Читать интересную книгу Психоанализ огня - Гастон Башляр

Аналогия с человеческим телом господствует еще долгое время, даже когда научный разум уже достаточно развит. При создании первых термометров и выборе исходной точки для их градуирования за таковую прежде всего предлагалось принять температуру человеческом тела. Очевидно, кстати, что в современной медицине, где температура тела определяется путем ее сравнения с физическими явлениями, произошла переориентация на объективность. Популярная наука, даже осуществляя достаточно точные опыты, следует противоположной логике.

9

Однако еще более симптоматичным представляется «это благословенное тепло, поддерживающее в нас жизнь» (согласно выражению одного врача конца XVIII века), когда оно рассматривается вне какой-либо локализации, как нерасчлененность или как синтез, как глобальное воплощение жизни. Сокровенная жизнь — не что иное, как неопределенное тепло. Именно это витальное тепло лежит в основе понятия спрятанного, невидимого огня, огня без пламени.

Тут открывается неограниченный простор для фантазии ученых. Поскольку огненное начало уже отделено от зримого качества, огонь уже не отождествляется с желтым пламенем и рдеющим углем; поскольку огонь стал невидимым, он может наделяться самыми разнообразными свойствами, получать самые разные определения. Возьмите азотную кислоту — она сжигает бронзу и железо. Скрытый в ней огонь, огонь без тепла, сжигая металл, не оставляет следов, совсем как ловкий преступник. И вот это простое, но незримое действие, вызывающее грезы бессознательного, обрастает эпитетами, согласно закону бессознательного: чем меньше знаний, тем больше определений. Тревизан, характеризуя скрытый огонь азотной кислоты, называет его «тонким, легким, переваривающим, непрерывным, окружающим, воздушным, ясным и чистым, замкнутым, не текучим, разрушительным, проникающим и живым». Совершенно ясно, что эти прилагательные не определяют объект, а описывают некое чувство, по всей вероятности потребность разрушения.

Обжигающая жидкость приводит человеческий разум в изумление. Сколько раз я наблюдал удивление моих учеников при виде пробки, кальцинированной соляной кислотой. Несмотря на все предостережения — или, рассуждая психоаналитически, именно вследствие предостережений,  — лабораторные халаты юных экспериментаторов больше всего страдают из-за кислот. Мысль выступает как множитель силы кислоты. С точки зрения психоанализа, воля к разрушению — это коэффициент умножения общепризнанной разрушительной способности кислоты. В самом деле, когда сила становится предметом мысли, это равнозначно не только ее применению, но и, главное, злоупотреблению этой силой. Если бы не воля к злоупотреблению, не было бы таким ясным сознание силы. Анонимный итальянский автор конца XVII века восхищается глубинной тепловыделяющей способностью «азотных кислот и подобных летучих жидкостей, которые зимой столь же жгучи, как огонь в любое время, и обладают таким действием, что могли бы, кажется, разрушить всю природу и обратить ее в ничто…» Небезынтересно, быть может, сопоставить своеобразный нигилизм итальянском автора давних времен и сообщение, снабженное комментариями, почерпнутое нами из газет (Рим, 4 марта 1937 года). Г-н Габриеле Д'Аннунцио делает заявление, заключая его следующими загадочными фразами: «Я уже стар и болен и потому тороплю свой конец. Я лишен возможности погибнуть при штурме Рагузы. Презирая смерть в своей постели, я намерен испытать мое последнее изобретение». В газете объясняется суть этого изобретения. «Поэт принял решение: почувствовав приближение последнего часа, он погрузится в ванну, которая вызовет немедленную смерть и тотчас разрушит ткани его тела. Формула этой жидкости открыта самим поэтом». Так работает наша фантазия и в науке и в философии: она умножает любую силу, она ищет абсолюта как в жизни, так и в смерти. Если уж мы обречены исчезнуть, если инстинкт смерти некогда воцаряется даже там, где жизнь била ключом,  — пусть мы умрем и исчезнем бесследно. Уничтожим огонь нашей жизни сверхогнем, сверхчеловеческим сверхогнем, огнем без пламени и пепла, который посеет небытие в самой сердцевине бытия. Когда огонь сам себя поглощает, когда мощь направляет оружие против себя самой, тогда, кажется, жизнь достигает тотальной концентрации в мгновении гибели, и грандиозность разрушения становится последним, неотразимым свидетельством бытия. Это коренное противоречие интуитивного постижения бытия чревато бесконечными смысловыми преобразованиями.

