И если вы пытаетесь удовлетворить свое эго, то вы не интересуетесь тем, чтобы разделить что-либо с людьми, потому что такое деление — это акт любви. Это не означает, что если вы делитесь чем-то, то не будет признания — не это главное. На самом деле, если вы делитесь, то вы получите большое признание, но вы не ищете его; вы никогда не гоняетесь за ним. Если оно случилось — о'кей; если оно не случилось — тоже все в порядке. Вы желаете делиться с людьми. Ваше счастье заключается в том, чтобы делиться с людьми, а не в последствиях этого; не в результате, не в какой-то цели, а в самом действии.
Возьмем, например, любовь мужчины или женщины. Пока вы любите, вы держитесь за руки или обнимаете друг друга. Целью является действие само по себе, а не то, что вы доказываете, что вы мужчина; не то, что потом женщина говорит вам, что вы великий любовник. Если вы любите женщину только для того, чтобы услышать, что вы великий любовник, то вы вовсе ее не любите. Но если вы любите женщину, вас совершенно не беспокоит, что она скажет. Главным является то, что она чувствует в тот момент, когда вы делитесь с нею; это является достаточным само по себе.
Если женщина любит мужчину и любит его для того, чтобы позже он мог сказать: «Как ты прекрасна», то она ищет признания своей красоты. Это усилия эго, это уловка эго, но в этом нет любви. И она не может быть прекрасной.
Если она любит и делится своим существом, то в этом она прекрасна. Тогда нет нужды даже говорить: «Ты прекрасна». Если кто-то говорит это — о'кей; если кто-то этого не говорит, то не имеет никакого значения, что это не сказано, потому что имеются более глубокие способы сказать что-либо. Иногда оставаться безмолвным — единственный способ сказать что-либо.
Я слышал, что в одном из музеев Европы стоит фортепьяно, на котором играл Вагнер. К нему подошла женщина, которая еще только училась, которая знала только азбуку игры на фортепьяно. Она немедленно начала играть на этом инструменте. Гид был шокирован, но он был очень воспитанным человеком, поэтому промолчал. После нескольких ударов по клавишам женщина сказала, что, по-видимому, многие великие музыканты приходили в музей, чтобы посмотреть на фортепьяно Вагнера, и, наверное, все они играли на нем.
Гид сказал: «Мадам, вы первая. Великие музыканты приходят сюда. Они стоят здесь совершенно беззвучно. И я слышал, как они говорят: "Мы не заслуживаем даже того, чтобы прикасаться к нему". Они остаются безмолвными; они не произносят ни одного слова. В тот момент, когда они видят это фортепьяно маэстро, они теряют дар речи. Они не прикасаются к нему. Они говорят: "Мы не заслуживаем этого". Своим глубоким молчанием они говорят многое».
Если вы любите женщину, глубокое молчание о многом говорит. Если кто-то приходит посмотреть картину и много говорит о ней, то это просто показывает, что он не находится в глубокой гармонии с ней — иначе этой болтовни не было бы. Если он начинает что-то говорить о ней, то это показывает, что он старается показать свои знания о картине. В противном случае перед великим произведением человек становится безмолвным, ему нечего сказать. Теряется дар речи; человек становится немым. Ум останавливается.
Когда вы любите человека, вы делитесь с ним; вы не требуете признания. Если вы требуете признания, то вы не делитесь, вы не имеете желания делиться. То, что вы делитесь, — это просто пустой жест, просто средство для приобретения признания. Это не любовь; это проституция. Большой художник не беспокоится о признании. Он любит свое искусство, свою работу. Он любит делиться этим с людьми, но он ничего не просит; это дарение безо всяких условий, и тогда в нем содержится огромная красота. В этом разница между великим искусством и заурядным искусством, и в этом разница между искусством Востока и искусством Запада.
Посетите великие восточные храмы. Посетите Кхаджурахо или Эллору, Аджанту — великолепные произведения искусства, но вы даже не знаете, кто создал все это; там нет даже подписи автора. Что говорить о признании? Никто их не знает; они анонимны. Никто не знает, кто написал Упанишады, — и здесь анонимность. Но они делились; они все еще делятся с людьми и будут делиться до скончания веков. Всякий раз, когда вы бываете в Кхаджурахо, ваш ум останавливается. Такой невыразимой красоты никогда не было где-либо в мире. Камни никогда не были так выразительны, как в Кхаджурахо, — это проповедь в камнях. Даже реальные женщины никогда не были так прекрасны, как статуи Кхаджурахо. И чтобы вдохнуть это в камень... такие тонкие, такие эйфоричные чувства; как будто два любовника занимаются любовью — что случилось с их лицами, что за энергия окружает их, какой экстаз наполняет их, — и все это в камне, в самом твердом из средств выражения! Но они показали даже экстаз. Они показали даже ту энергию, которая окружает любовников, когда они занимаются любовью, — даже эту энергию они смогли вдохнуть в эти камни; она окружает их до сих пор.
