была красивой девушкой, как я, — говорит Шарлотта.
— Нет… — качает головой Тереш, наблюдая, как ужасная Шарлотта гордо вскидывает подбородок, и ее волосы, как кисть, метут ее плечо, — такой красивой никто никогда не будет. — Хан и Йеспер молчат, обескураженные такой внезапной сменой стратегии. Шарлотта выдыхает, ее грудная клетка медленно сжимается. И одновременно с этим расширяются капилляры на ее щеках.
Тереш пристально смотрит на нее:
— А как же я? Можно и мне твоих бессмертных персиков?
— Посмотрим, — справившись с волнением, усмехается девочка. — Сперва ты должен принести мне кое-что.
— Ты только скажи что.
Краем глаза Хан видит, как Молин заговорщически переглядывается с сестрами. Сейчас что-то произойдет.
Анни просовывает загорелые ноги в теннисную юбку:
— В следующий раз наша очередь, так? И наше место. Не думай, что у нас нет своего тайного места, — сверкает она глазами на Йеспера. — Что вы делаете в субботу?
Мальчики ничего не делают в субботу: «Ничего не делаю, абсолютно ничего, сейчас посмотрю в блокноте — ничего!»
— Нас на неделю отправят в деревню. На грядки. — Анни выгибается, опершись на лопатки, и натягивает юбку на зад. — Но в субботу вечером мы можем встретиться на пляже, да?
— Конечно. Да, конечно. Сто процентов, — наперебой отвечают мальчики.
В руке у Шарлотты звякает кошелек. Взгляды девочек снова чертят между мальчиками линии, как в тригонометрии. Дождь перестал, но в воздухе тут и там еще сверкают отдельные капли. Яркое солнце выходит из облаков, и, окруженная его лучами, богиня из девятого класса закрывает руками уши маленькой Май, а потом, прищурясь, смотрит на мальчиков:
— Вот наша часть. Принесите вишневые спиды.
— Что? — разевает рот Йеспер.
— Крас-ны-е-спи-ды, — произносит Анни. Ее розовый язык отскакивает от нёба на последнем слоге.
— Это как амфетамин, — поясняет Шарлотта будничным тоном. Ее округлая грудь поднимается и опускается, когда она говорит. — Только как бы… особенный. Самый лучший. И мы хотим закинуться с вами вместе.
Тишина.
От нагретых солнцем мокрых кустов шиповника идет пар.
В небе неподвижно висит орлан-белохвост.
— Май ведь останется дома, да?.. — На голове у Тереша всё еще торчат смешные косички. Хан и Йеспер смотрят, как он достает из пачки «Астру», сидя рядом с Шарлоттой.
— Конечно, дурачок!
— Тогда davai, — говорит он, — давайте так и сделаем!
Молин улыбается Хану, и в ее глазах сияет безграничная радость. По-деловому, как и положено дочке учительницы, она объясняет ему задание: «В кошельке номер Зиги. Позвони ему, хорошо? Он достанет».
8. ПРОДАВЕЦ ЛИНОЛЕУМА
Продавец линолеума путешествует из города в город. Он приехал продавать линолеум в Норрчёпинг, город на большой замерзшей реке. Маленькие деревянные церкви и узкие улочки. Продавец линолеума восхищался деревянной архитектурой, застывшим спокойствием северной страны. К девяти часам вечера улицы опустели, а в городе начал дуть порывистый ветер. Ветер дул, полы пальто развевались, и снег, густой снег падал на крыши домов. Снег выпал в сердце Продавца линолеума. Оранжевые ряды уличных фонарей. Что за картины вспыхнули в его мозгу в ту ночь. В съемной комнате, под одеялом. Что за истории, что за ожидания. Продавец линолеума любовался двумя братьями в саду рядом с домом делового партнера: лица херувимов, пухлые рты, румяные от мороза щеки. И Ардой, началом горной цепи, где скалы прорезаны фьордами. Кирпично-красными домами у подножия заснеженных гигантов. И ночами, когда окна мигали в темноте, как крошечные глазки, а почерневшие зубы гор скалились в небо. Но их улыбке было не сравниться с улыбкой Продавца линолеума.
