студентку, потерявшую комсомольский билет:
– Ты понимаешь, что ты сделала? Ты отдала свой билет врагу! Вот ты сидишь здесь, а враг – шпион, диверсант – проходит по твоему билету в здание ЦК комсомола.
Там врагов и обнаружили. Весь 1937 год шли аресты руководителей комсомола. Прямо на пленуме Центрального комитета в «связях с врагами народа» обвиняли то одного, то другого секретаря ЦК. Как правило, его (или ее) тут же снимали с должности и исключали из комсомола. Затем появлялись чекисты.
Главный военный прокурор генерал-лейтенант юстиции Николай Порфильевич Афанасьев с горечью вспоминал:
«В 1937 году при проверке УНКВД Свердловской области обратило на себя внимание необычно большое количество осужденных «тройкой» японских шпионов. Представлялось маловероятным, чтобы японцы расплодили так много своих людей в одной области и, главное, людей комсомольского возраста, и не только в городах, но и поселках. Было решено еще раз тщательно проверить все эти дела, хотя по большинству из них люди уже были расстреляны.
В погоне за «врагами народа» по указанию начальника областного УНКВД его особо доверенные и особо же проинструктированные уполномоченные выезжали в тот или иной рабочий район, собирали там в большой тайне членов комсомольских организаций и открывали «секрет». В Японии якобы попались и арестованы наши разведчики. Надо их вызволить, так как всем грозит смерть. Но для этого японскому правительству надо предъявить документы, что и оно занимается у нас шпионажем. Лучшим доказательством будут заявления советских граждан, что их склонили к сотрудничеству японские резиденты. И вы, комсомольцы, должны помочь НКВД. Для видимости надо и вам написать такие заявления. Чем больше, тем лучше.
Ну как не помочь Родине? Особенно молодым людям? И вот полные желания помочь своим – под диктовку уполномоченного – ребята писали в НКВД заявления, что они японские шпионы, требуя их допросить, чтобы они обо всем подробно рассказали. Собрав эти заявления, уполномоченный уезжал. Через некоторое время «заявителей» арестовывали, а затем «тройка» при УНКВД приговаривала их к расстрелу как шпионов. Таких «шпионов» на Урале было расстреляно около ста человек».
В ноябре 1938 года произошел полный разгром аппарата ЦК комсомола. Собрали внеочередной (закрытый) VII пленум ЦК ВЛКСМ, заседали три дня – с 19 по 22 ноября. Косарева сняли с должности. Затем его арестовали. Поскольку все обвинения он отрицал, его избивала группа следователей, которыми руководил начальник следственной части НКВД будущий генерал-лейтенант Лев Влодзимирский. После этого Косарев подписал протокол допроса:
«Мы вели работу по политическому разложению комсомола, притуплению его боевых качеств, разбуханию и засорению его рядов, сведению на нет идейно-воспитательной работы, вместо чего поднимали на щит гармошку и галстух (так в тексте. – Авт.), направляя внимание молодежи в сторону культурничества, отвлекая ее от насущных политических задач дня.
Мы выдвигали к руководству комсомолом наших сторонников, враждебных партии и ведущих борьбу с ней, сеяли в рядах молодежи недовольство существующим положением в стране и формировали кадры, готовые в нужный момент к открытой вооруженной борьбе против советской власти…»
Когда Косарева в феврале 1939 года расстреляли, семье не сообщили. Его вдову Марию Нанейшвили-Косареву приговорили к десяти годам заключения. Оставшуюся с бабушкой дочь Елену, когда она достигла совершеннолетия, отправили в ссылку сроком на десять лет. Прокурор СССР Роман Руденко признает впоследствии: «Никаких компрометирующих материалов, которые могли бы служить основанием к осуждению Косаревой, в процессе следствия добыто не было». А материалы и не нужны были, достаточно указания вождя.
За что его расстреляли? После смерти Сталина, в декабре 1953 года, вдова Коса-рева, отбывавшая ссылку в Норильске, попросила реабилитировать мужа. Рассказала, почему был арестован Александр Васильевич.
В начале 1937 года у них на даче в Волынском гостил первый секретарь ЦК компартии Азербайджана Мир-Джафар Багиров. Ужинали, Косарев предложил тост:
– За настоящее большевистское руководство в Закавказье, которого сейчас там не имеется.
Багиров пересказал слова комсомольского вождя Берии, первому секретарю Закавказского крайкома. Лаврентий Павлович на пленуме ЦК спросил Косарева:
– Почему ты считаешь, что я не гожусь в руководители Закавказья?
Когда Берию перевели в Москву и назначили начальником главного управления госбезопасности, Косарев был очень встревожен и даже испуган. Через четыре месяца его арестовали…
«Мстительность Берия дошла до того, что он сам приехал арестовать его, и из-за этого пострадала уже я, – писала из ссылки Нанейшвили-Косарева. – Когда приехали арестовывать Косарева, я сразу спросила: «Нужно ли собираться и мне тоже и буду ли я также арестована», но мне сказали, что нет, и меня не трогали. В последний момент, когда уводили Косарева, я бросилась к нему и не отпускала, стоя возле него, как вдруг сзади нас раздался голос: «А ну возьмите ее тоже». Оглянувшись, я увидела Берия. Тогда меня в ту же минуту также арестовали.
Все эти факты можно легко установить. Если жив Косарев, он повторит всю эту историю слово в слово. Думаю, что Багиров и Берия тоже не забыли об этом. Как происходил мой арест, могут подтвердить комендант Жданов, присутствовавший при аресте, и работники ГУГБ, производившие арест. Моя первая следовательница Хорошкевич тоже знала, что я арестована только волей Берия.
После того как меня арестовали, стали подбирать обвинения. Законченный материал следствия прокуратура вернула обратно, так как там не было основания для осуждения. Тогда снова началось следствие, только уже другого характера. Меня допрашивало сразу по 5–6 человек, ругаясь площадной бранью, издеваясь и применяя недопустимые на следствии приемы. Несмотря на мое упорное отрицание принадлежности к какой-либо организации, я была все же осуждена, как член право-троцкистской организации, в которой я никогда не состояла…»
В реальности судьбу комсомольского вожака решал не Берия, а Сталин.
Историки задаются вопросом: почему он переменился к Косареву? Сам вопрос свидетельствует о непонимании сталинского менталитета. Весь смысл репрессий, всесоюзной зачистки, говоря современным языком, заключался в тотальности. Дела сооружали на всех, даже на членов политбюро, в любой момент каждый из них мог быть арестован.
В 1938 году Ольга Петровна Мишакова, назначенная инструктором ЦК ВЛКСМ, написала Сталину донос на своих начальников. Она работала учительницей в Карелии, поступила в Московский университет, преподавала марксизм-ленинизм в Институте тонкой химической технологии. Ее взяли в отдел учащейся молодежи Киевского райкома комсомола, а в 1936-м – в аппарат ЦК.
Обращение Мишаковой к вождю использовали как повод для чистки Цекамола. Для этого и созвали пленум ЦК. Главный партийный инквизитор, секретарь партколлегии Комиссии партийного контроля при ЦК Матвей Федорович Шкирятов зачитал доклад о результатах разбора заявления Мишаковой и о положении в комсомоле.
Секретари ЦК Александр Косарев, Серафим Богачев и Валентина Пикина были сняты со своих постов «за бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, пытавшимся вскрыть недостатки в работе ЦК ВЛКСМ, и расправу с одним из лучших комсомольских работников