Читать интересную книгу Голос - Арнальд Индридасон

Эрленд утвердительно кивнул.

— Я его сестра, — сказала женщина. — А это наш отец. Мы можем поговорить наедине?

— Вы позволите помочь вам с коляской? — предложил Эрленд, но она взглянула на него так, будто он оскорбил ее, и сдвинула кресло с места. Они прошли вслед за Эрлендом в бар и сели за тот же столик, за которым он разговаривал с Уопшотом. Кроме них, в баре никого не было. Более того, даже бармен исчез. Эрленд не знал, открыто ли тут вообще до полудня. Но поскольку двери не были заперты, он решил, что бар работает, просто мало кто знает об этом.

Женщина придвинула кресло к столу и заблокировала колеса. Потом села напротив полицейского.

— Я как раз собирался к вам, — соврал Эрленд, который рассчитывал на то, что Сигурд Оли и Элинборг поговорят с семьей Гудлауга. Наверное, он не дал четких указаний на этот счет.

— Мы не хотим пускать полицейских к себе в дом, — заявила женщина. — Такого никогда не случалось. Нам позвонила женщина, похоже, ваша коллега, Элинборг, если не ошибаюсь, так она представилась. Я спросила, кто руководит расследованием, и мне сказали, что вы один из начальников. Я надеюсь, мы покончим с этим делом и вы оставите нас в покое.

В том, как эти люди держали себя, не было и тени печали. Никакого сожаления по поводу потери любимого и близкого человека. Только ледяная ненависть. Они считали необходимым выполнить свой долг, дать показания, но были настолько не расположены к этому, что даже не пытались скрыть свою неприязнь. Как будто труп, обнаруженный в подвале отеля, их не касался ни в коей мере. Словно они были выше этой грязи.

— Вам известно, при каких обстоятельствах Гудлауг был найден? — поинтересовался Эрленд.

— Мы знаем, что он был убит, — ответил старик. — Заколот. Мы знаем, что его зарезали.

— У вас есть предположения, кто бы мог это сделать?

— Не имеем ни малейшего представления, — сказала женщина. — Мы не общались с ним, и нам неизвестно, с кем он знался. Мы не знакомы ни с его друзьями, ни с его врагами, если они вообще у него были.

— Когда вы видели его в последний раз?

В этот момент в бар вошла Элинборг. Она подошла к ним и села около Эрленда. Он представил ее, но странная пара никак не отреагировала на появление Элинборг. Оба старательно демонстрировали полное безразличие.

— Ему было лет двадцать, когда мы виделись в последний раз, — ответила женщина.

— Двадцать?! — Эрленд подумал, что ослышался.

— Как я вам уже сказала, мы не поддерживали с ним связь.

— Почему? — спросила Элинборг.

Сестра Гудлауга даже не взглянула на нее.

— Разве разговора с вами одним не достаточно? — обратилась она к Эрленду. — Присутствие этой женщины тоже необходимо?

Эрленд посмотрел на Элинборг. Его передернуло.

— Не похоже, чтобы вы оплакивали участь покойного, — сказал он вместо ответа на ее вопрос. — Гудлауг — ваш брат! — продолжал он, глядя на женщину. — Ваш сын! — Эрленд перевел глаза на старика. — Из-за чего, по каким причинам вы не виделись с ним тридцать лет? И, как я уже сказал, это Элинборг. Если у вас есть еще замечания, мы проедемся с вами до полицейского участка и пообщаемся там, и вы сможете подать официальную жалобу. Полицейская машина стоит у входа.

Орлиный нос вытянулся еще больше от негодования. Рыбьи глаза закрылись.

— У него была своя жизнь, у нас своя, — ответила сестра Гудлауга. — Больше нечего сказать по этому поводу. Никаких отношений. Вот так. Нас это устраивало. Его тоже.

— Вы хотите сказать, что видели его в последний раз в середине семидесятых годов? — уточнил Эрленд.

— Никаких отношений, — повторила она.

— Никакого общения ни разу за все это время?! Ни единого телефонного звонка?! Ничего?

— Ничего, — подтвердила женщина.

— Почему?!

— Это семейная история, — вставил пожилой господин. — Не имеет отношения к делу. Ни малейшего. Старая и забытая история. Что еще вы хотели узнать?

— Вы знали, что он работал в этом отеле?

— До нас иногда доходили вести о нем, — ответила женщина. — Мы были в курсе, что он работал швейцаром в этом отеле. Надевал дурацкую форму и открывал дверь перед постояльцами. И вроде бы еще изображал Деда Мороза на елках.

Эрленд смотрел на нее в упор. Она говорила так, будто Гудлауг не мог придумать лучшего способа унизить свою семью, чем позволить найти себя убитым в подвале отеля, да еще и без штанов.

