Читать интересную книгу Сэр Невпопад из Ниоткуда - Питер Дэвид

— Ежели тебе не противно водиться с этим колченогим шлюхиным сыном, дело твое. Но мне, коли так, руки об тебя марать неохота.

Браво, подумал я. Не стань я лично свидетелем того, как этот неуклюжий тупица нашел столь элегантный выход из трудного положения, я нипочем бы не поверил, что он на такое способен. Браво, Скрит! Конечно, окажись Тэсит настойчивей, и Скриту пришлось бы принять бой, но мой избавитель счел за лучшее не доводить дело до новой драки. Он просто стоял, не меняя своей боевой позы, пока Скрит и его прихвостни не убрались восвояси. Только тогда Тэсит обернулся ко мне и дружелюбно спросил:

— Идти сможешь?

— Попробую, — кивнул я, подавляя вздох.

Он ухватил меня за шиворот и поставил на ноги. Меня изумила легкость, с какой он это сделал, — словно я весил не больше пушинки. Стройный, худощавый мальчик оказался настоящим силачом! Кто бы мог подумать!

— Я Тэсит.

— Знаю. — Мне пришлось опереться на его плечо, чтобы не упасть. — А я Невпопад.

— Чем же это ты так разозлил старину Скрита, По? — с прежней веселой участливостью спросил Тэсит.

Он первый попытался соорудить какое-никакое уменьшительное из моего неуклюжего имени, и в этом было столько задушевности и искренней приязни! На сердце у меня от этого невзначай оброненного им короткого словца стало тепло и радостно, как никогда прежде.

— Да я и сам этого в толк не возьму. Он сказал, что моя мать — шлюха.

— Ну, тогда понятно. — Тэсит сочувственно качнул головой. — Ты не мог этого так оставить.

Я вздохнул, шмыгнув носом:

— Нет, все было как раз наоборот. Моя мать ведь и правда шлюха. Но когда я ему сказал, что его мамаша нисколько не лучше моей, он жутко обозлился. Выходит, быть шлюхой — скверно, да?

— Это смотря на чей вкус, — помолчав, ответил Тэсит и задумчиво потер подбородок. — Коли спросить об этом того, кому как раз потребовалась шлюха, то он, пожалуй, ответит, что быть ею — очень даже здорово. Ну а все прочие… — Он пожал плечами, словно давая понять, хотя и без особой уверенности, что мнение этих «прочих» можно не принимать в расчет, и поспешил сменить тему: — А ты, кстати, где живешь?

— У Строкера.

— Ну так пошли. Я помогу тебе туда добраться. — Он с любопытством воззрился на мою уродливую ногу.

— Где это тебя так?

— Нигде. Это у меня с рождения.

— Ясно.

Мы побрели к трактиру, а когда вошли в зал, Маделайн при виде меня испустила крик ужаса. Она сперва решила было, что это Тэсит меня так отделал, и едва на него не набросилась, но я ей рассказал, торопливо и сбивчиво, что в действительности со мной произошло, и тогда она взглянула на него с благодарностью. Не обошлось и без вранья: когда Маделайн меня спросила, из-за чего случилась драка, я сказал, что мальчишки обидно смеялись над моей хромотой. Я был достаточно догадлив, чтобы сообразить, что правда ее очень больно заденет. Мимоходом взглянув на Тэсита, я понял по выражению его лица, что он полностью меня одобряет и нипочем не выдаст.

Строкер, который как раз наливал кому-то из посетителей мед, стоя за прилавком, равнодушно буркнул:

— Что ж, привыкай не огрызаться, коли тебя кто и поддразнит. Так уж вам, калекам, суждено от Бога. — Тут взгляд его остановился на кружке, к которой посетитель уже протягивал руку. — А у лудильщика был? — гаркнул он, вспомнив, из-за чего, собственно, я очутился на дороге и угодил в переплет. — Кружку мою принес?! Ах, чтоб тебе провалиться!

Я и слова не успел вымолвить в свое оправдание, как Тэсит, шагнув вперед, с поклоном произнес:

— Позвольте мне это для вас сделать, сэр.

Строкер что-то неразборчиво буркнул ему в ответ, и Тэсит поспешно выскользнул за дверь.

Маделайн, которая тем временем принялась хлопотать надо мной — обмывать мне лицо тряпкой, смоченной в воде с уксусом, и перевязывать раны, — проводила его взглядом и восхищенно вздохнула:

— Что за славный паренек! Тебе здорово повезло, Невпопад, что именно он оказался рядом, когда эти негодяи на тебя напали.

— Знаю, ма.

— Насмехаться над малышом, которому и без того несладко живется! Дети бывают так жестоки, сынок!

— Знаю, ма.

— Но ты… Забудь о них, дружок, как если б их и на свете не было. — Голос Маделайн звучал уверенно и твердо. — Они тебе не ровня. Ты… Ты избранник судьбы, Невпопад. Тебе суждено свершить великие дела. Да, великие!

— Знаю, ма.

