Читать интересную книгу Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа - Иннокентий Херсонский

Поэтому, вслед за отцами Церкви, можно сказать об этом торжественном входе, что целью Его было еще и намерение, одушевлявшее все поступки Иисуса, — уничтожить в уме Своих соотечественников мечту о земном царстве Мессии. В действительности, эта мечта была основана преимущественно на пророчествах, где Мессия описывается как царь. Иисус Христос всенародно показал теперь, как можно быть Царем-Мессией, описанным пророками, и в то же время быть совершенно чуждым земного владычества. После этого нет места такой ложной мысли, которая впоследствии распространилась среди иудеев, что пророчества о Мессии, по их резкой противоположности, можно согласовать, лишь допустив существование двух Мессий: одного — сильного, царя, Сына Давидова; другого — бесславного, страждущего и умирающего, от колена Ефремова. Иисус Христос, со Своим нравственно-духовным величием, со Своим страданием и смертью, совместил в Себе в данном случае то, что в предсказаниях пророков о Мессии казалось земным, частным и местным, — чувственное явление всему народу израильскому в виде царя, едущего на малом осле, — и принятие от Иерусалима всенародных почестей в качестве Сына Давидова.

Если бы, отметим еще, в торжественном входе Иисуса Христа в Иерусалим заключалось что-либо противное существовавшему тогда гражданскому порядку, что-либо неблагоприятное для правительства, то возможно ли, чтобы римская стража, всегда строгая, а особенно усугублявшая свою бдительность во время праздников, не обратила никакого внимания на этот вход? Но внимание не было обращено. — Возможно ли, чтобы это событие осталось совершенно неизвестным для игемона иудейского, человека подозрительного и весьма строгого, который для укрепления римской власти, не задумываясь, пускал в ход огонь и железо при малейшем подозрении? Но Пилат, как из всего видно, ничего не знал или не придал значения этому событию. Не очевидно ли после этого, что, по мнению самой римской стражи и начальства, — свидетельство, сильнее которого нельзя и желать, — вход Иисуса Христа в Иерусалим не только не заключал в себе ничего противного римской власти и выгодам кесаря, но и не нарушал обыкновенного порядка вещей.

Обратимся наконец к самим врагам Иисусовым: кто сильнее их мог клеветать на Него? И кто был более готов любыми средствами погубить Его? Однако же, при всей злобе своей, они не осмелились поставить Ему в вину вход Его в Иерусалим ни в синедрионе, ни перед Пилатом: так что дело это было чисто, невинно, свято.

Глава V: Проклятие смоковницы и изгнание из храма торжников

Возвращение в Иерусалим поутру из Вифании. — Глад. — Проклятие смоковницы. — Его значение. — Изгнание из храма торжников. — Приличие и необходимость этого поступка. — Наставление ученикам по случаю иссохшей смоковницы .

Во избежание тайных козней от врагов и волнений народных, Господь все последние ночи перед страданием и смертью Своей проводил вне Иерусалима, в кругу усердных почитателей и друзей: но поприщем последних действий Его должен был быть Иерусалим как вместилище всего священного и средоточие всенародной деятельности. Поэтому, едва только наступило утро, Господь вместе с учениками отправился во святой град тем же, что и вчера, путем, но уже без всякой торжественности, которая и вчера была более естественным следствием необыкновенного стечения обстоятельств, нежели действием особенных планов и предварительных соображений. Свежесть весеннего утра, чистота горного воздуха, разнообразие видов, открывающихся с Елеона, делали это путешествие весьма приятным и легким. Господь почувствовал голод и желал его утолить теперь же, вероятно, не предполагая быть в Иерусалиме где-либо, кроме храма. Как бы именно для этого недалеко от дороги росло смоковничное дерево. Пора смокв еще не наступила, но поскольку дерево покрыто было листьями (на смоковнице листья выходят после плодов), то можно было предположить, что это одна из поздних смоковниц, на которых плоды держатся иногда всю зиму и дозревают весной среди новых листьев50. И Господь пошел прямо к смоковнице, чтобы утолить плодами ее Свой голод. Но на дереве не нашлось ни одного плода зимовалого; не было признака и новых летних плодов — смоковница была совершенно бесплодна! Это огорчило всех, Сам Господь, против обыкновения Своего, казался недовольным. «Да николиже от тебе плода будет во веки», — сказал Он, возвращаясь от бесплодного дерева. Слова эти произнесены были, по-видимому, в тоне обыкновенного негодования; смоковница однако же тотчас начала засыхать, и впоследствии стало ясно, что в них заключалось проклятие (Мф. 21, 18–22; Мк. 11,12–14).

