Читать интересную книгу ПОТОЛОК МИРА - А Гарри

В этот момент Годунов, высунувшись из люка, заметил, что красная вожжа разрывного клапана далеко отошла от окна. Он пробовал достать ее рукой, но не мог дотянуться. Тогда Годунов уверенно вылез из кабины, забрался на верх гондолы и достал веревку… Через несколько минут длинный гайдроп уже касался земли. По двору Коломенского завода волочился якорный канат. Выбежали рабочие и погнались за гайдропом. К счастью, они не удержали его. А иначе стратостат опустился бы прямо в реку. Низко пролетя над рекой, так низко, что воздухоплаватели поспешно завинтили люки, стратостат мягко коснулся земли. В это мгновение все трое разом дернули вожжу разрывного приспособления. Оболочка стала падать, с шумом выдавливая газ через отверстие. Воздухоплаватели спокойно вылезли из гондолы. В стороне медленно издыхала оболочка. Со всех сторон сбегались люди. Аэронавты с затаенным волнением вступили на родную землю, зеленую, влажную.

Дневник Прокофьева

Вот как описал свой исторический полет командир стратостата Прокофьев. Как не похожи эти спокойные, обстоятельные, уверенные, полные веселой бодрости, записи на нервозные строки пиккаровского дневника:

«Мы взвешиваем стратостат. Подъемная сила водорода измерительными приборами определилась в 1,15 кг. Это — в нашу пользу. Первое взвешивание показывает достаточную сплавную силу.

Мы в кабине. Стратостат освобожден от строп. Красноармейцы держат его за ивовый амортизатор.

Раздается команда т. Гараканидзе…

Быстро и плавно отделяемся от земли. Шлем свои приветствия провожающим нас товарищам.

8 ч. 45 м. Мы в полете. Бирнбаум начал настраивать радио. Я и Годунов сосредоточили свое внимание на подъеме. Высота 2000 метров. Короткая команда:

— Задраить лазы!

— Лаз задраен, — отвечает Годунов.

В кабине абсолютная тишина. Задраивание удалось хорошо. Чувствуется какое-то напряжение и торжественность. Только шелест оболочки да бросаемые взгляды на приборы дают знать, что мы в полете и плавно идем вверх.

Скорость полета не превышает 5–6 метров в секунду, хотя вариометр показывает 4–5 — значит, слегка подвирает. В этом мы убеждаемся после того, как производим вычисление скорости подъема по альтиметру и секундомеру.

Летим в глубоком молчании. Только изредка перекидываясь взглядами или кивком головы, мы даем понять друг другу, что все идет хорошо.

Около 9 часов слышим голос:

— Марс, Марс! Я — Рыба! Слушайте! Настраивайтесь!

Радио работает. Все в порядке.

Заносим первую отметку в бортовой журнал.

8 ч. 59 м. Высота 6000 м. Видимость прекрасная. Проходим стадион „Динамо“.

9 ч. 05 м. Высота 9600 м. Заглядываем на верхний люк — оболочка стратостата расправляется нормально. Совершенно отчетливо обнаруживается тенденция выполниться в шар. Но мы этого не хотим: по нашим расчетам форму шара оболочка должна принять на значительно большей высоте.

9 ч. 11 м. Радиограмма от начальника воздушных сил:

„Принял вас. Хорошо слышно. Желаю успеха! Как работают кислородоприборы кабине? Как думаете взять потолок? Не особенно увлекайтесь! Не рискуйте! Алкснис“.

9 ч. 17 м. Бирнбаум не видит показателей приборов. Он занят радио. Мы с Годуновым первые поздравили друг друга:

— Рекорд высоты профессора Пиккара побит! — говорит мне Годунов.

Давление 72 миллиметра.

Это давление соответствует приблизительно высоте 16800 метров. Зона же равновесия еще не наступила. Мы уверены, что поднимемся еще выше.

9 ч. 19 м. 20 с. Давление 70 миллиметров. Высота по альтиметру 17000 м. Стратостат идет вверх. Скорость подъема 2,5–3 метра в секунду. В кабине та же тишина. Каждый из нас переживает торжественность момента. Но нам некогда, мы заняты наблюдениями…

В кабине светло. Свои наблюдения вели, пользуясь солнечным светом. Солнечные лучи доставили нам много беспокойств. Они — ярки. В следующий раз будем предусмотрительнее и возьмем с собой очки.

Постепенно скорость подъема начинает затухать.

Высота 17500 м. До высоты в 16500 м. мы не израсходовали ни одного килограмма балласта. Сейчас мы достигли зоны равновесия. Чтобы проверить действие балластного управления, выбрасываем 80 кг балласта. Аппарат действует хорошо. Уравновешивание удалось без всякого труда.

Годунов прерывает наблюдение на приборах Гессе и Кольгерстера.

Мы не даем слушать радио Бирнбауму. Казалось, нашему возбуждению не будет предела, хотя через верхний люк мы отчетливо увидели, как наш стратостат начинает принимать форму правильного шара. Каждая его принадлежность была на своем месте.

Красивое, незабываемое зрелище?

Мы говорим друг с другом, но наши голоса чуть приглушены.

На землю шлем сообщение, что „стратостат в полном порядке и ведет себя хорошо“.

9 ч. 26 м. 15 с. Давление 66 м.

9 ч. 47 м. Давление 65,5 мм. Значит, мы уравновесились. Обращаюсь к Годунову с вопросом, закончены ли наблюдения на этой высоте. Пользуясь временем, давайте попробуем пойти вверх!

Годунов просит несколько минут подождать. Он еще не закончил наблюдения на приборах.

Но вот наблюдения закончены. Мы решаем отдать соответствующую часть балласта.

Полуоборот штурвала. Слышно, как отцепился мешок… Полный оборот штурвала. Слышим, как падают остальные мешки…

У нас возникло сомнение, не замерзнет ли состав, которым наполнены сальники? Опасение оказалось напрасным Рукоятка штурвала поворачивалась с такой же легкостью, как и на земле.

9 ч. 50 м. Давление 59 мм. Земля нам сообщаете что нас там видят хорошо. За полетом ведутся регулярные наблюдения.

— Хорошо, — говорит Годунов, — значит, обеспечен всесторонний контроль.

Видимость прекрасная. Она нисколько не ухудшилась против высоты в 6000 м, когда мы видели стадион „Динамо“, даже улучшилась Мы ориентируемся и определяем, что идем в юго-восточном направлении от Москвы, но очень медленно. Нам кажется, что мы совсем недалеко от центрального аэродрома или почти над ним.

10 часов утра. Пользуясь тем, что Годунов ведет наблюдения по определению интенсивности космических лучей, а значит, производит отчеты и по аэронавигационным приборам, я отрываюсь для наблюдений за землей.

Москва подернута дымкой. Всматриваюсь простыми глазами Нахожу Балчуг, канал. Значит, недалеко Красная площадь и Кремль. С этим соглашается и Годунов.

Нагибаюсь. В люки отчетливо видна тень. Присматриваюсь — железная дорога. В правильности этого предположения меня еще больше убеждают быстро расстилающиеся дымки над насыпью железной дороги, от которой и падала тень.

10 ч. 22 м. Высота 17400 м. Берем первую пробу воздуха. Стратостат в состоянии равновесия.

В кабине у нас висит шкала для отметки изменяющегося цвета неба. Небо темнофиолетовое.

Хочется смотреть и на небо и вниз. Больше тянет смотреть вниз. Видимость по-прежнему исключительно хорошая, — на такую высоту не доходят ни пыль, ни водяные пары!

Проверяем действие клапанов, проверяем штурвал лебедки, не открывая самого клапана. Состав не замерзает. Значит, на спуск пойдем в любой момент, когда захотим.

10 ч. 30 м. 34 с. Давление 61 мм. Решаем сдать еще небольшую дозу балласта.

Высота 18100 м. В кабине тишина, только слышим жужжание машинки, поглощающей углекислоту, и легкий свист выходящего жидкого кислорода.

Вдруг мы обнаруживаем новые шумы… Привычное к прежним шумам ухо уловило легкий шипящий свист. Он совсем непохож на выход кислорода и жужжание машинки. В барометрах почему-то заскакала ртуть…

Что это? Мы пошли вниз?

Нет!

Бросаем взгляд на верхний люк. Положение аппендиксовой рубашки стратостата и показания ареометра убеждают нас в противном, — мы продолжаем медленно подниматься.

Для воздухоплавателя лучшим показателем спуска является сморщивание оболочки шара. Но этого нет. Значит, все хорошо. Начинаем тщательный осмотр приборов… Оказывается, лопнуло, не выдержав давления, стекло герметического колпака барографа. Мы облегченно вздохнули. Быстро ликвидировали ненормальность.

На приборах снова начинаются правильные показания.

В поисках шума и ликвидации неисправности мы почувствовали голод. Плитка шоколада, немного винограда и несколько глотков воды, и мы снова за работой.

10 ч. 35 м. Высота 17900 м. Берем вторую пробу воздуха.

11 ч. 10 м. Давление в кабине выросло на 12 мм. Из-за этого перестал работать прибор, автоматически подающий кислород. Мы открываем кран и выпускаем избыток давления. Кран чуть примерз, но работает так же хорошо. Сторона кабины, обращенная к солнцу, нагрета.

Температура в кабине плюс 25°; вне — минус 65°.