Читать интересную книгу Повесть о потерянном времени - Дмитрий Ненадович

Вот такие вот не соответствующие окружающей действительности мысли копошились в воспаленном Серегином сознании, подернутом дымкой одолевающего его сна. И он бы, наверное, окончательно заснул, облокотившись на шаткий забор-плотину, если бы не вынырнувший вдруг из недр свинского приюта армейский «скотник». Бодро прошлепав по изобилующей полутонами слякоти, он донес до Сереги отголосок командирской воли: «Товарищ подполковник желает немедленно Вас видеть! И по этому случаю жалует Вам на сегодня свои резервные чулки от ОЗК!»

«Интересно, кому пришло в голову назвать эти резиновые «бахилы» чулками? — думал Сергей, просовывая шпеньки в неразработанные еще резиновые петли. — Чулки у нормальных современных людей ассоциируются с интимной деталью женского туалета, подчеркивающей элегантность женской ножки. Тут же картина совершенно иная — ноги военных, одетые в эти «чулочки» напоминают распухшие от укусов термитов слоновьи конечности, неуклюже сталкивающиеся при попеременном обгоне друг друга в ходе стремительного военного перемещения».

Прохлюпав через весь двор, Сергей оказался в тесном и полутемном свинарнике и поначалу не сразу разглядел суровые начальственные контуры. Ага! Вот он! Склонился над счастливой кормящей свиноматерью и почесывает за ее обвисшим грязным ухом. Счастливая свиноматерь довольно похрюкивает. На лице командира застыла безмятежная улыбка. Наконец он приподнимает голову и замечает переминающегося с ноги на ногу старлея, явно не знающего как повести себя в этой двухсмысленной обстановке: рубануть строевым шагом по проваливающимся в зловонную жижу отмосткам, при этом гоня перед собой волну и создавая многочисленные в радужности своей брызги, а затем, выпятив грудь и приложив руку к полной надежд голове, бодро так и громко доложить о своем всеми долгожданном прибытии? Или тихо так, бочком, приставными шагами подойти и шепотом представиться? Не нарушать свершающегося «таинства»? Но, командир вмиг разрешил внутренние Серегины терзания.

— Здорово, старлэй, — зычным голосом произнес он, распрямляясь и протягивая Сергею ладонь с прилипшими ворсинками хилой свинской растительности и давно не стриженными грязными ногтями.

Глянув на протянутую ему мохнатую лапу, Сергей поперхнулся. В этот момент в голове старлея что-то щелкнуло и ему вдруг все в этой округе стало невыносимо противно. И это зловонной свинячье царство, и этот самодур подполковник с облепленными говном слоноподобными бахилами.

— Здравия желаю, товарищ подполковник — поднося ладонь к голове и касаясь кончиками пальцев правого виска, хмуро ответил Сергей, демонстративно не замечая протянутой руки — старший лейтенант Просвиров прибыл для дальнейшего прохождения службы.

В пропитанном вонью воздухе повисла густая пауза.

— А-а-а! Вон воно щё! — вдруг вскрикнул раненый неслыханной, в его представлении, «борзостью» старлея и уязвленный до чрезвычайности командир, возмущенно потрясая не пожатой ладонью — Чыстоплюйчыка сюды прислали?! Ну шо ж, я Вас буду тут учиты лопаткою дэрмо разгребати.

— Вы, наверное, не поняли, — вконец осмелел Серега, сообразив по особенностям командирской мимики, что отношения между ними испорчены окончательно и что терять ему уже нечего, — я ведь сказал, что прибыл для дальнейшего прохождения службы, а не для разгребания, извините, вашего говна. Это уж Вы как-нибудь сами извольте.

— Ну знаешь лы шо… Мнэ глубоко насрати з высокой колокольны на то, шо Вы зараз говорылы. Вы, наверное, до сых пор ни як нэ врубытэс… щё ысты по Вашему служба?! — закончив гневно хватать ртом благоухающий воздух, вдруг искренне удивился голосом глубоко уязвленный командир. — Служба — цэ и исти ежедневноэ и ежечасноэ разгребание гымна! Вид гымна измэнается постоянно, вернээ меняэтся его происхождэние, источнык, як сказать, а вид подобной дэятелности по-сто — я-нэн! Поняли Вы?! Разгребаниэ, ворошениэ и пэрэкладывани с миста на мисто — постоянны! И вечны!

— Странно, но до сих пор как-то не приходилось этим заниматься.

