Читать интересную книгу Последний эльф - Сильвана Мари

Йоршу очень повезло, что он нашёл среди страниц одной из книг семена и указания для выращивания фруктовых растений. В воздухе парил их чудесный лёгкий аромат. Юноша-эльф вздохнул. Всё было так совершенно. Так удивительно совершенно. Так невероятно совершенно. Так абсолютно совершенно. Несравнимо совершенно. Неоспоримо совершенно. Неизбежно совершенно. Постоянно совершенно. Невыносимо совершенно.

Дракон смахивал на храпящую гору, занимавшую собой всё пространство огромного зала. Его серые и розовые чешуйки сплетались в сложные узоры. Свёрнутый в кольцо хвост напоминал скатанный на пристани канат. Юноша-эльф обошёл хвост-канат, направился к двери из инкрустированного дерева, закрывающей вход в пещеру, и осторожно открыл её. Дверь громко заскрипела, но дракон не проснулся.

Снаружи дул ветер. Вдалеке горизонт сливался с тёмным морем, волны которого местами покрывала белоснежная пена. Кружились чайки. Запах моря достиг юноши-эльфа. Он сел, не отрывая взгляда от чаек. Ветер развевал его волосы. За спиной уходили в облака Чёрные горы. Запах моря смешивался с ароматом сосен. Юноша-эльф закрыл глаза и представил себе, что он стоит у кромки прибоя. Почувствовал пену на лице. Вкус соли. Представил, как разбиваются о берег волны. Ему захотелось плавать по морю, переходить вброд реки, покорять горы, видеть города. Захотелось бродить по миру, чувствуя землю под ногами.

Голос дракона нарушил тишину утра и громом отозвался в ушах эльфа:

— Ты, злополучный юноша, как мочь тебе такую жестокость сотворить, как отворенной держать дверь эту, коя леденит меня, старого немощного дракона, и всей костия мои ревматические? И как забыть тебе, о несчастный, что когда воздух сквозняки делает, боли черепа моего очень ухудшаются? Не внять тебе, проклятый, каково страдание моё от ледяного воздуху? Воздух развалин, воздух смерти…

Юноша-эльф открыл глаза. Вздохнул. Когда-то, года три назад, он заговорил с драконом о своём желании спуститься по лестнице и подойти к морю. Дорога туда и обратно заняла бы не более полудня. Зато жалобы дракона длились одиннадцать суток. От безудержного плача, посвящённого ужасу неизбежного одиночества, у дракона начался даже синусит, осложнённый вскоре какой-то болезнью обоих ушей, перешедшей в невыносимые головокружения, не прошедшие до конца и по сей день и ухудшающиеся в ветреную погоду. И когда головокружения бросали дракона во все стороны, желудок его как будто поднимался до места между горлом и правым ухом, иногда левым, но чаще всё-таки правым.

Йорш вздохнул. Когда он был ребёнком, он поклялся, что будет заботиться о драконе. Всегда.

Он вежливо спросил у дракона, хочет ли тот есть.

Ответом был долгий, почти предсмертный вой. Вопрос оскорбил дракона. Есть? Есть??? Он? Да неужели не помнит сей несчастный, что дракон страдает от сухости во рту, изжоги, скопления газов, отрыжки, болей во втором, третьем и шестом правых межрёберных промежутках, не говоря уж об икоте? Как он мог, со всеми этими напастями, хотеть есть? Даже думать об этом со стороны эльфа было глупо.

— Значит, ты не будешь завтракать? — уточнил Йорш.

На этот раз от воя затряслись янтарные окна, и тени на стенах закачались, словно волны в море. Как смел юноша так жестоко и низко поступить — оставить его голодным? Если он не ест дольше двенадцатой части дня, у него начинаются судороги между желудком и пищеводом, где как будто лопаются малюсенькие пузырьки, и это не говоря о резких болях в районе пятого, одиннадцатого и двадцать шестого левых межрёберных промежутков…

Юноша попытался возразить, что, насколько ему известно, у драконов всего двадцать четыре ребра… Дракон ударился в слёзы, утверждая, что его никто не любит.

Йорш опустился на землю и обхватил голову руками. Потом вспомнил о клятве: ухаживать за драконом! Всегда! Эльф поднялся, положил на слой розовой клубники дольку розовой дыни и несколько ягод розового винограда, надеясь, что дракону понравится завтрак. Жалобы прекратились. Йоршу повезло. Розовый цвет сделал своё дело.

Через открытую дверь подул ветер, подвешенные у потолка тростниковые трубочки завибрировали, и раздалась прелестная музыка.

Будь проклято это совершенство!

После завтрака дракон снова заснул, и его храп заглушил музыку ветра.

