Читать интересную книгу Психоанализ огня - Гастон Башляр

Отождествление жизни и огня лежит в основании системы Парацельса. Для него огонь есть жизнь, и там, где таится огонь, поистине содержится зародыш жизни. Последователи Парацельса ценят обычную ртуть за то, что в ней заключен огонь высшей степени совершенства и скрыта божественная жизнь, как писал еще Бургаве. Именно этот скрытый огонь следует использовать как целительную и порождающую силу. Никола де Лок в своей оценке огня целиком исходит из его интимной сущности. Огонь бывает «внутренним или внешним; внешний, механический огонь разрушает и уничтожает; внутренний, сперматический, порождает и способствует созреванию». Чтобы извлечь квинтэссенцию огня, надо обратиться к его источнику, к тому хранилищу, где он накапливается и концентрируется, то есть к минералам. Отсюда лучшее оправдание спагирического метода: «Этот животворящий небесный огонь весьма активен в животных, которые расходуют его в больших количествах, чем растения и металлы; поэтому поиск способов добывания огня является постоянной заботой философа, и, видя, что огня, заключенном в животных и растениях, ненадолго хватит для поддержания жизни, он принял решение искать огонь в металлах, там, где он более устойчив и негорюч, более сконцентрирован и умеренно активен; травы же он предоставил последователям Галена для приготовления салатов, где благословенный огонь присутствует лишь в качестве искры».

Итак, вера во вселенскую власть огня так сильна, что приводит к поспешному диалектическому выводу: поскольку животные расходуют огонь, минералы его накапливают. Здесь огонь утаен, сокровен, составляет самую сущность, а значит, всесилен. Так же и утаенная любовь слывет самой верной.

7

Такая убежденность в утверждении сокрытых сил огня не может основываться только на опыте блаженства, какое мы испытываем у ясного очага. Должно быть, здесь сказывается достоверность чисто внутренних пищеварительных ощущений: приятное бодрящее тепло после тарелки супа, живительная сила жгучего глотка доброго спиртного. Не проведя психоанализа сытого человека, мы не получим основных аффективных составляющих для понимания реалистической психологии очевидности. Мы уже ранее показали, что внес в реалистическую химию миф о пищеварении. Что касается ощущения тепла в желудке и связанных с этим лжеобъективных умозаключений, здесь можно было бы привести бесконечное количество цитат. Это ощущение часто воспринимается как признак здоровья или болезни. Рассматривая симптомы легкого недомогания, практики в своих книгах уделяют особое внимание «жжениям», «воспалениям», сухости, вызывающей изжогу. Каждый автор считает своим долгом объяснить эти тепловые ощущения в соответствии с собственной системой, ибо без объяснения всего, что связано с фундаментальным принципом витального тепла, система потеряла бы всю свою значимость. Например, Эке объясняет тепло пищеварения согласно своей теории измельчения пищи в желудке, ссылаясь на то, что колесо может загореться вследствие трения. Таким образом, именно перемалывание пищи в желудке дает тепло, необходимое «для ее переваривания». Эке ученый и далек от того, чтобы доверять некоторым анатомам, «видевшим, как из желудка птиц извергался огонь». Но все же он находит уместным упомянуть об этом мнении и тем самым свидетельствует о том, что образ плясуна, изрыгающего пламя,  — один из любимых образов бессознательного. Теория несварения желудка могла бы послужить поводом для нескончаемых комментариев. Можно было бы исследовать происхождение всех метафор, которые дали начало классификации продуктов в соответствии с их теплотой, холодом, сухим теплом, влажным теплом, освежающими свойствами. Мы легко доказали бы, что научное изучение пищевой ценности продуктов подорвано предрассудками, порожденными первичными впечатлениями, мимолетными и незначительными.

Так, не вызывает сомнений синестезическое происхождение некоторых основополагающих интуиций в философии. В частности, мы убеждены в неосознанной связи между тем ощущением неотъемлемого, сохранного, надежно укрытого внутреннего тепла, какое дает хорошее пищеварение, и постулатом о существовании невидимою огня, скрытого в недрах вещества или, по выражению алхимиков, во чреве металлов. Из учения об огне, имманентном материи, вытекает материализм особого рода, для которого следовало бы найти специальный термин, так как в нем выражен существенный философский нюанс. Это нечто промежуточное между материализмом и анимизмом: «калоризм», который соответствует материализации жизни или одушевлению материи, воплощая переходную форму между материей и жизнью. Здесь проступает смутное сознание того, что вещество присваивает себе пищеварительный процесс, неживое приобщается к животному состоянию.