Глядя на эти лица, вы понимаете, что здесь присутствует не только эротика. Эротика — это самое начало, первая ступенька лестницы. Если вы можете понимать суть, то вы увидите, что лестница ведет все выше и выше, а затем исчезает в облаках. Где-то в облаках случается экстаз. Но никто не знает, кто изваял эти прекрасные изображения. Они анонимны, — но они поделились с нами. И мы испытываем благодарность им, мы всегда будем испытывать благодарность.
Восточное искусство является анонимным и, следовательно, прекрасным — оно как бы из другого мира. Западное же искусство, особенно современное, не классическое, очень эгоистично. Даже Пикассо слишком эгоистичен. Он, возможно, великий художник, большой мастер, но все же он невротичен; великий мастер, но сбился с пути, стал невротиком. Он безумен. Его безумие может быть методом, это другое дело, но он безумен. И все его безумие из-за эго. Все, что он написал, является великими произведениями, но во всех них присутствует невротик.
И если вы будете смотреть и медитировать на картины Пикассо достаточно долго, вы почувствуете некоторое беспокойство. Что-то невротическое начнет происходить и в вас, что-то кошмарное. Не держите картины Пикассо в своих спальнях; иначе у вас будут ночные кошмары! Пусть там будут небольшие скульптуры Будды анонимных авторов. Они будут окружать ваш сон, они будут защищать ваш сон; они будут давать вам некоторое осознавание даже тогда, когда вы спите.
Итак, делиться с другими — это одно, а искать признания — совершенно другое. Делитесь; не требуйте признания. Я не говорю, что признание не придет к вам — оно придет к вам в изобилии. Если вы ищете признания, оно не придет к вам в таком избытке. Даже если оно придет, оно будет нетвердым. Потому что если вы просите признания, то другие неохотно дают его вам. Потому что когда вы хотите укрепить свое эго, другим тоже хочется укрепить свое собственное эго. Тогда вы провоцируете критику, а не признание. Тот, кто признает ваше искусство, признает его сам, его признание является его собственным. Когда же вы утверждаете, что вы великий любитель искусства, то это играет ваше эго. Тогда красота исчезает; два лжеца стараются доказать самим себе, что они не лжецы.
Делитесь. Признание придет; оно всегда появляется как тень. Не беспокойтесь об этом. Только маленькие посредственные умы беспокоятся об этом.
И третье: вы говорите, что у вас сильное эго. Если оно действительно сильное, то вы можете сдаться, можете отказаться от самого себя. Только слабые не могут сдаться, не могут отречься от самого себя. Чтобы отречься от самого себя, вам нужна огромная сила воли. Только очень зрелое эго может сдаться; падает только созревший фрукт, а не незрелый. Несозревший плод не может упасть; вы можете лишь насильно заставить его сделать это. Созревший плод падает сам по себе, причем так легко, что дерево даже не замечает его падения. Он падает так естественно.
Если эго является сильным, то вы можете отказаться от самого себя. Это единственное преимущество западного ума — люди приучены быть эгоистичными. Вся западная философия учит их иметь развитое, зрелое эго. Это прекрасная вещь — опасная, если человек продолжает цепляться за свое эго, но с огромными возможностями. Если человек действительно сильно укрепился в своем эго, то становится возможным самоотречение, сдача.
Западный ум является более эгоистичным. Самоотречение кажется трудным. Восточный ум является более смиренным. Самоотречение для него кажется более легким делом. Но это только кажется. Восточный ум может более легко отказаться от всего, но этот отказ не имеет большой силы, потому что ему не от чего отказываться. Это подобно тому, что импотентный мужчина дает обет безбрачия или бедняк отказывается от царства — это не имеет никакого значения.
Для западного ума самоотречение является трудным, но имеет большое значение. Для западного ума потребуется много времени и нужно будет выдержать длительную борьбу для того, чтобы отказаться от всего, но результат будет бесподобным. Восточный же ум нужно еще воспитывать; его эго должно стать развитым и зрелым. Самоотречение возможно только при определенной степени зрелости, когда эго достаточно возросло.