Наконец-то можно почитать в покое. Тринадцать лет Йорш был практически заключён в библиотеке. Он видел лишь несметное количество бабочек и дракона, являющегося квинтэссенцией самой глубокой скуки, особенно если вспомнить, что разум дракона всё дальше уходил в лабиринты немощи. Хорошо хоть было что почитать. Библиотека хранила всю мудрость веков, знания, накопленные как людьми, так и эльфами: от истории древних королевств, биографий знаменитых королей, хронологий войн, например разорительного нашествия орков, вплоть до книг по травологии, астрологии и физике. Двигаясь из комнаты в комнату, от полки к полке, Йорш прочитал все книги, изучил их, привёл в порядок и занёс в каталог комнату за комнатой, сталактит за сталактитом. Наверняка ни одно из живущих ныне существ, как среди эльфов, так и тем более среди людей, даже не приблизилось к уровню его знаний. Вероятно, даже в лучшие времена, в Золотой век, когда мудрецов, приходящих в пещеру, было так много, что ввели правило о запрете плевать на пол, библиотека не была в таком порядке. Неисследованной осталась лишь одна полка, в самой удалённой от центра маленькой комнате в южной части пещеры. Комнатка была настолько заполнена сталактитами и сталагмитами, что эльф едва мог в неё протиснуться.

Туда Йорш и отправился, шагая по полу, усыпанному вьющимся цветами, и поднимая на ходу облака бабочек. На той самой последней полке лежало несколько книг. Среди них — одна из бесчисленных биографий великого Ардуина и книга по зоологии, наверняка фантастическая, потому что на обложке красовались странные животные: нечто вроде худой коровы с длиннющей шеей и коричневыми и жёлтыми пятнами и какое-то серое существо, большое, как дом, с вытянутым носом, которым оно почёсывало себя за огромными ушами. Кроме этого, на полке оказались обычные книги по астрономии, как человеческой, так и эльфийской, и какой-то древний свиток, потрёпанный и заплесневелый настолько, что он превратился в каменный блок, который невозможно было даже развернуть.

За свою тринадцатилетнюю работу библиотекарем Йорш наловчился в реставрации древних рукописей. Требовались пар, миндальное масло и много времени. Всего этого у него было в избытке: пар вулкана согревал библиотеку, миндаль пышно разрастался на западной стене, а времени в его распоряжении было столько, что он не знал, на что его тратить, и любое занятие являлось для него благословением. Йорш задумался, чем же он займётся, когда всё читаемое будет прочитано, изучаемое — изучено и переписываемое — переписано? Чем заняться, чтобы избежать скуки и тоски? Частенько ему приходилось избегать мыслей об охотнике и женщине. Интересно, если они живы, поженились ли? Наверное, у них родились дети, и может быть, они рассказали своим детям о нём. Вдруг они ждут, пока их дети вырастут, чтобы отправиться в путь и навестить его? Или они никому не могли рассказать, что знают настоящего эльфа, и вернуться к нему было бы для них слишком опасно? Может, он никогда больше ничего о них не услышит.

Лучше об этом не думать. Слишком больно.

Юноша-эльф принялся за работу: окунув заплесневелый свиток в миндальное масло, он насадил его на длинную палку и пристроил над кратером вулкана. Не понадобилось даже привязывать пергамент к палке: эльф не мог заставить свиток парить в воздухе, но мысленно удерживать его в равновесии ему было по силам. Теперь оставалось только ждать.

Эльф удобно расположился под дождём из лепестков и сжал в руках шершавую, узловатую палку с ободранной корой. Когда-то она принадлежала охотнику. Йорш закрыл глаза и утонул в воспоминаниях. Вместе с ними пришла и тоска. В памяти смутно мерцал образ его мамы, её улыбка, голос. А вот бабушку он отлично помнил, помнил её грусть и её поучения. Потом он встретил Сайру и Монсера…

Йорш улыбнулся воспоминаниям, но нахлынувшая тоска смыла улыбку, как волна уничтожает следы на песке. Он стал мечтать о дружбе, нежности и о каком-то лёгком, непонятном чувстве, которое не смог определить. Что-то вроде неуверенности, непредсказуемости. Чтобы в начале дня неизвестно было бы, чем он закончится. Чтобы могло произойти всё, мыслимое и немыслимое.

Дни могут быть наполнены страхом, надеждой, отчаянием, голодом, счастьем и радостью.

Сейчас же его дни — с утра до вечера, из года в год, зимой и летом и неизвестно ещё на сколько времени — заполнены лепестками и совершенством.

Надежда на какой-то непорядок в его жизни становилась с каждым днём всё более недосягаема, как смутный, далёкий мираж. Йорш скучал даже по грязи, дождю и голоду. Но на самом деле он скучал по Сайре и Монсеру, двум людям, которые подобрали его, спасли, разделили с ним путь, которые любили его. То, чего ему не хватало, было не просто желанием недостатка или несовершенства.