10

Когда донаучная мысль обрела такое понятие, как «скрытый огонь», отменившее ее преимущественно опытный характер, в ней появилась необыкновенная легковесность: она словно получила право на самую откровенную наукообразную противоречивость. Противоречивость — закон бессознательного — проникает в донаучное познание. Обратимся сразу к ярчайшему примеру такой противоречивости у автора, декларирующего свою приверженность критическому разуму. Ренье, как и г-жа дю Шатле, трактует огонь как принцип расширения. Именно расширение позволяет нам объективно измерить огонь. Но это не мешает Ренье высказать предположение, будто огонь есть сила, которая сжимает, сужает. По его словам, именно огню «обязаны все тела связностью своих начал; если бы не огонь, они бы распались», ибо, «входя в соединение, огонь сжимается, умещаясь в гораздо более тесном пространстве, чем занимаемое им прежде». Таким образом, огонь оказывается одновременно и началом сжатия, и началом расширения, он и рассеивает, и связывает. Впрочем, эта теория, сформулированная в 1787 году автором, не претендующим на эрудицию, имеет давнее происхождение. Еще алхимики утверждали, что «тепло — это качество, которое разделяет разнородные вещи и сваривает однородные». Поскольку между цитируемыми авторами нет никакой связи, очевидно, что мы коснулись одного из субъективных проявлений естественной интуиции, в своем заблуждении примиряющей противоположности.

Мы привели это противоречие как типичное, поскольку оно приобретает геометрический характер и потому, казалось бы, должно быть совершенно неприемлемым. Однако, приняв во внимание более скрытые противоречия, на уровне более неопределенных качеств, мы легко пришли бы к выводу, что это геометрическое противоречие, как и все остальные, имеет отношение не столько к физике, сколько к психологии огня. Мы остановимся подробнее на этих противоречиях, намереваясь показать, что для бессознательного противоречие не только терпимо, но поистине необходимо. В самом деле, оно открывает наиболее простой путь к оригинальности, а претензия на оригинальность в бессознательном является одной из доминирующих. Когда подобная потребность в оригинальности накладывается на объективные знания, то она укрупняет детали явления, придает реальность нюансам, приписывает причинность случайному, точно так же как романист, создавая своего героя, искусственно соединяет отдельные черты, получает произвольный характер из совокупности противоречий. По мнению Никола де Лока, «то божественное тепло, тот огонь, что дает жизнь, в сухом веществе бывает связанным и оцепенелым, во влажном — очень расширенным, в теплом — весьма активным, а в холодном — замороженным и укрощенным». Таким образом, лучше сказать, что в холодном веществе огонь заморожен, нежели допустить, что он исчез. Противоречия множатся ради того, чтобы сохранить значимость огня.

Однако уделим более пристальное внимание автору, который обязан своей репутацией ученого литераторам. Обратимся к книге маркизы дю Шатле. Уже на первых страницах читатель вовлечен в драматическую коллизию: огонь есть тайна и он же — явление обыденное! «Он постоянно ускользает из-под власти нашего разума, хотя и находится внутри нас самих». Итак, огонь обладает некой интимностью, входящей в противоречие с внешними проявлениями огня. Мы всегда не таковы, какими кажемся. Отсюда уточнение г-жи дю Шатле о том, что свет и тепло это модусы огня, а не его свойства. Эти метафизические тонкости далеки от допозитивного разума, который, согласно весьма распространенному мнению, будто бы присущ всем экспериментаторам XVIII века. Г-жа дю Шатле предпринимает ряд опытов с целью разграничить то, что светит, и то, что греет. Она напоминает, что лунные лучи совсем не согревают; даже если собрать их в фокусе лупы, они не становятся жгучими. Луна холодна. Эти несколько замечаний оказываются достаточным основанием для такого странного предположения: «Тепло не является сущностью элементарного Огня». Уже одно это противоречие позволяет г-же дю Шатле на четвертой странице своего сочинения продемонстрировать оригинальность и глубину ума. По ее словам, она видит природу «не такими глазами, как большинство людей». Однако, исходя всем лишь из нескольких рудиментарных опытов или наивных наблюдений, она заключает, что огонь, вопреки утверждениям некоторых химиков, вовсе не тяжел и имеет тенденцию подниматься вверх. Из этих спорных наблюдений сейчас же выводятся некие метафизические принципы. «Таким образом, огонь выступает как вечный антагонист тяжести, отнюдь не побежденный ею; и все в Природе постоянно колеблется между расширением и сжатием, ибо огонь воздействует на тела, а тела оказывают огню противодействие благодаря тяжести и плотности их составных частей… Утверждать, будто огонь тяжел,  — значит искажать Природу, значит в конечном итоге отрицать главное качество огня, позволяющее ему быть одной из движущих сил Творца». Несоответствие между опытами и выводами очевидно. Во всяком случае, та легкость, с какой найден контрзакон, опровергающий закон всемирного тяготения, представляется верным симптомом работы бессознательного. Бессознательное — главный фактор силовой диалектики, к которой так часто прибегают недобросовестные спорщики и которая разительно отличается от логичной и ясной аргументации, основанной на четко сформулированной альтернативе. Бессознательное использует необычную деталь как повод для контробобщения. Физика бессознательного — это всегда физика исключений.