крестьянством? А знаете, чем кончится серп и молот?
— Чем?
— Напишите слова: "молот серп" и прочтите задом наперёд. Получится: "престолом".
Безайс про себя по буквам прочёл слова задом наперёд. Действительно, получилось "престолом".
— Ну и что же из этого?
— То, что это неспроста. Почему так получается?
— Глупо.
— Нет, не глупо. Тут что-то есть.
Он видел в этом какой-то особый, тайный смысл. Он твёрдо стоял на своём, и его нельзя было убедить ничем. Для него это было важнее всех доказательств.
— Тут что-то есть, — повторял он многозначительно, и это бесило Матвеева.
Жуканов вымотал из него душу своими рассуждениями, и, когда Безайс начал спорить, Матвеев не выдержал.
— Замолчи, Безайс, — сказал он. — У меня резь в животе от ваших разговоров. Пускай они кончаются чем угодно.
Он решительно закрыл глаза. Чтобы заснуть, он старался представить себе, что сани едут в обратном направлении. Жуканов и Безайс, помолчав немного, начали говорить об образовании, но конца их разговора он не слышал. Несколько раз он просыпался, чтобы поправить сползавшую набок шапку. На мгновение он видел мелькающие деревья, слышал голоса и снова погружался, как в тёплую воду, в сон. Ему приснилось что-то без начала и без конца — будто он плывёт в лодке по реке и его несёт к плотине, где тяжело вертится громадное мельничное колесо. А что было дальше, он не помнил.
Он проснулся оттого, что сани остановились. Жуканов говорил с кем-то быстро, пониженным голосом. Сквозь полуоткрытые веки Матвеев видел, что рядом с санями стоит всадник в солдатской шинели и в папахе, глубоко надвинутой на голову.
Матвеев медленно, ещё не совсем проснувшись, разглядывал фигуру всадника. Это был высокий, с татарским обветренным лицом человек. Из-за спины торчал короткий кавалерийский карабин. Он показывал куда-то плёткой и вглядывался, щуря слегка косые глаза. Матвеев сонно смотрел на него, ни о чём не думая. Ему хотелось спать, и он закрыл глаза. Когда он снова открыл их, всадник повернул лошадь, поднялся на стременах и взмахнул плёткой. В этот момент Матвеев отчётливо увидел то, чего он сначала не заметил, — на плече, там, где проходил ремень карабина, был синий с двумя полосками погон.
Матвеев сначала даже не удивился. Несколько минут он лежал, разглядывая спину удалявшегося всадника. Тот скрылся за поворотом дороги. Матвеев устало закрыл глаза и вдруг ясно представил синий, немного смятый погон, папаху и скуластое лицо. По телу Матвеева прошла мелкая колючая дрожь. Он медленно поднялся и повернулся к Безайсу.
Сани стояли на дороге. По обеим сторонам поднимался высокий тёмный лес. Безайс широко раскрытыми глазами смотрел в ту сторону, куда уехал всадник. Жуканов и Варя казались скорее удивлёнными, чем испуганными. Матвеев глядел на них, ничего не понимая.
— Что же это такое? — спросил он строго.
— Это казак, — ответил Безайс без всякого одушевления.
— Откуда он взялся?
— Он ехал по дороге. Подъехал к саням. Остановил нас и спросил, далеко ли деревня и как называется.
— Ну?
— Вот и все. А потом поехал дальше.
Матвеев почесал мизинцем глаз и задумался.
— Значит, — сказал он, — Хабаровск занят белыми.
Он снова задумался. Надо было что-то немедленно сделать, но ему ничего не приходило в голову.
— Ну? — спросил Безайс.
— Это чертовски неприятная история, — ответил Матвеев, бесцельно вытаскивая карандаш и вертя его в руках. — Честное слово, чертовски неприятная. Надо ехать дальше, — продолжал он. — Сейчас мы на положении мух, попавших в суп. Идти назад всё равно нельзя, потому что придётся переходить через фронт, а мы даже не знаем, где он находится. Надо ехать в Хабаровск и либо ждать там, когда придут наши, либо ехать дальше, в Приморье.
— Ехать нельзя, — сказал Безайс, — нельзя потому, что легче попасться. В фронтовой полосе не так-то легко разъезжать взад и вперёд.
— Я всё равно назад не поеду, — сказал вдруг Жуканов.
— Вот и хорошо, — сказал Безайс. — Мы тоже поедем дальше.
— Я и дальше не поеду.
Это было совсем неожиданно.
— Почему? — спросил Безайс.
— Потому что потому.
— То есть как?
— Да так. Я хозяин, лошади мои. Чего хочу, то и делаю.
Наступила тяжёлая пауза.
— Эти лошади, — наставительно сказал Безайс, — не ваши, а торгового дома Чурина.
— Да уж и не ваши, будьте спокойны.
— А куда же вы поедете?
— Вернусь в ту деревню, к старику, у которого ночевали.
— А мы?
— А вы как хотите.
Они растерянно переглянулись.
— Очень это красиво с вашей стороны, — сказал Безайс. — Мы вам помогли, а вы нас бросаете. Это свинство.
Жуканов концом кнута поправил шапку.
— Конечно, свинство, — спокойно ответил он. — Только ведь и мне нет охоты шею подставлять. Жить каждому хочется. Вы молодые люди, вам это смешно, а я больной человек. Если меня арестуют, я умереть могу.
Безайс взволнованно снял и снова надел перчатку.
— Не умрёте, — сказал он. — Поймите, что нам надо ехать.
— Всем надо, — возразил Жуканов рассудительно. — Странно. Если я из-за своего добродушия согласился вас везти, так вы уж хотите на меня верхом сесть.
— Оставьте, Жуканов!
— Сказал — нельзя.
Варя переводила взгляд с Безайса на Матвеева.
— Придётся вам выйти, — сказал Жуканов. — Ничего не поделаешь. Всей душой был бы рад, да не могу.
Матвеев вылез из саней.
— Безайс, поди сюда, — сказал он. — Жуканов, подождите немного, минут пять.
— Пять минут — могу.
Они отошли на несколько шагов и остановились.
— Ну?
Безайс оглядел ровную, уходящую вперёд дорогу и вздохнул.
— Чего же разговаривать? — сказал он пониженным голосом. — Мы влипли, старик.
— Влипли?
— Конечно. Все равно, вперёд или назад. Пойдём?
— Мы не пойдём, а поедем, — решительно возразил Матвеев. — Нельзя идти по снегу в такой мороз. До Хабаровска ещё тридцать вёрст. Когда мы там будем? Надо скорей кончать с этой дорогой. Я возьму его за шиворот и вытрясу из него душу, если он не поедет.
— А что делать с документами? Порвать?
— Рвать их нельзя, потому что, когда попадём к своим, как мы докажем, кто мы такие?
— Куда же их прятать?
— В ботинки. В сани наконец.
Они вернулись к саням.
— Мы поедем дальше, — сказал Матвеев, глядя поверх Жуканова. — А вы можете ехать с нами или вернуться в деревню. Мы вас не держим.
Жуканов растерянно глядел на них.
— Товарищ Безайс, — сказал он, прижимая руки к груди. — И вы тоже, товарищ Матвеев. Не шутите со мной. Я больной человек. У меня от таких шуток душа переворачивается.
— Знаю, знаю, — оборвал его Безайс, садясь в сани. — Душа переворачивается, и в глазах бегают такие муравчики. Слышали.
Легко, почти без усилия, Матвеев взял Жуканова за борт пальто, оттолкнул в