Тогда мое тело было все сплошь укрыто мелкими порезами. Кое-где имелись и раны побольше и посерьезнее. Килен рассказывал, что вначале он и вовсе подумал, что я мертва, когда увидел меня в реке, на берегу которой он рыбачил.
Он выходил меня. Не знаю как, но Килен привез хороших врачей, которые поставили меня на ноги. В больницу я отказалась ехать. Боязнь из-за Шахрукха не отступала ни на секунду. Первые месяцы я постоянно просыпалась от очередного кошмара. Мне постоянно казалось, что сейчас откроется дверь и в нее войдет Шахрукх, войдет, чтобы забрать меня и посадить на цепь, дабы я больше не смогла сбежать. Это не происходило.
Постепенно я приходила в норму. Улыбалась. Ела. Дышала. Значит, жила.
Килен до меня жил с матерью, но она умерла из-за болезни. Мальчика должны были забрать в детдом. Это по правилам. Но в деревне, где он жил, его все знали и хорошо понимали, что ни в какой детдом он не пойдет. И не выдали паренька. Какая-то тетка, одинокая женщина, оформила опекунство. Отца парня никто не знал.
Потом мы переехали. Перебрались, так сказать, от косых взглядов подальше. На новом месте нас уже сразу знали, как брата и сестру.
— Ты это окончательно решила? Отговаривать тебя не имеет смысла? — прерывает мои воспоминания Килен. Я поворачиваюсь к нему. Простого кивка ему достаточно. — Но ты же понимаешь, что все это не просто. Попасть туда, куда ты стремишься — это, словно, экватор пешком обойти — можно, но никто пытаться не будет, так как известен плачевный результат.
— Знаю. — признаю я горькую действительность. Килен тяжко вздыхает и обнимает меня сзади, кладя свой подбородок мне на плечо.
— Я еду с тобой.
— Дурачок. — вырываюсь я из его объятий. — Сам же сказал, что все это совершить будет тяжело, как бы нереально.
— Без моей помощи точно. Ну точнее, помощи того, кто нам обязательно поможет. — загадочно сообщает мне Килен и отправляется к большому комоду, где у нас хранятся вещи.
Он с тяжелым скрипом отрывает свой ящик и долго роется в одежде. Что-то мелькает у него в руке. Большой бумажный пакет, желтого цвета, появляется с самого низа ящика.
— Вот, — протягивает Килен мне пакет. — Это тот, кто обязательно поможет нам и у него есть доступ к «экватору». — Я не решаюсь взять пакет. — Бери. Глянь верхнее письмо. Оно приходило месяц назад. Я бывает забираю их, когда езжу в город и нашу старую деревню. Они все приходят на тот, старый адрес.
— От кого они? — сажусь я на кровать и кладу себе пакет на колени. Из него я достаю первое верхнее письмо. Оно выглядит не таким потрепанным и пожелтевшим, как некоторые, что остаются внутри этого загадочного пакета.
— От моего отца. — коротко бросает Килен и бегом выходит на улицу.
Не разу я не слышала, чтобы Килен говорил или хотя бы упоминал о своем отце.
Я разворачиваю письмо:
«Здравствуй, мои дорогие Чинат и Килен.
Я не могу сосчитать сколько писем я вам написал, но могу точно с горечью сообщить, что не на одно вы мне так и не ответили. Я не расстраиваюсь. Хочу сказать вам, что всегда буду ждать вашего ответа и прощения от вас. Я виноват. Виноват перед тобой, Чинат и перед тобой, Килен.
Сынок, хоть я и видел тебя всего однажды, когда ты родился, я очень люблю тебя. Для меня ты — мой единственный сын.
Знаешь, когда я оставил твою мать, я был молод и глуп. Хотя, наверное таким и остался. Я не приезжаю к вам, но очень хочу это сделать. Просто, наверное, я боюсь увидеть на ваших лицо то, что скажет мне, что я лишний.
Поверь сынок, я многое понял в своей жизни. Я очень хочу исправить ошибки. Дай мне шанс, Килен.
Чинат, я знаю, что ты мудрая и рассудительная женщина. Верю, что ты воспитала достойного сына. Прошу, прости меня и попробуй понять.
Один шанс и я его не упущу.
Пока я жив, я буду ждать вас, мои дорогие.
До свидания, мои дорогие, Чинат и Килен.
Кирилл Юдин.».
Я заканчиваю читать. Мой взгляд бросается на окно. В нем видно, как Килен мерит шагами наш двор перед домом и о чем-то сосредоточенно размышляет.
Я откладываю письмо и выхожу вслед за ним на улицу.
Он замечает меня и невесело улыбаясь, спрашивает:
— Ну как? Надо было давно тебе рассказать, но как-то стыдно, наверное. Не знаю. Хвастаться-то нечем.
— Расскажи, что произошло с твоей мамой и этим, Кириллом Юдиным?
— Ладно. — соглашается Килен. Я приготавливаюсь слушать.
* * *
Все одновременно просто и сложно: Кирилл Юдин — это отец Килена, который оставил их с матерью, когда тот его сын даже не родился.
— Его семья решила, что девушка из деревни, без должного воспитания и образования, не может войти в семью Юдиных. — Килен не очень рад от того, что придется обратится к его отцу за помощью. — Всем тогда заправляла его мать, моя бабка, хм, — усмехается вновь Килен, словно над плохой шуткой. Я молчу и не мешаю ему. — она поставила ультиматум своему сыну. У него был выбор — или мы с мамой, или она. Выбор, как понимаешь, пал не в нашу сторону. А мать даже имя мне дала созвучное с его: Кирилл — Килен. Вот что значит любовь, да?!
А мать его любила… До последнего вздоха любила, но боялась вернуться к нему, хоть старая грымза давно уже умерла и отец в каждом письме просил о прощении, просил вернуться к нему. А зачем? Теперь зачем было возвращаться?! — поворачивается ко мне Килен.
— Твой отец не знает о матери? — спрашиваю я, зная уже ответ.
— Нет. Не знает. — кусает губы себе Килен.
— Почему? Почему ты ему не сообщил?
— Вначале, — Килен обдумывает каждое слово, но все-таки продолжает свой рассказ. — я был очень зол на него из-за себя, из-за матери, а потом… просто, не знаю. Наверное, не хотел, чтобы он приезжал ко мне. Ведь, узнай он, что матери не стало, наверняка, сразу бы сорвался сюда за мной. За сыном, как он говорит. А сына видел всего однажды, мельком, в роддоме, пока бабка была не в курсе.
Так же резко начав, Килен так же резко заканчивает разговор. Встав со ступеней, он проходит по тропинке, которая ведет к калитке и оборачивается:
— Что было, то было. Я пойду к Семеновне, только у нее есть мобильник, — уточняет мой названный брат. — надо же «обрадовать» отца. А ты собирайся. Но перед этим, — прищуривает на секунду глаза Килен. — подумай обо всем хорошенько. Я тебя в любом случае поддержу. Но ты все же подумай. Я боюсь за тебя.
Я смотрю на это мальчика, нет, мысленно поправляю себя, парня… и снова, нет, мужчину. Он — моя опора, мой родной человек. Ради него я готова на многое. Я обязательно подумаю, не ради себя, а ради него. Я киваю головой и чуть повеселевший Килен выходит за калитку, направляясь в другой конец деревни. Я остаюсь сидеть на ступенях крыльца.