К этому времени относится первый открытый конфликт князя Андрея Юрьевича с отцом. Ещё когда князья пребывали в Переяславле, Андрей предложил немедленно уйти в Суздальскую землю, то есть действовать в точном соответствии с условиями мирного договора. Он не понимал, зачем нужно задерживаться в Городце. «На том есмы целовали крест, ако пойти ны Суждалю», — напоминал он отцу. Киевский летописец приводит и другие его аргументы: «Се нам уже, отце, зде у Руской земли ни рати, ни что же (то есть нет ни войны, ни какого другого дела. — А. К.). А за тепла (то есть пока не наступили холода. — А. К.) уйдём». (Автор поздней Никоновской летописи вкладывает в уста Андрею такую высокопарную речь, со слезами обращенную к отцу: «Отче, отче! Почто всуе мятемся? Вси убо есмы смертны: днесь живы, а заутра умираем. Почто не разумеем суетиа мира сего? Помяни, яко клялся еси и целовал Животворящий крест, и с нами, своими детьми. Что успеем в суетном житии?! Рече бо Господь: кая полза человеку, аще и весь мир приобрящеть, а душу свою отщетит (ср.: Мф. 16: 26)». Но вся эта тирада есть не что иное, как распространение первоначального летописного текста, принадлежащее московскому книжнику XVI века.) Юрий с доводами сына не согласился. И тогда Андрей стал проситься одному, не дожидаясь отца, уйти в Суздальскую землю. Юрий пытался удержать его («встягавшю его много»), но тщетно: Андрей настоял на своём. И когда Юрий выехал в Городец, Андрей покинул его; «и пусти и отець, и иде в свой дом»{40}.
Важно отметить: Андрей объявил о своём уходе уже после того, как завершились военные действия. Пока отцу угрожала опасность, он был рядом с ним, верно служа ему мечом и копьём и в буквальном смысле слова не щадя своего живота. Теперь же он посчитал, что его сыновий долг исполнен, а может быть, самим фактом своего ухода хотел вынудить отца последовать за собой. Очевидно, он рассудил правильно: намерение задержаться на юге означало, что Юрий не отказался от мысли вернуть себе Киев и готовится к новой войне. Андрей же участвовать в ней решительно не хотел. Наверное, в те дни он не раз вспоминал наставления своего деда Владимира Мономаха: «…Если же будете крест целовать братии или ещё кому, то… дав целование, соблюдайте его, чтобы, нарушив, не погубить души своей». Эти слова он понимал буквально. А ещё, как человек здравомыслящий и разумный, осознавал полную бесперспективность будущей войны, её ненужность не только для себя, но и для отца.
Последующие события доказали его правоту. Юрий действительно задержался в Городце дольше оговоренного срока — и жестоко поплатился за это. Неизвестно, предпринял ли он какие-либо конкретные шаги против киевского князя, вступил ли в тайные переговоры с Владимирком Галицким, обратился ли за помощью к половцам (на что как будто намекают некоторые поздние летописи), но Изяслав привёл в исполнение ту угрозу, о которой говорил в Переяславле. В августе или начале сентября того же 1151 года он собрал многочисленное войско и двинул его на Городец Остёрский. Юрий с оставшимися при нём сыновьями затворился в городе. Он защищался отчаянно, однако «тяжко бысть ему, зане не бысть помочи ему ни откуду же». Князю вновь пришлось капитулировать перед превосходящими силами противника. Но то было не просто очередное его поражение в войне. По существу, Юрий собственными руками разрушил остатки своего влияния на юге, лишился даже того, что сохранил по условиям прежнего договора. Ибо условия, продиктованные на этот раз, оказались много жёстче. Юрий вновь должен был целовать крест Изяславу на том, что немедленно покидает «Русскую землю» и возвращается в Суздаль. Но, главное, он лишался Переяславля. Юрий вынужден был вывести из города своего сына Глеба и передать ему Городец Остёрский — последний оставшийся у него оплот на юге. Переяславль же Изяслав забрал себе. Отныне в этом городе должен был княжить его старший сын Мстислав — князь-воин, такой же прирождённый полководец, как и отец.
А уже по возвращении в Суздаль Юрия ждал новый сокрушительный удар. Весной 1152 года, когда князь Глеб Юрьевич пребывал у отца, Изяслав Мстиславич вместе с союзными ему князьями полностью сжёг и разорил Городец Остёрский — последний из остававшихся у Юрия городов в «Русской земле». Что послужило тому причиной, почему Изяслав решился нарушить договорённость с суздальским князем, неизвестно. Только ли потому, что он чувствовал свою силу и безнаказанность, а черниговские князья — бывшие союзники Юрия — перешли на его сторону? Или же сам Юрий вновь совершил какие-то действия в нарушение крестного целования, может быть, начав «искать» Киев или Переяславль под племянником и братом? Летописи хранят молчание по этому поводу, позволяя нам предположить, что имело место не что иное, как обычная расправа над уже поверженным противником. Что ж, бесконечные войны до крайности ожесточали тех, кто в них участвовал, заставляли даже лучших из князей начисто забывать о милосердии по отношению к побеждённым. Ну а жизнь обычных людей вообще не принималась в расчёт — впрочем, как всегда или почти всегда в нашей истории. Изяслав сделал всё, чтобы не допустить возможного усиления Юрия, его появления на юге в будущем — и, наверное, посчитал, что для этого хороши любые средства. Жители Городца были «розведены», то есть поголовно уведены в полон, крепость же князья сровняли с землёй. Огонь не пощадил даже церковь Архангела Михаила, выстроенную князем Владимиром Мономахом, — полностью сгорел её деревянный «верх», то есть барабан с куполом. Городец Остёрский будет заново отстроен и церковь поновлена только спустя 43 года — в 1195 году, при младшем сыне Юрия Долгорукого князе Всеволоде Большое Гнездо.
Рязанский сапог
В Лаврентьевском списке Суздальской летописи сообщается о том, что из Переяславля Андрей направился «в свою волость Володимерю». Иными словами, Владимир на Клязьме — город, основанный Владимиром Мономахом на окраине Ростово-Суздальской земли, к югу от Суздаля, — назван «волостью» Андрея. Получается, что этот город был передан ему во владение отцом?
Нередко историки так и полагают{41}. Но, на мой взгляд, это маловероятно. Во-первых, надо учесть, что это индивидуальное чтение данного списка: в других списках той же Суздальской летописи — Радзивиловском и Московско-Академическом — процитированных слов нет{42}. А во-вторых, судя по летописным известиям за другие годы, Юрий и позднее продолжал распоряжаться во Владимире как в собственном городе. В частности, в 1152 году он заложил здесь каменную церковь во имя своего небесного покровителя Святого Георгия, которая должна была стать центром нового княжеского двора{43}. Это явное свидетельство его присутствия во Владимире в качестве полноправного князя. Разделять Суздальскую землю, создавать здесь особые уделы для сыновей Юрий по-прежнему не хотел. И несмотря на то, что Андрей действительно полюбил Владимир и предпочитал его остальным городам княжества, этот город, пока жив был отец, его «волостью», по-видимому, не считался. Нет сомнений в том, что у Андрея имелись княжеские амбиции. Но Юрий пытался удовлетворить их иным способом — за счёт соседей. Когда у него не получится это на Киевщине, он обратится в другую сторону, а именно в сторону Рязанского княжества. Правда, произойдёт это несколько позже, в последний год его пребывания в Суздальской земле. Пока же его взоры были по-прежнему прикованы к Южной Руси.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});