всегда,
О том, как погиб он на фронте
За Красное знамя труда…
Кажется, Хаджи-Мурат уже кипел похлеще самовара или паровозного котла с сорванным клапаном.
— Так зачэм вы приэхал? — рявкнул он так, что заржали перепуганные кони, а бойцы подскочили на месте.
— Хаджи-Мурат, ты же умный человек, неужели не догадался? — спросил я, делая вид, что несказанно удивлен. — Мы тебе жизнью обязаны и не один раз, а целых три. Ты нас от голода спас — это раз; от болезни — два; а еще от пожара — это три. Нам с тобой по гроб жизни не рассчитаться. Мне бы с моими товарищами тебя с твоими ребятами хотя бы разочек спасти, но не выйдет. И воевать против своих мы не станем. Стало быть, остается нам вместе с тобой и остальными умереть, вот и все.
Хаджи-Мурат опять начал наматывать круги по двору. Наконец, не выдержав, остановился. Вложив в рот два пальца, свистнул так, что заложило уши.
Видимо, в отряде разбойничий свист служил сигналом для сбора. Командир дождался, пока бойцы соберутся, положил руку на эфес сабли и сказал:
— Моя голова так думает — нада в Пинегу ехат, с комбригам мирытся. Сэйчас обэдат будэм, патом канэй сэдлат. Разайтыс.
Я с облегчением перевел дух. Ну, слава тебе господи. И про обед, это совсем правильно.
Глава 7. Войско на привале
Я торчу в Пинеге уже неделю. С одной стороны, немного грустно, что в Москве обо мне забыли, с другой — мне здесь нравилось. В кои-то веки можно просто есть, спать и не думать, какую подлянку подкинет жизнь в ближайшие два часа. Щедротами моих квартирных хозяев я немного отъелся, согнав с себя тюремную и болезненную худобу. Стараниями бригадного комиссара и моего нового друга Виктора заполучил новенькую гимнастерку, галифе, шинель и сапоги. Вот теперь стал похож на человека. Я даже раздобыл себе оружие. Увы, браунинга не отыскалось, пришлось брать револьвер. Но и «наган» — неплохо, а не то без оружия чувствовал себя голым. Привык, понимаете ли.
После нашего триумфального возвращения с отрядом Хаджи-Мурата, который принес торжественное извинение командиру бригады, мой авторитет среди командования изрядно вырос. Мне дали время оклематься после болезни, и я отказываться не стал, хотя другие товарищи уже в строю. Подозреваю, что командиры просто не представляли, к чему меня приставить, а дело бы нашлось. Особист, один на всю дивизию, мотался по территории сопоставимой если не с Францией, то с Чехией вкупе со Словакией, и помощник ему бы не помешал, но трогать человека из Москвы, ожидающего приказа, не решился.
Но все-таки, отчего нет вызова из Москвы? Потом до меня начало доходить, что сейчас ни Кедрову, ни, тем более, Троцкому, не до меня. Боюсь, им даже не до Архангельска. В сентябре девятнадцатого года Вооруженные силы юга России начали наступление на Москву. Точные даты уже не помню, но где-то числа пятнадцатого или семнадцатого сентября Деникин возьмет Сумы, Старый Оскол. Потом падут Курск и Рыльск.
В Москве нынче паника. Уже создается подпольный комитет партии, правительство планирует эвакуацию в Вологду.
А на Востоке адмирал Колчак тоже начнет наступление, отбросит красных (то есть, нас) от реки Тобол.
Троцкий, скорее всего, мечется по фронтам, организуя новую линию обороны, латает дыры, перебрасывает с одного места в другое полки и дивизии, а Кедров, вполне возможно, участвует в отборе сотрудников, которых оставят в Москве для диверсионной работы.
Мне чуточку легче, так как знаю, что наступление Деникина на Москву и Колчака на Восточном фронте, это последние удачи белой армии. И там, и тут, наступления будут отбиты, а звезда белого движения начнет стремительно закатываться.
Парни из бригады переживают, что наступление на Архангельск остановлено, но почему это сделано, не понимают. Но кое-кто — например, Виктор Спешилов и комбриг Терентьев (кстати, бывший подполковник), догадываются, что снова начнут перебрасывать части с Северного фронта на Восточный и Южный, оставив здесь кое-какое количество, чтобы армия Миллера не слишком наглела.
И впрямь, начали перебрасывать. Только не на восток или юг, а на северо-запад, под Питер. Там, для «полного счастья», началось наступление Юденича. Из нашей дивизии половину личного состава отправили на Петроградский фронт, оголив и без того куцые участки обороны. Бригадная структура пока оставалась, но если реально — она уже не нужна. Куда годится полк, если в нем наличествует восемьсот штыков, а в батальонах по двести-триста человек? Да взять целиком нашу доблестную дивизию, то по обычным меркам она едва-едва тянула на полк.
Было бы странно, если бы Миллер этим не воспользовался. Где он и силы брал? С эвакуацией союзников белые должны были впасть в отчаяние и начинать срочно сдаваться, но получилось наоборот. Миллер словно обрел второе дыхание и повел наступление по нескольким направлениям. На Кольском полуострове нас отбросили километров на сорок. Им удалось захватить Онегу и почти весь Онежский район, но самое скверное — станцию Плесецкую, которую не могли взять с осени восемнадцатого, даже вместе с союзниками. Наверное, и сейчас бы не взяли, если бы не обстреляли наших бойцов снарядами, начиненными химическим газом. Те, кто сумел спастись, говорили, что ощущали запах прелого сена. Стало быть, применяли фосген. А ведь про фосген я не знал.
Похоже, белые смогут «оседлать» железную дорогу и начать наступление на