Все. Омейн, да будет так!
Звулун. Рабби, может, ты скажешь Омейн и нашим пожеланиям?
Акива. Скажу, как только услышу, что именно вы хотите.
Бениамин приносит чашу и с поклоном подает Акиве.
Все. Я хочу жениться на Дине и чтобы мы жили долго и у нас было бы много детей! Я хочу купить для родителей дом с садом. Я хочу открыть свое дело и торговать пшеницей. Я хочу, чтобы жена родила мне второго сына! Я хочу отдать младшую дочку замуж.
Акива. Омейн! Дети мои, да сбудется это все! Пусть поможет вам благословение мое!
Пьет, передает чашу по кругу. Все, обнявшись, поют «Гиней ма тов».
Как хорошо, когда братья сидят за столом, обнявшись! Как хорошо, когда братья дружно сидят, обнявшись! Чашу поднимем, братья, пустим ее по кругу! Выпьем, братья, из чаши одной все вместе!
Атмосфера единения и братства. Все радостно и самозабвенно поют.
* * *
Акива, немного навеселе, возвращается с пира. Он напевает: «Как хорошо, когда братья…» Позади него появляется жуткого вида существо с акульей улыбкой во весь рот.
Существо. Акива!
Акива. Да! Кто это окликает меня?
Существо. Это я! Я хочу побеседовать с тобой.
Акива. (Всматриваясь) О, Господи! Ты кто?
Существо. Как ты думаешь, кто?
Акива. Ты — ангел смерти?
Ангел. Точно!!
Акива. А почему ты смеешься? Разве тебе полагается смеяться?
Ангел. Я — посланник Всевышнего, и могу вести себя на земле, как мне хочется. А смеюсь я над двуногими тварями.
Акива. Ты называешь так людей?
Ангел. А ты разве называешь их по-другому?
Акива. Что же тебе кажется в них столь смешным?
Ангел. То, что они говорят: так и так мы сделаем в будущем, а не знают, что дни их исчислены, и приговор им вынесен. Ты ведь возвращаешься с пира богача Рафаила?
Акива. Да.
Ангел. А помнишь, что говорил он гостям, когда наливал вино?
Акива. Он говорил, что из этого вина нальет он им чашу на брачном пиру своего сына.
Ангел. На брачном пиру! Через двадцать лет! А не знает он, что сын его умрет через двадцать дней!
Акива. Это уже решено окончательно?
Ангел. Говорю тебе, приговор вынесен и скреплен печатью.
Акива. Кто же приговорил его?
Ангел. Я! Правда, смешно?
Акива. Нет.
Ангел. Посмейся над двуногими вместе со мной! Те, кто сидели рядом с тобой, они тоже забавные твари! Один хочет жениться, другой — завести дело, третий — купить дом. Все планы строят! А того не знают они, что жить им осталось не более трех лет!
Акива. Кто же приговорил их?
Ангел. Ты!! Давай смеяться вместе, Акива!
Акива. Подожди! Покажи мне конец моих дней.
Ангел. Еще увидишь! То будет грустный день. А пока — смейся, смейся над двуногими тварями, Акива!
Исчезает. В воздухе звучит его сатанинский хохот.
Конец первого действия.ДЕЙСТВИЕ 2
Начало второго действия. Сцена на кладбище. Солдаты, ученики, Элиша, Аристобул
Вечер. Окраина Лода. Пустынное место. Пейзаж довольно зловещий. Руины старой синагоги. Трое римских солдат идут по дороге.
Марий. Ну, где этот перекресток желаний?
Луций. Где-то здесь, уже недалеко.
Септимий. Что-то мне не верится, что в таком месте могут быть девки.
Марий. И чего нам не сиделось у Ираиды? Сытная жратва, доброе вино и девахи хорошие. Ну, дороговато, зато девки в теле…
Луций. Да говорю тебе, я был тут неделю назад. Эти девки всегда здесь стоЯт. И гречанки, и армянки, и эфиопки, кого тут только нет! А стОят они втрое дешевле, чем у Ираиды.
Септимий. Скупость вас погубит парни, вот что! Вы жадные, как еврейские лавочники.
Луций. Вот, вот они! Видите, там стоят.
Показывает рукой в сторону. В углу действительно стоит группа людей, с головой закутанная в покрывала. Оттуда доносится негромкий монотонный шум.
Марий. Разве это девки? Что-то непохоже…Чего это они так тихо стоят, не зовут нас, не пляшут…
Септимий. Да там мужчины, только закутанные. Похожи на разбойников или бродяг.