— Так то Вам крупно повезло — Вы же, небось, всю дорогу интеллигента из себя корчили. Вы чыстоплюйчик, эдакий, почти ведь зараз до Афгану опрэдэлылыся. Там ерунду всякую нэкогда, наверноэ, робитэ. Там, нэбось, постоянно полушариями надо було гремыхаать и робыты над тем, як боевы задачы ысполнаты и пры том щё шкиркы подчиненных свих заховаты, та и про свою шкирку надо ще не забуваты. По сэбэ знаю, що цэ такэ. Я все ж таки фронтовик. А вот тэпэрь зараз прыдется Вам этим заняться. Гимном, в смысле. Времени для ерунды всякой тут у нас нэмэрэнно. Цэ хоть и боевой, но «прыдворный» батальон. Здэся надо швидче успевать и боевые задачи исполняты, и снэг зимой белой краской красити!

— Извините, товарищ подполковник, — встрепенулся, задумавшийся было Серега — по-моему, вы забыли представиться.

— Шахрайчук моя фамилия! Подполковник Шахрайчук меня все тут кличут, Ваше высокоблагородие! И прошу будь ласка запомныты, щё на ввэрэнной мнэ террыторыы я исты цар, бог и старшый воынский началнык! Впрочым, у Вас щё буде время узнать меня получше. Норов мий крутой и хитрые мои повадки. А тэперь идытэ соби в общежитие и обустраивайтэсь як Вам завготно. Позвольтэ, «вашбродь». А що Вам там обустраивать? Мыльныцу с брытвой в тумбочку бросил и порядок. По военному надо все. Нэ рассусоливая. Сэмья-то, я надеюсь, нэ с Вами зараз приихала? Цэ вирно, рановато еще. Житья для Вашей сэмьи зараз нэ видаты. Ладно, ладно идите себе. Насчет койко-места я ще вчёра распорядился. И нэ забудътэ, як устроитэсь, так на общегарнизонну вечерню поверку припожаловать. На плац, будь ласка, припожалуйте у 21.00. Нэт, лучше Вы пораньше приходьте. За тридцать хвилын до начала, я определю вам мисто в строю и личному составу вас заодно прэдставляты буду.

Сбросив за забором отяжелевшие «чуни», Сергей побрел в штаб за оставленным у дежурного чемоданом. «Что за день такой, — размышлял он по дороге, — не успел порог переступить и — на тебе, пожалуйста — сразу два конфликта на пустом месте. Сначала старлей какой-то странный попался, законов вроде как армейских не знает. Действует ведь в армии негласное правило — младшие офицеры (до капитана включительно) первыми приветствуют только старших (при этом капитанам полагалось игнорировать майоров), но ни в коем случае не занимаются этим глупым формализмом между собой. А подполковник этот оголтелый? Сначала по говну вынудил прогуляться, а потом еще и лапы свои грязные в приветствии сует. Демократа от сохи из себя изображает. Руки в детстве его крестьянском, наверное, мыть не научили как следует, поэтому-то и дико ему когда у других они чистые. Да ведь и говорить-то толком он не умеет — лай только сплошной льется из него и это-то на певучем хохлятском языке! В общем, как теперь служба пойдет, не трудно себе представить». Обуреваемый такими грустными размышлениями Сергей доковылял, наконец, до штаба.

