— Саншо, тебе не кажется, что этот лес очень сильно отличается от той чащи, в которой мы блукали в Турени? Странно мне это, вроде бы и расстояния небольшие.
— Ты наблюдательный, Феб, — ответил мне одноглазый приятель. — Близость замка, вот и весь секрет такого леса. Сухостой в округе давно спалили в его каминах. А вилланам здесь без особого разрешения сеньора даже прикоснуться топором к дереву — если не смерть, то суровое наказание. Вот они и собрали в округе весь хворост до последней веточки. И кусты тайком подрубают, что бы те на корню высыхали и становились законным хворостом. А что до Турени… Свой лес Паук Луи заповедовал рубить, чтобы он стал непроходимым. Сплетничали, что он даже капканы на людей там ставит. А дрова ему рекой возят.
Этой поездкой я просто наслаждался. И не только потому, что мог вертеть головой вокруг и получать от созерцания яркое сенсорное удовольствие, сколько ездой на подарке моей Дамы — иноходец был выше всяческих похвал. Никогда раньше не ездил на таких конях и теперь понял все литературные восторги по поводу их иной ходьбы.
Проселок уткнулся на торный тракт, который был намного шире — три телеги разъедутся без напряга. Виделось что по этому «шоссе» ездят часто. Но скорее всего в другое время. Утром от реки, после разгрузки барок, а к реке, как Бог пошлет.
Остановились, не выезжая на тракт, выслав по нему разведку вправо и влево от перекрестка.
Разведчики вернулись быстро — разве что коней размяли, сообщив, что в обе стороны пусто.
На тракте весь отряд пошел широкой рысью, которую еще «строевой» называют.
И тут моя кобылка меня не подвела: шла нос к носу с жеребцом Санчо. И если инфант постоянно подпрыгивал в седле, опираясь на стремена — «облегчался» как говорят конники. То я на Флейте как сидел, так и сижу. Езда на иноходце больше походила на езду на мотоцикле, нежели лошади.
Навыки всадника у юного тела моего донора намного превосходили мои собственные в прошлой жизни. Хотя с конноспортивным комплексом музейщики часто общались по поводу тематических костюмированных праздников, которыми директорат комплекса зарабатывал основные деньги с массовой публики. И соответственно угощали нас «покатушками» на лошадках. Одно время я так втянулся в это, что каждые выходные проводил на стипль-чезе, и сына к этому привлекал — нечего ему все свободное время за компьютером сидеть. Так что для человека ХХI века держался в седле я неплохо. Но как владел своим телом Феб, для меня было откровением. Просто олимпийский чемпион, и главное было ему в этом не мешать. В чем я и тренировался на ходу: выпустить наработанные рефлексы доставшегося мне тела не сковывая их своим сознанием.
Скорость отряда на тракте выросла существенно. Река — наше спасение, приближалась.
Крутил, крутил головой по сторонам, потом это мне надоело: никакой новизны — все тот же лиственный лес, разве что погуще стал подлеском.
Подозвал жестом к себе Филиппа, и когда тот подъехал ко мне спросил, не снижая скорости кобылки.
— Все давно хочу тебя спросить, дамуазо: а где мои доспехи?
Парень виновато опустил голову и промямлил.
— Остались в шато Плесси-ле-Тур, сир. Хорошие были доспехи, белые* — миланские. И шлем — армет*. Копья турнирные. Бастард*. Два тарча*, гербовых вианских. И еще один с гербом Беарна. Ваш любимый моргенштерн* для бугурта*. Это тяжелые турнирные доспехи. Еще кольчуга панцирного плетения и полукираса* с наплечниками толедской работы, черные с золотой насечкой, горжет* и салад* такие же — эти боевые, легкие. Боевое копье еще, не турнирное. Попоны гербовые для коней, как легкие, так и простяжные с набивкой паклей. Доспехи белые для коня*, гарнитурные к турнирному доспеху. Знамена. В том числе ваша баннера* осталась вместе с вашими доспехами. И моя бригантина* тоже вместе со шлемом и всем прочим.
— У дона Саншо как?
— Та же история. Его корацина* осталась в его покоях.
И паж замолк.
— Как так получилось? — спросил я.
— На нас напали неожиданно, сир. Никто из наших людей не был в доспехах — мы же были в гостях и гуляли во дворе шато только с парадным оружием. Хорошо хоть удалось вовремя лошадей вывести из конюшни, да и то не всех.
— Мда… — промолчал немного и задал вопрос, к которому так долго подбирался. — Что сталось с нашими людьми, которые остались нас прикрывать?