Стоит обратиться к мифу о пищеварении, и мы гораздо лучше почувствуем смысл и силу слов из «Космополита», вложенных в уста ртути: «Я есмь огонь внутри себя, огонь служит мне пищей, и в нем моя жизнь». Другой алхимик говорит о том же, хотя и не столь образно: «Огонь — действующее начало в сердцевине всех вещей». Как легко находится смысл подобных выражений! В сущности, высказывание о том, что субстанция имеет недра, сердцевину, почти такая же метафора, как и утверждение, что она имеет чрево. Говорить в таком случае о некоем качестве и о некой тенденции — все равно что говорить об аппетите. Если далее, вслед за алхимиком, заявить, что эти недра представляют собой очаг и в нем теплится огонь — неразрушимое начало, то это будет означать всего лишь совмещение метафор, ориентированных на достоверность пищеварительных ощущений. Только ценой упорных усилий будет достигнута объективность, позволяющая отделить теплоту от субстанций, где она проявляется, представить ее как чисто преходящее качество, как энергию, которая ни в коем случае не может быть латентной, скрытой.

Интериоризация огня не только возвеличивает его достоинства, но и создает почву для самых явных противоречий. На наш взгляд, это доказывает, что предметом обсуждения являются не объективные свойства, а психологические качества. Возможно, человек — это первый природный объект, в котором природа спорит сама с собой. Здесь же, кстати, объяснение тому, что деятельность человека изменяет облик планеты. Но в этой небольшой монографии мы будем рассматривать только противоречия и мистификации огня. Интериоризация подводит нас к разговору о негорючем огне. После опыта длительной обработки серы Иоахим Польман пишет: «Как прежде эта сера проявляла свое естество в виде жгучего огня и ослепительного света, так теперь внешнее превратилось во внутреннее и негорючее и сера стала огнем, горящим не снаружи, а внутри, и как прежде она сжигала все горючее, так теперь она сжигает своей силой незримые болезни; и как до варки сера блестела снаружи, так теперь она ослепительна лишь для недугов, или духов тьмы, которые суть не что иное, как духи, или атрибуты, мрачного ложа смерти… огнем же эти духи тьмы преображаются в духов благих, какими они и были, когда человек пребывал в добром здравии». Читая подобные тексты, надо спросить себя, в каком отношении они ясны, в каком — темны. Что касается текста Польмана, он явно темен в объективном плане: научный разум, сведущий в химии и медицине, окажется в затруднении при попытке определить описываемые опыты. Напротив, с субъективной стороны текст прояснится, если мы постараемся извлечь из него надлежащий психоаналитический материал и, в частности, выделим здесь комплекс чувства обладания и комплекс ощущений внутреннего огня. Итак, это доказывает, что при отсутствии объективной связности в тексте наличествует связность субъективная. Такое определение субъективной или объективной направленности прояснения текста мы рассматриваем как первичный диагноз в психоанализе познания. Если в некоем знании сумма личных убеждений превосходит сумму знаний, которые можно сформулировать, преподать, доказать, то психоанализ необходим. Психология ученого должна приближаться к безусловной психологической норме, он обязан отказаться от личностного характера своего знания и, соответственно, должен прилагать усилия к социализации своих убеждений.

8

Об овеществлении тепловых физиологических впечатлений в донаучном знании убедительнее всего свидетельствует то, что внутреннее тепло давало ориентиры для определения разновидностей тепла, которые не рискнул бы дифференцировать ни один современный экспериментатор. Иными словами, человеческое тело наводит на мысль о точках огня, которым Мастера-алхимики пытаются придать реальный характер. «Философы,  — говорит один из них, различают [тепло] в соответствии с неоднородностью животного тепла и подразделяют его на три или четыре вида: пищеварительное тепло, подобное теплу желудка; порождающее, подобное теплу матки; коагулирующее, схожее с теплом спермы, и лактифицирующее, подобное теплу грудных желез… Желудочное [тепло] является разлагающе-ассимилирующим в желудке, пищеварительно-генерирующим в матке, уплотняюще-переваривающим в почках, печени, грудных железах и прочем». Таким образом, ощущения внутреннем тепла во множестве субъективных нюансов непосредственно переводятся на язык науки прилагательных, что и происходит обычно в науке, связанной путами субстанциализма и анимизма.