Броуновское движение в штабе не останавливалось. «Видимо к поверке этой общегарнизонной готовятся, — промелькнула очередная «штирлицова» догадка в Серегиной голове, но тут же возникло и удивление, — а чего к ней, собственно, готовиться? Вышли себе на плац на ночь глядя, построились, перекликнулись, доложились на сон грядущий и разошлись. Чего тут такого особенного? У военных так принято. Это для военных обыкновенная в серой скучности своей и рутинная такая обыденность. Какая тут нужна еще дополнительная подготовка? Для чего нужны эти суетливые перемещения?». Дежурный встретил Сергея уже как старого своего знакомого и, предварительно сообщив, что зовут его никак не иначе как Андреем Поникаровым, с превеликим любопытством стал расспрашивать о подробностях визита к «свинотавру». Но любопытство его не было удовлетворено в полной мере. Дело в том, что попадая в незнакомую местность и общаясь с незнакомыми людьми, Сергею почему-то сразу являлся в сознании старый чекистский плакат с укоряющим взглядом и начертанным на нем призывом: «Не болтай!». Очень любопытное явление, как будто кто-то бестелесный и невидимый настороженно сидел внутри него и время от времени активировал одно и тоже изображение. Так было и в этот раз. Перед Сергеем вдруг возник знакомый в строгости своей образ, и он вкратце и в довольно общих чертах, обходя конфликтные подробности «дружеской беседы» в пропитанном благовониями свинарнике, рассказал Андрею о состоявшейся встрече, удивившись при этом только неким странностям в выборе места ритуальной встречи с вновь прибывшими подчиненными и в манере ее проведения. Андрей лишь хитро улыбнулся: «Скоро перестанешь всему удивляться. А с комбатом это вы еще нормально поговорили. И место он специально такое выбрал. Это у него что-то вроде теста: прибывает офицер в часть — он его раз сразу и в говно. И слова грозные произносит. А сам изнутри очень грозного себя потихоньку так выглядывает: «Какова реакция?» Если струсил и вспотел, начал что-то лепетать нечленораздельное — все, сотрет в порошок и дальше взвода не выпустит. А если видит, что глазами сверкаешь, и слышит, что огрызаешься, то бросит в ближайшее время в какой-нибудь прорыв. Засунет на какой-нибудь заведомо безнадежно-расстрельный участок и будет требовать его скорейшего процветания в форме роста дисциплинарных показателей. Но зато, если не дрогнешь и не загнешься, и чего-нибудь там еще и вытянешь — отметит и, будет двигать тебя по службе. Методы у него такие. У него ведь тяжелое детство-то было. Опять же — осколки в голове. Да нет, не на фронте, присказка такая есть. Что-то вроде коляски без дна и деревянных игрушек, прибитых гвоздями к полу. Он ведь вырос в украинском селе, привык со свиньями и другой всякой живностью возиться. Родное это все ему. Во время войны сначала по малолетству не служил, говорил как-то, что сапожничал в оккупации. И тоже нравилось это ему. Но видать, в какой-то момент надоел ему энгельсов «идиотизм сельской жизни». Сидел он как-то на завалинке, по обыкновению тачал сапоги уже после того, как село от фашистов освободили, глядь — пехота пылит по дороге: «Возьмите с собой, хлопцы!» «А пошли!» — говорят. И пошел он с ними в сторону запада, набавил себе годок как-то в документах и до Кенигсберга, говорит, дошел. А после войны куда деваться? В село обратно не хочется. Голодно там и, опять же, этот энгельсов «идиотизм» В армию или же в город куда податься — сложности с образованием. Только-то три класса начальной сельской школы и было-то у него за спиной. Поздно в школу пошел, во время оккупации, конечно же, не учился, а дальше фронт. Какое может быть образование? Но исхитрился как-то и попал в танковую школу. Выучили его там кое как, аж на командира целого танка выучили. (А что? Этого ведь для него даже много. Некоторые-то ведь недоучки, становились только командирами танковых корпусов! Двигатель с вооружением пропивали где-нибудь и оставался им только прочный танковый корпус. Вот этим, корпусом-то броневым, и командовали бездари до самой своей пенсии). Так вот, только выучили этого командира, а тут Ракетные войска формировать начали. Дергать начали с миру по нитке. Выдернули и его. А, выдернув, начали головы свои незадачливые ломать: куда ж его такого пристроить, совсем ведь темный для освоения новой стратегической техники-то? Чесали-чесали «репы» свои кадровики, а потом, видимо, вспомнили, что в танке-то вроде как радиостанция предусмотрена и, он, комбат наш будущий, как дипломированный командир этого самого танка, должен был ее изучить досконально и сдать по ней какой-нибудь экзамен. Ну, на худой конец, какой-нибудь зачет должен же был хотя бы сдать он! Осенило просто как-то вдруг тугодумных наших кадровиков, вздохнули осененные облегченно и отправили они танкиста нашего организовывать радиосвязь Ракетных войск, что называется, с нуля просто организовывать. Набил он, конечно, на поприще этом шишек себе. Тут даже со знаниями, и то сложновато, а он сам ноль и связь просто с нуля нужна, да еще вдобавок быстро нужна и самая что ни на есть надежная. Били больно его, кое-что понял он и кое-чему научился. Но после учебы такой шибко возненавидел он учителей своих. Умников этих, которые с высшим образованием. А когда в комбаты выбился на рвении своем и подобострастии верхнему начальству, начал вокруг собственной персоны себе подобных собирать — деревянных ребят из прапорщиков, сдавших экстерном экзамены по курсу среднего военного училища (ВУ). Их здесь пруд пруди. Они гордо называют себя «офицерами», а тех, кто имеет высшее образование, презрительно кличут «инженерами». «Офицеры» друг друга за километр чуют и в повседневной жизни демонстрируют друг другу всяческие знаки внимания: — прикрывают тупость друг друга как только могут. А «инженеров» все время пытаются всяческими способами «подставить». И, чтобы полностью исключить вероятность ошибки и не «подставить» своего брата «офицера», носят эти недоучки специальные значки. Это тебе не банальные наши инженерные ромбики. На них, на значках этих опознавательных, круглых как джоттовское «0», это самое «ВУ» и прописано. Под развернутым красным знаменем прописано. Мы, кому выпало несчастье на инженеров выучиться, понимаем эту геральдику так: прикрылся знаменем и «Вроде Учился», но нулем остался навсегда. И эта расшифровка отражает истинное положение дел. Мы ведь прекрасно знаем, как сдаются эти экстренные экзамены: две недели удручающего запоя и диплом, равнозначный диплому простого советского техникума, в кармане очередного неуча. И теперь это не простой неуч. Это неуч-«офицер»! Ну ладно, потом договорим. Сейчас давай-ка, дуй в общагу, до построения час всего остался».