— Они все дворяне, сир, и если не погибли, то захвачены в плен. Лошадей для них мы не успели вывести. Думаю, за них потребуют выкуп.
— Казна моя?
— Осталась также в ваших покоях, сир, — спокойно уже ответил парень, он же за казну не отвечал.
— Час от часу не легче. Сколько людей прикрывало наш отход?
— Десяток, сир. В основном ваши молодые вассалы из Вианы и Тапа. И пяток из свиты инфанта. Всего пятнадцать человек. Кабальеро, сержанты, оруженосцы, конюшие и казначей.
— Казначей? — удивился я искренне.
— Да, сир, он лихо владеет мечом.
Какие неординарные бухгалтера в это время водятся. Однако, чем дальше в анжуйский лес, тем больше я понимаю, что мы там — в прекрасном далёко, совсем не понимаем жизнь средневековья.
— Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное — спастись самим. Потом и остальных вытащим, — сказал я и отослал оруженосца от себя. — Свободен пока.
Дорогу за поворотом неожиданно преградила нам большая двуколка с впряженным в нее большим мышастым ослом. Животное лежало на земле и неритмично дергало задней ногой. Вокруг повозки стояла группа людей, скорее всего — семья: крепкий мужик лет за сорок, парень лет семнадцати и еще один годков десяти, женщина лет тридцати с небольшим и две девочки-близняшки не более пяти лет.
Наше боевое охранение уже нарезало вокруг них круги. Развлечение им. А службу кто нести будет? О чем не преминул я попенять сержанту.
Тот выскочил на коне вперед и шуганул стрелков на службу. Опасности никакой для нас эти несчастные не представляли. Но взаимопонимания между сержантом и людьми, стоящими на дороге я также не заметил.
Подъехав ближе, я спросил сержанта: в чем дело?
— Государь, этот серв* пытается говорить на языке франков, но у него это плохо получается. По-человечески же говорить он совсем не умеет.
Насчет «по-человечески» я так понял, что сержант имел в виду васконскую мову.
— С грехом пополам я разобрал, сир, — продолжил сержант доклад, — что они путешественники и что у них пал осел, который вот-вот околеет. И для них это беда. Впрочем, мы это и так видим сами.
Тем временем наш отряд полностью окружил бедолаг. Но никто так и не смог понять, что там себе этот мужик лопочет. Так и гадали, пока мужик не заметил на мне золотые шпоры и не обратился ко мне, как «герр риттер*».
— Шрехен зи дойч? — озарила меня догадка.
— О! Я. Я-я-а.
Обрадовался тот и зачастил на таком заковыристом диалекте средней Германии, что даже я свободно владеющий хохдойчем* понимал только с пятого на десятое. Все же немецкие народные диалекты отстоят от литературного немецкого языка еще дальше чем «современная» украинская мова от лексики Тараса Шевченко, которого скоро будут на украинский язык переводить. Так вот, даже в первую мировую войну германская императорская армия стоилась по «национальному признаку», иначе солдаты просто не понимали, о чем им толкуют прусские офицеры. Хотя и те и те дойчи — один народ.
Я спросил мужика: кто он и получил обстоятельный ответ.
— Я Уве Штриттматер, колокольных дел мастер из Мехелена, который здесь называют Малин. А это моя семья.
— Куда путь держите? — влез с допросом дон Саншо.
Я перевел.
— Куда подальше от германских земель, — устало промолвил путник, — но, как видите, наш осёл околел и думаю, что наш путь тут и закончится насовсем. Конца недолго ждать осталось.
Вся семья ремесленника стояла за повозкой и молчала. Выражение лиц у них было фатальным. Эти люди давно готовы принять любой удар судьбы и смирились с этим.
— Что вас гонит на чужбину? — дон Саншо подбоченился в седле.
Я перевел.
— Если вам, герр риттер, что-либо говорит слово: Фемгерихт*, то и объяснять чего-либо нет смысла. А если вы такого слова не знаете, то и не рассказать о нем в двух словах. Если коротко, то мне грозит смертельная опасность, от которой я и бегу, куда глаза глядят.
— А ты дерзок, мастеровщина, — сурово сказал дон Саншо, после моего перевода.
Инфант решил обидеться и наказать проходимца. Рука его уже потянула плеть из сапога.
Я вольно перевел мастеру что «герр риттер» обидчив, и лучше его не дразнить. Мастер понял, что за лучшее надо сократиться.
— Простите меня, Ваша милость, — поклонился он Саншо, — если я был не учтив с вами, это все потрясение от того, что я не могу двигаться дальше. И от плохого знания вашего языка.
— К дону надо обращаться Ваша Светлость, — подсказал мастеру сьер Вото на языке франков.