его грудь, пытаясь разобраться с собственными ощущениями, но как только я попыталась сконцентрироваться и представить, как это выглядит со стороны, Алмазов обхватил ладонью мою шею, чуть зарываясь пальцами в волосы. И почему-то именно это, а не губы, меня отрезвило. Эту руку он совал этому Ивану! Отталкиваю со всей силы Алмазова в грудь, на что тот открыто усмехается, чуть покачиваясь.
— Я был уверен, что ты мне отдавишь ногу или прикусишь губу, причем значительно раньше, — с усмешкой произносит он, при этом улыбается и облизывает свою нижнюю губу. — А ни то, ни другое. Ты меня удивила. Диагноз по поцелую ставить тебе не буду, он пока неутешительный, но…, — делает многозначительную паузу. — С большой надеждой на будущее. Хорошее утро, несмотря на чьи-то отечные яйца.
— Еще раз так сделаете и я распечатаю фотографии с вашей голой задницей, членом и мошонкой. И отправлю всей больнице. Понятно?!
— Боже мой, ты что фотографировала мои гениталии, когда я спал?! — наигранно хватается за грудь, при этом цокая. — Ужас, я в шоке. Однако… показывай. Страна должна знать своих героев в лицо. В конце концов, гениталии что надо, можно и показать. Это даже не порно будет, а красивая эротика.
— А вы уверены, что они что надо?
— Не, ну мне, конечно, тяжело сравнивать, я тысячи членов, к счастью, не видал, только свой каждый день. У тебя опыт в морге по более моего будет, но думаю все у меня нормуль. Оценишь еще. Ну что, пойдем смотреть твою мошонку?
— Она не моя, — придурок!
Подхожу к шкафу, хватаю свою сумку и достаю оттуда влажные салфетки. Демонстративно вытираю ими губы и шею. И ведь как назло выложила все антисептики. Дура! Да кому нужны эти глупые обещания?! Не обосралась и ладно.
— Вы про упомянутую мной недавно статью УК РФ помните?
— Помню. Верю… Очень верю в безнаказанность. Все, Полина Сергеевна, выдохни и пойдем смотреть твои любимые органы.
— Вы, наверное, путаете меня с одной из ваших студенток. Со мной такие штучки не пройдут, — вытирая губы третьей по счету салфеткой, зло бросаю я.
— Не путаю. У меня хорошая память на лица. Кстати, что ты там так активно трешь? Бактерии уже проникли внутрь. Смирись. Еще восемь раз за день и все будет общее. Так, возвращаемся к мошонке. Пойдем в палату, по пути расскажешь, что там кроме отека, — совершенно серьезно произносит Алмазов, меняя не только тембр голоса, но и выражение лица.
Беру со стола историю болезни и молча иду за Алмазовым.
— Ну так что там еще кроме отека?
— Боль, гиперемия, гипертермия. Все признаки воспаления.
— Мошонка горячая или весь…? — смотрит на историю в моих руках, вглядываясь в фамилию. — Михайлов горячий? О, это тот, что со слуховым аппаратом.
— Первое. Общую температуру я не успела ему измерить. И да, тот самый.
— Ты еще и мошонку ему пропальпировала. Ну молоток. А, кстати, как ты ее пальпировала?
— Надела виниловые перчатки и коснулась тыльной стороной ладони сначала одного яичка, а потом другого, чтобы сравнить разницу температур. И я ее не пальпировала.
— Ты просто умничка, Полина. Вот без шуток. Давай позовем Михайлова в смотровую. Не будем смущать мужчину при всех, когда будем задавать интимные вопросы.
Хотелось бы мне послать его в самую настоящую жопу, но не могу не признать, что он прав. Грустный, плохо слышащий дядечка пятидесяти восьми лет, по фамилии Михайлов, выглядящий на все семьдесят, и без того при мне стеснялся опустить трусы под одеялом, а тут вдвоем, да еще и с расспросами. Алмазов вполне доброжелательно завел его в процедурный кабинет, уложил на кушетку и ровно через секунду, после того, как тот спустил штаны, произнес вслух то, чего я уж точно от него не ожидала.
— Еп твою мать…
— Что, говорите?
— Я спрашиваю, Виктор Михайлович, давно такая мошонка? Вы же не жаловались все эти дни ни на боль, ни на такие размеры. За сутки такое не появляется.
— Ну как давно… вот как девушку эту встретил, — Михайлов взглянул на меня так, как будто это я его чем-то заразила, Ей Богу!
— Откуда ж я знаю, когда вы ее встретили. Может, вы с ней давно… дружите и мошонку раньше ей показывали, — быстрый взгляд в мою сторону и этот… сученыш еще и подмигивает мне.
— С понедельника, наверное. А может с воскресенья.
— Понятно. Ничем не прищемляли? Дверью, например. Может в душе упали. Точно травм не было? — рассматривая со скорбным лицом раздутое хозяйство, интересуется Алмазов.
— Нет. Ничего не было.
— Половой жизнью живете? Когда был последний половой акт?
— Ой, давно, года два назад, как жену похоронил. Не до этого дела было.
— Ну да. Согласен, не до этого, — вполне серьезно, без тени шутки произносит Алмазов, выбрасывая перчатки в мусорную корзину. — Смотрите, Виктор Михайлович, сейчас у вас возьмут кровь из вены, а примерно через полчаса, может час, отправим вас на УЗИ. Там посмотрят вашу мошонку. А дальше мы сюда приведем уролога и от этого будем отталкиваться. Одевайтесь. Пойдемте, Полина Сергеевна, обсудим, — подхватывает меня под локоть и выводит из процедурного. — Позвони в ОФД, попроси взять его по cito и не забудь написать в истории кратенько эпикриз. Заболел остро, жалобы на сильную, усиливающуюся при движении боль в мошонке, бла-бла-бла, короче придумаешь. Все, беги. А за побегушную работу, я тебя, радость моя, подвезу до дома. Я знаю, что ты не на машине, потому что в теньке ее не было, — улыбаясь, произносит Алмазов.
— Спасибо, Сергей Александрович, но меня сегодня и так подвозят.
— Да что ты говоришь? Дай угадаю, придуманный за пару часов парень?
— Нет. Друг по сексу. Что-то захотелось. Надо сбросить напряжение, скопившееся за пять дней. Копить в себе нельзя, а то застой плохо влияет на организм. Ну, я побежала.
Разворачиваюсь и быстрым шагом иду к лифту. Самое смешное, что меня действительно подвозят. И совершенно не важно, что это мой брат. Теперь я не только дико желаю увидеть Диму, после годового отсутствия, но и сделать так, чтобы нашу встречу обязательно увидел Алмазов.