Марий. И бубнят чего-то… А может, это демоны или духи кладбища?
Луций. Старшой, а как определить демон это или человек?
Септимий. Подойти и ткнуть копьем. Если упадет на землю — значит, человек, а если взлетит — демон.
Марий. Эй, Луций, ты нас сюда завел, ты иди разбирайся с ними!
Луций. И пойду! В штаны не наложу, как ты!
Подходит к группе.
Эй, вы кто? Отвечайте! Слышь, ты!
Срывает покрывало с головы одного, потом всех остальных. Это оказываются ученики академии. Они не сопротивляются, продолжают что-то бормотать про себя, периодически кланяясь и раскачиваясь. Теперь ясно — они молятся.
Эй, парни, это никакие не демоны! Это обыкновенные грязные жидки.
Марий. Еще неизвестно, что хуже.
Септимий. Эти-то хоть не Мессии? Спроси-ка их!
Луций. Эй, ты не Мессия?
Тот молчит, молится, раскачивается.
Я тебя спрашиваю!
Молчание.
Ты что, оглох?
Бьет его древком копья в спину. Ученик вскрикивает и падает. Подходят другие солдаты.
Отвечай, когда тебя спрашивают, еврейский пес! Ты — Мессия? Я спрашиваю, ты — Мессия? Говори, а то глотку перережу!
Приставляет меч к его горлу.
Давид. Натан, что делать? Я должен ему что-то сказать?
Натан. Ответь ему, все равно молитва испорчена. Но на тебе нет греха, ты прервал молитву не по своей воле.
Давид. Я не Мессия. Я обыкновенный человек. Отпусти меня, я ничего не сделал.
Септимий. Кто вы такие?
Натан. Мы — ученики академии Рабби Гамалиила в Лоде. Мы мирные люди, у нас нет оружия.
Септимий. Что вы здесь делали?
Иосиф. Мы молились.
Септимий. Что за молитва ночью? Почему не отвечали на вопросы?
Даниил. Молитва называется «Освящение Луны». Когда ее произносят, нельзя ни на что отвлекаться, тем более, разговаривать.
Марий. И этих придурков мы приняли за демонов? Когда римский патруль спрашивает, надо отвечать быстро и четко, ты понял, жидок?
Бьет его.
Луций. Так ты Мессия или нет?
Даниил. Конечно, нет. Если бы я был Мессией, я бы…
Сжимает в бессильной ярости кулаки.
Марий. Что? Ты бы сожрал нас и всю римскую армию?
Бьет его.
Ну-ка скажи, что ты Мессия! Быстро скажи!
Бьет еще раз.
Луций. Быстро сказал, что ты — Мессия, иначе меч в брюхо!
Появляется выпивший Аристобул. Он идет, покачиваясь, обращаясь к невидимому собеседнику:
Аристобул. А на это, Теодор, я собираюсь возразить так: если Бог любит меня, то, логично предположить, что Он рассчитывает на взаимность. Но если так — Он должен открыться мне, ведь я не знаю Его, а никто не может любить неведомое. Раз Он до сих пор не открылся мне, значит, либо Он отнюдь не любит меня, либо Его вовсе нет. Заметь, что для меня это равнозначно, ибо если Он есть, но не любит меня, это все равно, как если бы Его не было вообще. Как тебе такой аргумент? По-моему, он достоин лучших софистов. Теодор? Что ты молчишь? Ты где?
Тем временем солдаты продолжают измываться над учениками.
Марий. Скажи, что ты Мессия, хуже будет!
Удар.
Аристобул. Что тут происходит? Почему вы бьете этих несчастных? Разве не ясно, что они никакие не мессии, а обыкновенные глупые охломоны? Отпустите их во имя Зевса справедливого!
Луций. А ты сам-то кто? Тоже грязный еврей? Хочешь получить свою порцию?
Аристобул. Нет, я не еврей, а грек. Но я не вижу ничего зазорного в том, чтобы быть евреем. Главное, быть человеком, а не тупым животным, вроде тебя.
Луций. Что ты сказал? Ну-ка иди сюда!
Септимий. Не трогай его! Он, правда, грек. По разговору слышно. (Аристобулу) Эй, прохожий, иди своей дорогой! Это тебя не касается.
Аристобул. Как это не касается? На моих глазах вооруженные головорезы издеваются над безоружными простаками! Я не могу пройти мимо столь вопиющего безобразия. Я хоть и киник, но не могу смириться с несправедливостью.