некоторой растерянности. Бабушка, я тебя очень прошу: не расширяй магазин в сторону моей комнаты. Я вернусь, — сказал Сюэли погромче в трубку.

Бабушка на том конце провода засмеялась, закашлялась, и Сюэли снова не решился спросить ее ни о чём.

Спускаясь к лифту после семинара по минералогии, который проводился на 27-м этаже ГЗ, в зале Музея землеведения, Сюэли задержался у окна на 24-м этаже, прямо над площадкой, где гнездились огромные лесные вороны, и задумчиво глядел на этих птиц.

— Я кину им булочку, не беспокойтесь, — сказал Сюэли, увидев, как сотрудница пытается открыть тяжелую створку окна, чтобы кинуть воронам марципан.

— Спасибо, — сказала она с облегчением и ушла.

Как только Сюэли приоткрыл со скрипом внешнюю створку окна, к нему подлетел большущий ворон и уставился на него очень внимательно. Он даже придержал окно когтистой лапой, когда оно поехало назад от ветра. Он знал, что марципан для него. В клюве птица Рух держала что-то сверкающее и аккуратно сгрузила это на ладонь Сюэли, вроде бы в обмен на марципан. Вроде бы ворон даже поклонился. С ощущением, что он в дурдоме, Сюэли повертел камень и со вздохом пошел назад, на 27-й этаж. Он заподозрил, что это астропирит, украденный из экспозиции. Да, на витрине под этикеткой с химической формулой астропирита, конечно, ничего не было. "Заплатил! Широким жестом!" — подумал Сюэли, осторожно пристраивая астропирит на место. Рядом под формулой FeS2 тоже было пустое место. "Значит, просто пирит тоже сперли. Припасли". Сюэли порадовался хотя бы, что подучил минералогию настолько, что по крайней мере опознал краденое. "Кажется, у них здесь происходит круговорот всего в природе", — размышлял Сюэли, возвращаясь к лифту.

— Я даже не буду рассказывать вам историю Чэ Иня, который читал при свете светляков, она совершенно неприлична, — сказал Сюэли своей русской группе в Институте Конфуция. — То есть сама история вполне пристойна, — спохватился он, глядя на девочек, — я только имею в виду, что она сильно навязла в зубах. Чэ Инь как образец прилежного студента за несколько поколений совершенно измучил народ. Потому я сразу расскажу про способы ее обработки остроумными людьми в более поздние времена.

Утром, вытряхивая из банки светляков, Чэ Инь сказал: "Только пожалуйста, что именно я читал, пусть останется между нами".

"Сколько же здесь ошибок!" — поразились светляки, осветив как следует свиток с сочинениями Чэ Иня.

Когда закончился сезон светляков, Чэ Инь внезапно понял, что карьера ученого ему не светит.

Дурачок Удалан набрал полный глиняный горшок отборнейших светляков. "Не просвечивает", — заметил он и с тех пор невзлюбил Чэ Иня.

Приторно образцовое поведение иной раз раздражает: люди ведь не железные. Всякий эталон усердного студента, почтительного сына и мудрого полководца бывал высмеян по многу раз. Я даю вам пятнадцать минут — и на растерзание вам Сунь Кан, Янь Шу, Куан Хэн, Су Цин, Сунь Цзин. Я полагаю, гуши об этих выдающихся людях уже очень давно проели вам плешь?