Если бы кто из нынешних любомудров находился тогда в числе учеников Иисусовых, то, вероятно, изумился бы при том случае. «Как? Проклинать невинное дерево за то, что оно не утолило голода! Так не поступают и обыкновенные мудрецы!» Но апостолы вовсе не знали подобного любомудрия, не почли даже нужным спросить своего Учителя, за что Он так строго поступил со смоковницей, изменил, по-видимому, прежним Своим правилам — терпения и кротости. «Если Он проклял смоковницу (думали, конечно, ученики), то имел на то причины, и, без сомнения, самые достаточные и справедливые: в Его поступках скрывается какой-либо урок для нас. В самом деле, смоковница не исполняет своего предназначения — не приносит плодов; между тем, величается листьями, обманывает всякого своим видом, как бы она была действительно тем, чем ей быть надобно. Подобное видим и в некоторых людях: ни смоквы, а все в листьях! И с ними будет то же, и на них не может почивать Божье благословение. О, смоковница проклята не напрасно!»

Мысли такие тем удобнее могли представляться соображению учеников, что неплодная смоковница уже служила (и, может быть, не раз) в беседах Господа символом человека-грешника. Евангелист Лука сохранил целую притчу, взятую от смоковницы (Лк. 13, 6–9). В притче она представлена пощаженной в надежде будущего плодоношения; ее велено окопать и осыпать пометом (чувственное выражение Божьего долготерпения к грешникам). Теперь смоковница проклята за неплодие: знамение правосудия, которое рано или поздно следует за долготерпением и казнит нераскаянных. Таким образом, прежняя притча служила для учеников изъяснением настоящего поступка их Учителя, а этот поступок дополнял урок, заключавшийся в притче, показывая, что время долготерпения Божьего к грешникам имеет свой срок и конец и что нераскаянность, особенно лицемерие, скорее всего низводят на главу нераскаянного грешника мщение небесное.

Сын Божий, рассуждает в этом случае св. Златоуст (Бесед. 67 на Мф.), сообразно Своему предназначению — взыскать и спасти погибшее, непрестанно миловал, исцелял, воскрешал: между тем, Он должен был хоть единожды явить, что, будучи Спасителем мира, Он есть вместе и будущий Судья человеков; и что благость Божья и при Его всесильном ходатайстве никогда не может обратиться в потворство неправде и лукавству. И вот для этого святого опыта, суда и отмщения избирается не человек какой-либо, даже не существо одушевленное, а бездушная смоковница — дерево, которое в Палестине по многочисленности его не имело никакой цены, стоя при пути, не составляло ничьей собственности и, судя по его неплодности, само по себе уже было близко к тому, чтобы засохнуть; так что проклятие его состояло, можно сказать, более в чудесном обнаружении повреждения, в нем уже скрывавшегося, нежели собственно в лишении его плодотворности.

В мыслях Богочеловека поступок Его со смоковницей мог образоваться, так сказать, сам собой. Теперь, при возвращении в Иерусалим бесплодный, как и вчера, при входе в него, господствующим помыслом в душе Иисуса Христа явно была мысль о нравственном бесплодии и душевном ожесточении Своих соотечественников — о том, как мало разумеют они время посещения Божественного, как худо соответствуют любви Божьей, явившейся им в лице Единородного Сына Своего! Те самые, от кого надлежало бы ожидать беспристрастия, готовности ко всему полезному, любви к истине и религии, — первосвященники и книжники — оказались низкими человекоугодниками, бесчестными самолюбцами. Нигде нет плодов истинной веры и любви, а между тем все покрыто листьями: везде видна внешняя набожность, все рассуждают о законе, вопиют против порока. В таких печальных мыслях представляется дерево, по виду обещающее весьма много плодов. «Ужели и ты, подобно синагоге, носишь одну личину, обманываешь других?» Приходят к дереву и находят его совершенно бесплодным. «По крайней мере, ты послужишь уроком для других; Я покажу на тебе, как худо лицемерие (против лицемеров Господь всегда восставал с особенной силой): отселе да не будет от тебя плода во век!»

Вступив в город, Господь пошел прямо во храм. Еще чувство святого негодования, возбужденное мыслью о лицемерах, изображаемых смоковницей, не совершенно успокоилось, как представился новый предмет, способный возбудить праведный гнев во всяком, кто хоть немного ревновал по славе Бога Израилева. Внешние притворы, ведущие в храм, вместо молящихся наполнены были торжниками, из которых одни продавали вещи, относящиеся к Богослужению51, другие занимались обменом иностранной монеты на еврейскую52. Великое число продающих, еще большее — продаваемых вещей, столы с деньгами, лавки для продавцов, всякого рода жертвенные животные53, торги, споры, обман, раздоры — производили то, что во всем Иерусалиме не было места настолько беспорядочного и шумного, как притвор Соломонов. И этот-то самый притвор был издавна предназначен для входа и молитвы язычников, которым не позволялось проникать далее!!. Следствием вышеозначенного беспорядка было то, что рассудительный грек или римлянин, пришедший по влечению сердца в Иерусалим и в храм Соломонов, должен был, вместо назидания, терпеть здесь шум и все неудобства, каким подвергаются на торжищах! Удивительно ли, если у него в таком случае, вместо благоговения к Богу Израилеву, невольно возникали худые мысли о Его служении и служителях? Таким-то образом пресвятое имя Божье хулимо было ради самого Израиля во языцех!