Развод вряд ли можно считать дорогой к счастью, когда в семье есть дети. Слишком часто дети разрываются между враждующими родителями, любя их обоих, а те, в пылу борьбы между собой за преданность детей, раздирают в клочья их душевный покой. Битвы за право опеки над детьми, увы, обычное дело.
Сьюзен хотела бы знать, что случилось с первой женой Рольфа Кэрью, как долго длился его первый брак и каким он был. Нет сомнений, что его повторная женитьба создала много проблем, хотя свою нынешнюю жену он, видимо, очень любил. Лейт говорил о том, как второй брак отца сказался на его сестре, — но как насчет него самого?
«Вообще-то это не твое дело, — напомнила она себе, — да и Лейт не приветствует вопросы на эту тему». Они поднимались по широкой лестнице плечом к плечу, но без единого слова. Вот вам и вся дружественная обстановка, с печальной иронией подумала Сьюзен.
Отношения Лейта с мачехой, несомненно, были такими же напряженными, как и отношения с отцом; в свою очередь замечание Рольфа Кэрью насчет Даники не давало ни малейших оснований заподозрить его в том, будто он от души одобряет выбор сына. С другой стороны, быть может, эмоциональная привязанность Рольфа Кэрью к жене не позволяет ему объективно оценивать достоинства других женщин.
Будущее Эми в этой семье представлялось теперь не таким уж радужным. Девочка, очевидно, оказалась в центре сразу нескольких конфликтов и могла почувствовать, как невидимые вихри эмоциональных бурь закружились вокруг нее. Не исключено, что это одна из причин ее замкнутости.
Когда они добрались до следующего холла, уже над лестницей, Сьюзен дотронулась до руки Лейта:
— А вчера был такой спор об Эми? В ее присутствии?
Вы думаете, я бы это допустил? — огрызнулся он.
Сьюзен отдернула руку, словно обжегшись.
— Извините. Мне показалось, такое могло быть. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее манящего взгляда, тяжело вздохнул, успокаиваясь, и наконец сумел изобразить на лице вежливое сожаление.
— Нет, это вы меня извините. Вопрос ваш был по существу. — Глядя ей в глаза, он неохотно признался:
— Состояние Эми не зависит ни от кого из нас. Все началось с разлуки с вами. Чем дальше мы ехали, тем меньше она на нас реагировала. К моменту, когда мы приехали сюда, она уже совершенно замкнулась. Не думаю, чтобы что-либо, сказанное или случившееся в этом доме, имело для нее хоть какое-то значение.
Сьюзен знала, что это не ее дело, но не могла удержаться от вопроса:
— Если я вытащу ее из этого состояния, что будет дальше?
— У нее будет все, что только я смогу ей дать. Все, что хотела ей дать моя сестра.
Сьюзен засмотрелась на него, глубоко тронутая теми чувствами, которые он невольно высказал в этих сердечных словах.
Губы его искривились:
— Когда речь идет о правах детей, я весьма жестко слежу за тем, чтобы не было ни малейших нарушений. Вам не о чем беспокоиться, миссис Форбс. Я воспитаю Эми как родную дочь.
— Я в этом не сомневалась, — негромко отозвалась Сьюзен.
— Спасибо. Тогда, может быть, пойдем дальше? Он повел ее по широкому коридору.
— Это детское крыло дома. Комната Эми в надежде на ее возвращение оставалась неизменной все эти полтора года. Может быть, в конце концов она что-нибудь вспомнит.
— Сколько времени Эми пробудет здесь?
— Пока мы с Даникой не поженимся.
— А когда это будет?
Сьюзен слишком поздно прикусила язык.
Ответом стал суровый взгляд:
— Со своей стороны могу сказать, что вряд ли очень скоро.
— Вы еще не назначили дату?
Безумие — настаивать на таких личных вопросах, но непреодолимая потребность знать оказалась сильнее здравого смысла.
— Теперь это будет зависеть от того, как пойдут дела у Эми. Мы с Даникой уже говорили о том, чтобы отсрочить свадьбу. Сначала надо обеспечить благополучие Эми.
— Даника согласна принять дочь вашей сестры? Его глаза насмешливо блеснули:
— Даника не склонна говорить «нет» там, где я сказал «да». Это единственное, на что я могу твердо рассчитывать.
На все сто процентов, подумала Сьюзен. Декорации расставлены, актеры на своих местах. Ей Лейт Кэрью определенно не отвел роли в своей пьесе. У нее здесь только одна цель — пора на ней и сосредоточиться.
— Это комната Эми? — спросила она, остановившись у двери.
— Да. Я возьму на себя Мэделин. А вы — Эми.
Кивнув, она открыла дверь.
Это была прелестная комната девочки, вся в бело-розовом убранстве с легкими вкраплениями лимонного цвета. На окнах — изящные занавески с оборочками, сдвинутые вместе кровати застелены ватными одеялами. Книжки с картинками и всевозможные мягкие игрушки, какие только может пожелать душа ребенка, заполняли полки у стен. Подвески со сверкающими игрушечными птичками и тропическими рыбками свешивались с потолка, радуя глаз. Эми должно было показаться, что она попала в сказку, но девочка лежала на дальней кровати, сжавшись в комок и отвернувшись к стене.
Сидящая рядом женщина нежно гладила девочку по головке. Она была так поглощена созерцанием и, может быть, ожиданием ответа от ребенка, что, кажется, даже не заметила, как кто-то вошел.
Ее тоскующая нежность вызвала у Сьюзен мгновенный отзвук, задев какую-то струну в душе женщины, чья собственная нерастраченная материнская любовь лишь ненадолго нашла успокоение в заботах об Эми.
Какой это, должно быть, ужас — родить дочь, растить ее и потерять, думала Сьюзен. Она не знала, в чем Мэделин была права и в чем виновата перед первым мужем, и не могла судить о том, что произошло, но Сьюзен могла себе представить, каково жить, ничего не зная о собственной дочери, поскольку сама она росла, мечтая узнать хоть что-нибудь о своей матери.
У Мэделин Кэрью все-таки было утешение — ее сыновья-близнецы. И муж, преданный ей настолько, что она являлась для него главным человеком на земле. Она была не одна в отличие от Сьюзен, похоронившей Брендана и не сумевшей выносить их ребенка…
— Мэделин, миссис Форбс приехала, — тихо, но твердо сказал Лейт.
С явной неохотой Мэделин оторвала взгляд от ребенка и обернулась к ним. Сколько бы ни было ей лет, это была поразительно красивая женщина. Мягкие, очень женственные черты лица; чистая, без малейшего изъяна кожа цвета лепестков магнолии; густые, волнистые черные волосы, часто прошитые седыми нитями. Огромные темные глаза несколько секунд смотрели отсутствующе, их блеск был словно затуманен глубокой и неотступной печалью, которую Сьюзен почувствовала так остро, что сердце ее сжалось.
— Если позволите… — нетерпеливо настаивал Лейт.
Выражение унылой покорности легло на ее лицо; женщина встала и отошла от кровати. Она ни слова не сказала своему пасынку, но, когда Сьюзен двинулась вперед, внимание Мэделин тотчас переключилось на нее. Она посмотрела на гостью настороженно и оценивающе: