на её лице. Осталась только важная дама, привыкшая ходить по залам королей и знающая о своей красоте и богатстве.
Секретарь почувствовал, что он дважды потерпел унижение: первый раз, когда он поднялся, чтобы уйти, не спросив на то позволение хозяйки, и теперь, когда его отпускали таким образом, как будто перед ним была какая-нибудь королева, а не то, чем она в действительности была.
Её лицо было так повелительно, что ему не оставалось ничего другого, как прикоснуться губами к руке, протянутой ею. Тогда это было в моде, хотя раньше он с негодованием отрицал саму возможность этого для себя.
Через минуту он стоял уже на тёмной улице.
Возвращаясь домой, он невольно раздумывал о той, которую только что покинул. Что касается её красоты, то никто не может отрицать, что она велика и необычайна. Но не на ней останавливались его мысли. Он ожидал, что она бросит на него два-три снисходительных взгляда, как избалованный ребёнок на новую дешёвую игрушку. Со своей стороны, и он решился не говорить с ней ни слова больше того, что безусловно требовало вежливое исполнение его поручения.
Но она выказала к нему больше интереса, чем к имперскому графу, а он... он говорил с ней, как никогда не говорил ни с одной женщиной, кроме своей невесты, хотя Фастрада и не понимала его так хорошо, как эта женщина, которую он презирал. Всё его существо восставало при этой мысли. Но вина лежала на нём самом. Говоря с неискушённой девушкой, — не то, что эта леди Изольда, — он, очевидно, не умел найти надлежащих слов.
Трудно было сказать, что он думал относительно этой последней. Трудно было также и сказать, почему она думала о нём после его ухода.
Леди Изольда потребовала свечей и приказала Жуазели прочитать ей главу из «Романа о Розе». Но только что она начала читать, как явился другой посетитель.
— Высокородный граф Альберт фон Галинген просит позволения видеть миледи.
Едва служанка успела произнести это имя, как Жуазель прыснула со смеху.
— О, Господи! — воскликнула она. — Опять он! Не предсказывала ли я вам, миледи?
Её госпожа продолжала оставаться серьёзной.
— Если высокородный граф фон Галинген просит об этом, то надо, конечно, согласиться на его просьбу. Просите, — сказала леди Изольда.
Граф вошёл уверенно и с улыбающимся лицом, как человек, который чувствует своё право на любезный приём.
— Надеюсь, эти комнаты вам понравились? — спросил он на плохом французском языке, поздоровавшись с нею.
— Мне кажется, это лучшие комнаты в гостинице, — с оттенком пренебрежения отвечала леди Изольда.
— Ну, конечно, вам случалось видеть и лучшие.
— Да! В Луврском дворце лучше. Но ведь Констанц не Париж.
— О, конечно. Но мы постараемся развлекать вас и заставить вас забыть о его недостатках, насколько можем. Не сделаете ли мне чести разделить со мной мой ужин сегодня вечером?
Граф был практичным человеком, любившим идти прямо к цели без долгих разговоров.
Леди Изольда взглянула на него с холодным изумлением.
— Нет, благодарю вас. Я устала.
— Конечно, конечно. Я и забыл. Вы имеете такой свежий вид. Ну, в таком случае, завтра.
На её лице ещё явственнее приступило негодование.
— Ни сегодня, ни завтра.
Настала очередь графа удивляться.
— Но, стало быть, как-нибудь потом?
— Тоже нет.
Граф почувствовал себя обиженным.
— Могу я спросить о причинах такого отказа? — надменно промолвил он.
— Конечно, хотя ваше собственное чувство приличия могло бы вам подсказать ответ. Но если уж вы меня спрашиваете, я вам отвечу. Потому, г-н граф, что я не имею чести быть с вами знакома, а затем и потому ещё, что подобные приглашения я принимаю только от моих друзей.
— А вы не хотите включить меня в их число?
— Вы ничего ещё не сделали, чтобы заслужить это.
Граф начинал уже сердиться. Неужели эта женщина воображает, что ради неё он пойдёт в Святую Землю.
— Полагаю, что я для этого кое-что уже сделал, — возразил он.
— Что же, например?
— Разве я не терплю теперь крайние неудобства только ради того, чтобы сделать вам удовольствие?
— Уступкой ваших апартаментов?
Леди Изольда рассмеялась громким серебристым смехом.
— Вы, действительно, начинаете уже забавлять меня, не тратясь на ужин. Клянусь Богородицей Парижской! Вот человек, который воображает, что можно приобрести мою дружбу, уступив мне комнату в гостинице! Рискуя показаться дерзкой, я должна вам сообщить, что моя дружба приобретается не так-то легко. Что касается этих комнат, то, если вы их так цените, вы можете получить их обратно сегодня же вечером.
Граф стал горячо протестовать.
— Я упомянул об этом только в доказательство моих намерений, — продолжал он, думая, что она хочет повысить себе цену. — Я, конечно, сделаю всё, что вы пожелаете.
Для него, не располагавшего свободными деньгами, это было ужасной уступкой.
— В таком случае отправляйтесь на освобождение Святой Земли, — серьёзно промолвила леди Изольда. — Я всегда считала вечным позором для христианских рыцарей, что они примирились со своим поражением и не попытались загладить его. Когда вы справитесь удачно с этим делом, тогда, быть может, мы поговорим и об остальном.
Теперь и граф в своём негодовании нашёл в себе дар слова.
— Да вы с ума сошли! — вскричал он. — Вы смеётесь надо мной.
— Я смеюсь над вами! Кто вы такой и что вам угодно, господин граф?
Она поднялась с своего места, и в её голосе, который до сего времени звучал так мягко и мелодично, послышались какие-то металлические звуки, как будто сталь ударялась о сталь.
— По какому праву? Когда в Амьене при моём приезде не оказалось свободных комнат, мне уступил свои апартаменты герцог Глостерский, довольствуясь в награду одной моей улыбкой. А вы... вы должны были бы благодарить меня за то, что я дала вам случай сделать что-нибудь для моего комфорта, благодарить меня за то, что я согласилась принять от вас эту услугу. А вы приходите сюда и говорите со мной, как будто вы имеете какие-то права, уж не знаю на что. Правда, я не похожа на ваших так называемых порядочных женщин, которые готовы продавать себя каждый день, если вы будете оплачивать их и позовёте священника для заключения контракта. Я же отдаюсь тогда, когда хочу сама, и тому, кто меня достоин. Ещё недавно мне предлагал свою любовь король Сигизмунд. Он показался