На душе у меня было скверно. Я теперь смотрел на Маделайн совсем иначе, чем прежде, я прозрел благодаря мерзкому Скриту, и это повергло меня в тоску и смятение. Из всего сказанного мальчишками, даже из уклончивых ответов Тэсита на мои прямые вопросы следовал неутешительный вывод — моя мать, в отличие от большинства других женщин, с точки зрения окружающих является особой, заслуживающей презрения. Потому как ведет себя недостойно. В течение нескольких ближайших дней я пристально наблюдал за тем, как с ней обходятся те, кто нас окружал, — Строкер, посетители, другие служанки, и то и дело убеждался в справедливости своих умозаключений. Ее все презирали. Меня душила ярость, объектом которой стали, как это ни странно, не те, кто выказывал ей неуважение, а она, дававшая им для этого повод.

Неделей позже я решил претворить те чувства, которые меня обуревали, в действия. Мать залучила к себе очередного клиента, а я, буркнув, что в нашей каморке слишком уж холодно, отправился ночевать в конюшню. Там, в ворохе сена, в компании множества лошадей и в самом деле было намного теплей, чем у нас с Маделайн. Ей это мое желание наверняка показалось странным, но она ничего мне не сказала. Поэтому, когда ее кровать рухнула на пол — не иначе как в кульминационный момент соития, — я находился на безопасном расстоянии. Но, правду сказать, совсем недолго. Вскоре я услыхал сердитый голос Маделайн, звавшей меня:

— Невпопад! Куда это ты запропастился, негодник?!

Прежде она никогда не обращалась ко мне таким тоном: я ни разу не дал ей для этого повода.

— Да здесь я, здесь, ма.

Она подошла к кипе соломы, из которой я нехотя высунул голову, и поднесла к самому моему носу кусок деревяшки, в котором я немедленно узнал одну из ножек ее кровати. На миг мне даже показалось, что она вот-вот стукнет меня этим увесистым бруском. Но Маделайн вместо этого провела пальцем по одному из его торцов и прежним своим спокойным голосом спросила:

— Что это такое?

— Не знаю.

— Это ножка моей кровати, Невпопад.

— Ну, если ты сама знаешь, так чего спрашивать?

— Она оказалась подпилена на три четверти своей толщины. И сломалась, чего и следовало ожидать. Почему, как по-твоему?

Я посмотрел на нее как на умалишенную и покачал головой:

— Она сломалась, потому что была подпилена на три четверти. Ты сама только что это сказала, ма.

— Я хочу знать, кто это сделал. Кто ее подпилил?

— Не знаю.

— А я думаю, знаешь! А я думаю, это ты сделал! — Она несколько раз стукнула бруском по ладони. — Больше-то некому, Невпопад.

Я протестующе помотал головой, и конюшня так и заплясала у меня перед глазами.

Но Маделайн, словно я и не думал отпираться, мягко спросила:

— Почему ты это сделал, дружок?

Я начал было отнекиваться, но стоило мне взглянуть Маделайн в глаза, как слова застряли у меня в горле. Тогда я впервые в жизни ощутил, до чего же нелегко врать собственной матери. Мне только и оставалось, что, понурив голову, буркнуть:

— Захотел — и сделал.

— Вот тебе и на! — усмехнулась Маделайн. — Да что же это на тебя нашло, сынок?

— Просто когда у тебя в кровати бывают мужчины, ты делаешься шлюхой, а я не хочу, чтобы ты была шлюхой, потому что это скверно.

Маделайн медленно опустила брусок на солому. Я, затаив дыхание, ждал, как она отреагирует на мои слова.

Разозлится или расстроится? Но Маделайн против всякого моего ожидания выглядела лишь слегка опечаленной.

— С чего ты взял, дружок, что это скверно?

— Потому что… — Я запнулся. А ведь и правда — почему? Собственных аргументов против ремесла матери у меня не нашлось, и я выпалил первое, что пришло в голову: — Потому что мальчишки так сказали!

— Ясно. А ты всегда веришь тому, что они говорят?

— Они так мне тогда надавали, что пришлось им поверить, — вздохнул я.

Маделайн грустно покачала головой и уселась на солому вплотную ко мне.

— И поэтому ты решил ночевать здесь. — Это был не вопрос, а утверждение. Я кивнул. — Невпопад, рано или поздно ты поймешь, что нельзя смотреть на жизнь чужими глазами, нельзя слепо доверять суждениям других о том, что в этом мире хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. Жить надо своим умом.

— Почему?

— Потому что только так ты сможешь добиться, чего захочешь, сможешь стать господином своей собственной жизни.

— Почему?

— Потому что, — убежденно произнесла она (в который уже раз!), — ты — избранник судьбы!

Вздохнув, я откинулся назад и утонул в мягкой душистой соломе. Мне было ясно, что дальше этого мы нынче не продвинемся. Мать всегда заводила эту песню, когда ей нечего было мне сказать, когда у нее не находилось ответов на мои вопросы. У меня уже просто скулы сводило от этих бесконечных разговоров о судьбе, о моем высоком предназначении.