такое мой Константин из меня бы сервелат сделал!
Вика в шоке смотрела на женщину, пытаясь понять, это вообще в реальности сейчас происходит или она бредит? Что она сейчас вообще говорит? Серьезно?
– А Максим тоже хорош! Сопляк-Казанова! Вот всегда так! Вечно пользовался тем, что младше и выпрашивал себе больше внимания! Всё время ему брата игрушки подавай! Вообще не вырос! Как был незрелым юнцом-эгоистом, так и остался!,– продолжала женщина, нервно расхаживая по комнате.
Она еще что-то говорила. Шум в голове Вики нарастал. Девушка ее уже не слышала. Минута, а может секунда. Время стало зыбким и тягучим. Сильный удар, словно бы били изнутри головы. Она видит, как пол под ногами уходит, а голова пускается в пляс. Между ног и внизу живота ноет сильнее. Так, что хочется скорчиться. Непроизвольно опускает руку между ног, словно бы это может унять неприятные ощущения- в недоумении смотрит на пальцы руки, которые теперь в крови. Что это? Когда у нее должны были быть месячные? Дальше ничего не помнит. Всё. Темнота…
Глава 15
Когда она пришла в себя, за окном были густые сумерки, залившиеся через край в палату, наполнившие ее синеватой тревожной таинственностью. Но Вика все равно сразу разглядела статную мужскую фигуру, сидевшую на краю ее кровати. Дёрнулась, инстинктивно поджимая ноги в страхе.
– Тсс,– тихий шепот, прикосновение к ее ногам через одеяло,– тихо любимая, тебе нужен покой…
Голос Алекса был сейчас совсем иным- глухим и словно охрипшим. Интересно, какими были его глаза… Темнота скрывала правду, повисшую между ними топором. Страшную, уродливую правду, суть которой Вика до конца еще не могла понять.
Она потеряла его. Она потеряла ребенка. Своего ребенка. Их ребенка. Второй месяц. Кровотечение. Врач сказал, что срок был слишком маленький, чтобы понять, кто это –мальчик или девочка. Произносила про себя эти слова- и чувствовала, как холодная боль, острая, как лезвие ножа, вспарывает ее вены.
– Вик, я…– снова глухой шепот в темноте. Она жмурится, словно бы это что-то меняла или остановило бы его,– мне жаль… Я… Я просто урод. Мне нет оправдания… Я..
– Уйди,– процарапала темноту своей агонией, заточенной отчаянием,– просто уйди.
А он вместо того, чтобы сделать то, что она просит, хоть раз в жизни сделать то, что он просит, вдруг резко падает на пол, приподнимает одеяло и начинает целовать ее пятки, пальцы ее на ногах целовать. Она чувствует на своей коже влагу и внутри все еще сильнее сжимается от щемящего чувства безысходности.
Он плачет. Вот что скрывала нарастающая темнота в ее палате.
– Я умру без тебя, слышишь?-кричит от звериным шепотом, уже не сдерживая свои рыдания- неуклюжие и пугающие, потому что мужские,– я умру без тебя и твоей любви, Вика… Ты моё всё… Я… Прости, заклинаю тебя, прости! Я! Я не ведал, что творил! Эти проклятые таблетки! Мы поссорились, я с ума просто сошел от вида тебя с Максом! Знаешь, красная пелена застелила глаза- и я уже ничего не понимал, а Стас… Стас давно на тебя заглядывался, на тебя все заглядываются, ты такая красивая и чистая, Вика! Я скоро с ума сойду от мысли, что ты просто из дома выходишь- что ты идешь в институт, по улице идешь- а они все на тебя смотрят, хотят, думают о тебе…
Она слушала его и опять не понимала, это всё и правда с ними происходит? Возможно ли такое? О чем он сейчас?
– Алекс,– снова пустой, надтреснутый голос, которого она даже не узнала. Это уже не она говорила, кто-то другой,– ты держал меня и смотрел, как твой… дружок насилует меня… А потом ты сам,– не выдержала всхлипнула,– изнасиловал, а потом… избил… Но это еще не всё- ты побежал к своей матери и представил, что это я виновата в том, что у меня вместо лица месиво. И она охотно с тобой согласилась… Замечательно, что тут скажешь? Только я тоже не сирота. Я тоже пошла к отцу. Поздно, Алекс… Он всё знает… Он…
Слезы не давали возможности ей говорить.
– Твой папа ничего не помнит, Вика,– словно с надеждой ответил муж,– такое бывает при сердечном ударе, люди теряют память, частично и даже полностью. Слава Богу, Александр Егорович забыл только произошедшее накануне… Так что… Давай..те попробуем забыть все это, как страшный сон. Мы все были не правы… Перешагнем через это. Мы же любим друг друга, Вик. Любим же?
Он подается к ней, выше, кидается, обнимает. Дышит горячо в шею, а перегар от вчерашнего загула все еще чувствуется. А она тоже рыдает- её сейчас полностью захватили отчаяние, боль, обида, любовь… Да, она любила… Она, к сожалению, всё еще его любила.
– Я потеряла ребенка, Алекс,– слышит себя со стороны и ужасается, потому что на кончике ее языка вовсе не укор, а… мольба. Она как будто извиняется перед ним. Как будто чувствует подсознательно свою вину.
– Мы все преодолеем, Малая. Я заберу твою боль себе,– нежно целует в губы,– родим обязательно. И мальчика, и девочку, а может и троих… Мы все были неправы,– продолжил он, гладя ее по волосам. Нежно, заботливо. Так, словно бы эти руки еще несколько часов назад не причиняли столько боли,– ты должна перестать играть в эти двойные игры с Максимом, Виктория. Я уже переговорил с отцом. Его отправляют открывать филиал в Венгрию, подальше от нас. А мы… Мы все заново начнем. Бог нам второй шанс дает- вон, папа твой жив остался чудом, хотя могу от того, что ты на него вывалила,– застыл, не стал договаривать, наверняка, понимая, что она и так вся изводилась от одной только мысли, что это всё она виновата, что нельзя было вот так с отцом. Она взрослая девочка уже. Сама должна разгребать свою кашу.
–Вика, люблю тебя,– шепчет, покрывая лицо поцелуями- и снова она чувствует влагу на его ресницах, порхающих по ее коже вслед за царапающей двухдневной щетиной,– собой клянусь, если только бы тебя у меня не было, я бы подох… И подохну, если ты меня бросишь. Просто выйду из окна. Не смогу жить без тебя, слышишь? Не смогу…
Она нерешительно протянула свою дрожащую, все еще утыканную катетерами руку к мужу и положила ее на спину. На кончиках ее робких пальцев была надежда. Она верила. Самой страшной ошибкой Вики было то, что она верила, как верят сотни тысяч других, прячущих синяки на лице, уткнувшись в шею своих