Порой она просиживала в кресле весь воскресный вечер, ничего не делая. Вот уже два года прошло, а Кэйди все никак не могла привыкнуть к мысли, что она полная хозяйка этой комнаты и всего, что в ней находится. Например, что ей принадлежит эта кровать с бронзовыми накладками, застеленная одеялом в синий цветочек, эти подушки с вышитыми изречениями на наволочках, это старинное деревянное кресло-качалка, фонограф и четыре пластинки с записями оперных арий, заигранные до того, что уже почти невозможно разобрать музыку. Это было ее окно с видом на виргинский дуб в крошечном, как почтовая марка, дворике и ее собственная, обшитая кедровым тесом уборная.
А ведь Кэйди почти ничего не сделала, чтобы все это заслужить (она, безусловно, не делала того, в чем почти все вокруг ее подозревали). Она только проявила заботу и внимание к умирающему старику. В результате к ней перешло все, что когда-то принадлежало ему.
Несколько недель назад она случайно услышала разговор двух дам, остановившихся у витрины магазина Юргена «Оптовая и розничная продажа мебели». «Очень приличная тахта, — заметила одна из дам, — но не вполне в моем вкусе». Об этой фразе Кэйди вспоминала весь остаток дня, да и после не раз возвращалась к ней мыслями, завороженная совершенно непривычным для нее понятием «вкус».
Подумать только: выбирать себе тахту, или, скажем, шифоньер, или кресло в зависимости от того, отвечают они твоему вкусу или нет! А как же узнать, какой у тебя вкус? С тех самых пор она изучала свою спальню, вернее, спальню Густава Шлегеля, новым взглядом, впервые понимая, насколько эта комната выглядит по-мужски, подмечая множество мелочей, которые распределила бы иначе, если бы это пришло ей в голову раньше. Случайно услышанное замечание незнакомой дамы не помешало ей наслаждаться комнатой, но дало пищу для размышлений.
Услышав стук в заднюю дверь, Кэйди подскочила от неожиданности. Страшила тоже проснулся и вцепился когтями ей в колено, а потом соскочил на пол.
— Ай! Черт бы тебя побрал, Страшила!
Она потуже затянула кушак халата и подошла к двери.
— Кто там? — Никакого ответа.
— Хэм, это ты?
Кэйди приоткрыла дверь на дюйм и выглянула в щелку.
— Хэм? Что ты…
— А вот и сама мисс Кэйди!
Глумливо ухмыляясь, перед ней предстал Уоррен Тэрли. Не успела она захлопнуть дверь, как он навалился на нее всем своим весом и распахнул настежь.
— Эй!
— Эй? Разве так встречают старых друзей? Мы с Клайдом как раз проходили мимо и решили засвидетельствовать свое почтение.
Кэйди загородила ему дорогу, но он отпихнул ее и вломился в комнату, продолжая скалиться. Клайд Гейтс следовал за ним.
—Убирайтесь отсюда оба! Что вам здесь нужно? Хотите выпить — зайдите с парадного входа, как все люди. Послушай, Тэрли…
— Ну-ну, Кэйди, не кипятись, мы просто хотим с тобой потолковать. Полюбуйся, Клайд, какая она хорошенькая! А сюда погляди: ну и красотища! Вот что она сегодня собирается надеть! Нет, ты только…
— А ну не лапай!
Кэйди оттолкнула его от кровати и шлепнула по рукам, когда он схватил ее зеленое платье.
— Тебя послал Уайли, верно?
Она пыталась оттеснить Тэрли к открытой двери, не прикасаясь к нему. Кэйди чувствовала себя скорее разъяренной, чем испуганной, однако что-то подсказало ей, что лучше не подходить к наглецу близко.
— Мистер Уайли просил кое-что передать тебе на словах, — вступил в разговор Клайд, здоровый и глупый верзила-ковбой не то из Техаса, не то из Оклахомы.
Кэйди относилась к нему чуточку лучше, чем к Уоррену Тэрли, другими словами, ненавидела его не так сильно, как бубонную чуму. Но он вместе с Уорреном работал на Уайли.
— А ну-ка живо убирайтесь отсюда!
— А если нет? Что ты сделаешь? Пристрелишь нас из своего пугача? Кстати, где он?
Злорадный огонек вспыхнул в прищуренных глазах Тэрли. Подленькая усмешка, игравшая у него на губах с появления на пороге, стала поистине сатанинской, когда он направился к ней. В это время Клайд прошмыгнул к хозяйке за спину.
— Пугач при вас, мисс Кэйди? — спросил Тэрли, поводя остреньким носиком, как крыса, вынюхивающая добычу. — Ну-ка посмотрим, где вы его прячете!
Кэйди знала множество ругательств, но воспользоваться своим запасом не успела: Клайд зажал ей рот ладонью, а Уоррен схватил ее, ухмыляясь, как сам дьявол.
* * *
— Смотри не лопни, — пробормотал бармен в ответ на громогласные призывы пьяного ковбоя пошевеливаться и немедленно принести ему еще порцию.
Джесс готов был поклясться, что расслышал, как Леви сказал, наливая пьянчуге кружку пива: «Нетерпение есть не что иное, как проявление эгоцентризма. Терпение противостоит себялюбию, ибо все в этом мире непостоянно и лишено сущности».
— Что вы говорили? — растерянно спросил Джесс, когда бармен вернулся на его конец стойки. — Вы не могли бы повторить?
Леви посмотрел на него с легкой спокойной полуулыбкой. Казалось, ему известен какой-то замечательный секрет, которым он может поделиться или не поделиться по своему усмотрению.
— Каждый из нас страдает, — веско отчеканил он глубоким проникновенным голосом. — Страдание удваивается, когда мы сопротивляемся ему. Надавите посильнее рукой на стену, и вы повредите руку. Легонько приложите ее к стене или к двери, и вы не пострадаете. Сопротивление и стремление — вот источник страдания.
Его лицо расплылось в улыбке: все прямые линии и острые углы поднялись, как стрелки часов, показывающих без десяти два. Джесс не смог удержаться от ответной улыбки.
— Откуда вы набрались всей этой премудрости?
— От Будды.
— Бармен! — надрываясь, заорал другой забулдыга, сидевший за столиком через проход. — Налей мне виски! Давай скорей! Шевели своим тощим задом!
Леви перевел на него глубокий умиротворенный взгляд темных глаз. Улыбка не сошла с его лица, но в ней появилось что-то страдальческое.
— Но иногда, — добавил он, переходя на шепот, — хочется от души врезать этой самой рукой кому-нибудь по башке, и плевать на страдание.
Джесс засмеялся.
— Погодите, — окликнул он бармена. Леви замер на полпути к столику с бутылкой в руке и вопросительно повернулся к нему.
— Мисс Макгилл сегодня здесь?
— Да, она готовится к выходу.
— У нее тут контора или кабинет? Мне надо переговорить с ней по делу.
— Бармен!
Леви поставил перед клиентом бутылку и вернулся за стойку.
Он больше не улыбался, его глаза не лучились добродушным лукавством. Он выглядел как настороженный отец, встретивший на пороге сомнительного соискателя руки своей дочери. Джесс вспомнил, как Леви стоял на часах, пока Кэйди впервые встречалась с Голтом. Он был напуган до смерти, но не оставил свой пост.