— Нам мало что известно о нем, — произнес Эрленд. — Кажется, у него почти не было друзей. Он жил здесь, в отеле, в крохотной комнатке. Похоже, его ценили. Говорят, он хорошо ладил с детьми. Его попросили быть Дедом Морозом на рождественских праздниках в отеле, верно. С другой стороны, мы узнали, что его считали многообещающим певцом. Мальчиком он записал пластинки — у нас есть две; но вам, конечно, это известно лучше моего. На конверте от пластинки, который я держал в руках, написано, что он собирался в музыкальное турне по Северным странам или что-то вроде того и что он «положит мир к своим ногам». Потом по какой-то причине все кончилось. Сегодня никто не помнит того мальчика, кроме редких чудаковатых собирателей пластинок. Что случилось?

Пока Эрленд говорил, орлиный нос вытягивался все больше, а рыбьи глаза вжались в кресло. Отец Гудлауга посмотрел на инспектора, потом на стол, на свою дочь, которая еще пыталась держать фасон и сохранять остатки хладнокровия, но уже не казалась такой самоуверенной.

— Что произошло? — повторил Эрленд, вдруг вспомнив, что пластинки на сорок пять оборотов из шкафа Гудлауга лежат у него в номере.

— Ничего не произошло, — сказал старик. — Он потерял голос. Рано стал взрослеть, и голос переломился в двенадцать лет. На этом все и кончилось.

— После этого он не мог петь? — удивился Эрленд.

— Его голос сделался неприятным, — раздраженно ответил отец Гудлауга. — Было нелегко учить его. Еще труднее было что-либо сделать для него. Он возненавидел пение. В нем проснулось упрямство, и он взбунтовался против всех и вся. Против меня. Против сестры, которая пыталась помочь ему, как только могла. Он набросился на меня, обвинил во всем.

— Если у вас больше нет вопросов… — вмешалась сестра Гудлауга и посмотрела на Эрленда. — Разве мы уже не достаточно наговорили? Вы разве не достаточно всего узнали?

— Мы мало чего нашли в комнате у Гудлауга, — сказал Эрленд, сделав вид, что не расслышал ее слов. — В шкафу оказались пластинки с записями его пения и два ключа.

Эрленд попросил криминалистов отослать ему ключи, как только они закончат их исследовать. И вот он достал их из кармана и положил на стол. Вместе с ключами на колечке висел маленький перочинный ножик. Рукоятка была сделана из бледно-розовой пластмассы. С одной стороны на ней был изображен морской разбойник на деревянной ноге, с саблей и повязкой на глазу. Под картинкой написано слово «пират».

Сестра Гудлауга взглянула одним глазом на ключи и сказала, что не узнает их. Старик поправил очки на носу, посмотрел на связку и отрицательно покачал головой.

— Один из них похож на ключ от входной двери дома, — заметил Эрленд. — Другой как будто от шкафа или какого-то сейфа.

Эрленд смотрел на своих собеседников, но их лица не выражали никаких эмоций. Он взял ключи и опустил их обратно в карман.

— Вы нашли его пластинки? — спросила женщина.

— Две, — ответил Эрленд. — Он записал больше?

— Нет, больше не было, — сказал старик и бросил на Эрленда быстрый взгляд прищуренных глаз, прежде чем снова опустить их.

— Мы можем забрать эти пластинки? — осведомилась сестра.

— Я полагаю, вам достанется все, что он оставил после себя, — ответил Эрленд. — Когда мы сочтем, что следствие закончено, вы получите все его имущество. У него ведь не было других родственников? Детей? Мы ничего по этому поводу не обнаружили.

— По моим сведениям, он был холост, — сказала женщина. — Мы можем чем-либо еще быть полезны? — спросила она таким тоном, будто они внесли неоценимый вклад в расследование, явившись в отель.

— Ведь это не его вина, что он повзрослел и потерял голос, — заметил Эрленд, который больше не мог выносить их безразличие и чванство. Умер сын! Убит брат! А для них будто вообще ничего не случилось. Словно это их не касается. Точно его жизнь уже давно перестала быть частью их жизни из-за чего-то, чего Эрленд не мог разгадать.

Женщина посмотрела на полицейского.

— Если мы закончили… — произнесла она и сняла блокировку с колес инвалидного кресла.

— Увидим, — отозвался Эрленд.

— Вы считаете нас бесчувственными?! — вдруг вырвалось у нее.

— Да, мне кажется, вы не проявляете достаточного участия, — ответил Эрленд, — но это не мое дело.

— Да, это не ваше дело.

— Но мне все же хотелось бы знать, питаете ли вы хоть какие-то чувства к этому человеку. Ведь он был вашим братом! — Эрленд повернулся к пожилому человеку в инвалидной коляске. — И вашим сыном.