Он практиковался. Поджимал подбородок, как гусеница, и задирал верхнюю губу. В зеркале гостиничного номера мужчина превращался в червя. Каково это — явиться вот так в подвал с низким потолком и бетонными стенами? Каково это — увидеть такое? Посмотри-ка, красавица, посмотри на меня.
Фабрика линолеума закрылась, и начались тяжелые времена. Но Продавец линолеума снова встал на ноги. Он завел новые контакты, познакомился с импортерами. А потом открылась новая фабрика линолеума. И где бы он ни был, что бы он ни видел, он всегда хотел увидеть еще больше. Он продавал линолеум, но считал себя фотографом. Для него мир создал свои сокрытые пейзажи, горнила красоты, которые дано увидеть лишь ему одному.
Как ребенок с калейдоскопом, он играл, разбивая фигуры на части. Продавец линолеума поехал продавать линолеум в Граад, в область за Зимней орбитой. Магнитный поезд несся через северное плато. Была ночь, северное сияние над полянами за окном туалета в вагоне-ресторане, черный горный тоннель поглотил поезд. А когда Продавец линолеума вышел наружу, в его ладонях не было ничего, кроме дребезжащих осколков стекла. Куда пропала восхитительная цветочная мандала? Она вечно манит и прячется, завлекает — а потом обманывает, безликая тень, соблазнительница. Продавец линолеума не выдержал. Его алчная нервная система вспыхнула. Е́линка. В полярном поселке мужчина растирал лицо снегом — но снег только таял от жара его нервов.
Теперь он отдыхает, пытается держать себя в руках. Занимается делами, продает линолеум строительным магазинам, дизайнерским студиям и розничным торговцам. Коричневый линолеум. Линолеум с цветочным узором. С севера он спускается в Ваасу. Продавая линолеум в Кексхольме — элитном квартале Ловисы — он видит кое-что новое. То, чего он никак не ждал увидеть. Он встречает других продавцов линолеума. Только они не торгуют линолеумом. В парке, где собираются гомосексуалы, он беседует с билетным контролером — о Ваасе, чувстве безопасности, школах, свободном воспитании. Шепчутся листья ольхи. И они тоже шепчутся. Черпают новые идеи и знания. Делятся своими историями. Владелец проката инструментов, Подолог…
— Брифинг, — Тереш смотрит на серебряные часы, подарок от коллег из отдела по розыску на десятилетие службы. — Пять минут. — Пальто нараспашку, он идет рядом с Ханом и Йеспером по парку дома престарелых.
— Ладно, ладно, «брифинг», только, пожалуйста, помедленней, — Хан не поспевает за остальными. — Мне нехорошо.
Йеспер торопится.
— Эй, у тебя серьезные проблемы с сердцем. Думаю, все здесь согласны — тебе надо показаться врачу.
— Я согласен, — соглашается Тереш.
За изгородью из штакетника виднеются в сумерках белые оконные рамы. Опавшая листва пружинит под замшевыми туфлями Йеспера. Он смотрит на брызги грязи на носках туфель и сердито взмахивает рукой. Сладко пахнет гнилью. Ожидание нервирует.
— Ваши местные власти могли быть и посговорчивее, — продолжает агент Мачеек. — Дух сотрудничества и международная солидарность оставляют желать лучшего.
Хан старается не отставать:
— Допросил?
— Допросил, да.
— Вчера?
— Нет, сегодня утром. Дело затянулось. Ничего не поделаешь. Вчера весь день висел на телефоне, как, я не знаю, акробат. Звонков сто, наверное. Извините.
Тереш — блестящий лжец. Йеспер ни на миг не сомневается в его словах:
— Ладно, а что сказал Хирд?
— Он их даже не видел.
Заметив, что