— Спасибо, брат, ты уже приводил мне доктора, который даже руки не моет, — съехидничал я в ответ, — В итоге обошлись цирюльником.
— Да дались тебе его руки, — снова взорвался дон Саншо.
— Грязные руки в ране — это серьезно, — наставительно сказал я. — Это ведет к гарантированной gangrene.
— К чему? — переспросил сержант.
— К Антонову огню, — пояснил я.
— В конце концов, это твое здоровье, — вдруг сдался кантабрийский инфант.
Остальные командиры воздержались от каких-либо комментариев.
Однако на этом скандал, вернее его последствия не кончились.
Я вдруг обнаружил, что становлюсь эгоцентриком как нормальный подросток. И все выверенные линии поведения, которые выстраивает старик, с легкостью сметаются спонтанным гормональным штормом юнца. В принципе, мне бы еще вылежаться — по доброму недельку, как минимум, а вот шило в заднице не дает мне спокойно лежать. Оттого и скандалю: чтобы по-моему было. Я окрестности осматривать желаю, а не в небо пялиться. В то же время понимаю, что дольше в замке оставаться не следует — недалеко до греха. Девочка первая не выдержит удерживать девственность в своем сосредоточии чести. А это будет тяжкое оскорбление гостеприимца. У нас совсем не та ситуация, чтобы врагов плодить.
Выскочил в коридор, а там слуг человек пять в разные стороны сразу порскнуло от моей двери. Я и дуэнью своей пассии в этой толпе углядел, как она, высоко подобрав юбки, быстро перебирала ногами в красных чулках по коридору в сторону башни. Только ударял в потолок стук от ее деревянных сабо.
Когда я вышел на свежий воздух, как раз во двор замка въезжали старший лучник сьера Вото и баронский слуга верхами на мокрых лошадях. Они с утра самого наладились в разведку: проверить дорогу до реки и барку для нас в аренду разыскать. Видно вечерней разведкой все же сержант был недоволен.
По моему повелительному жесту, стрелок соскочил с коня и встал передо мной на одно колено. Повод его коня тут же принял баронский слуга.
— Встань, — приказал я.
Воин повиновался.
— Докладывай.
— Ваше Высочество, барку арендовать удалось до самого Нанта, хоть и лишний час проторговались с хозяином. Только вот на борт можно взять всего двадцать четыре коня — больше в трюм не влезет.
— А люди?
— Люди поместятся все и даже еще место останется.
— Молодец. Я тобой доволен. Только никому про лошадей не говори, — и добавил торопливо. — Кроме своего господина. Но и ему передай, чтобы он об этом не трепал.
Стрелок кивнул, показав, что все понял.
— Ступай — поешь чего-нибудь на кухне. Ускакали-то, наверное, до завтрака.
Пока мы беседовали, баронский слуга увел лошадей на конюшню. И разговора нашего не слышал. Двух коней придется бросить — жалко. Кроме двух рыцарских тяжеловозов — дестриэров*, под полный комплект рыцарской брони у шевалье и сьера, остальные кони были андалузской породы*, которая здесь ценилась, но нагружать этих коней чрезмерными латами не рекомендовалось. Максимум простеганной попоной от стрел.
Кстати, а где мои латы, что-то я их не видел? И ведь не спросить никого прямо в лоб. Впрочем, дон Саншо также без шлема и рыцарских лат. Видно из замка Паука сбегали мы с ним совсем налегке. Надо будет еще выяснить, что будет с нашими людьми, которые нас прикрывать там воротах остались?
Подошли дон Саншо со сьером Вото.
— Вы уже в курсе, что двух лошадей надо будет бросить? — спросил я их.
— Не беспокойся Феб, оставим их хозяевам в благодарность за гостеприимство, — ответил мне дон Саншо. — Денег с нас не возьмут, а вот от таких лошадей отказаться… не у каждого получиться.
Сьер Вото только головой покивал в знак согласия и выразил общее мнение.
— Щедрый отдарок за два дня постоя.
— И когда дарить будем? — спросил я.
— А как только, так сразу, — улыбнулся дон Саншо. — Лучше всего непосредственно перед отъездом.
— Вы позволите высказаться, Ваша Светлость? — робко встрял в наш разговор сьер Вото.
— Говори, — поощрил его дон Саншо.
— Я так думаю, что лошадей надо подарить не барону, а молодой хозяйке, как только Его Высочество возложит на себя ее цвета и признает своей Дамой. Это будет куртуазней. Я готов отдать из своего копья белую кобылу. Какая лошадь будет выбрана второй на жительстве в этом шато, решайте сами, сеньоры.
— Ладно, отберите коней сами, но так чтобы мне не было позорно за подарок принца, — ну прям действительно как монарх повелел, причем людям не из моего государства.
Нахал.
Кто нахал?
А я и нахал.
Подбежала дуэнья моей пассии и проворковала, присев перед нами раскорякой в неловком реверансе.
— Ваши Высочества, Его Милость господин барон велел передать, что обед будет накрыт в большой зале.
— Пошли, Феб, послушаем божеского соловья, — скаламбурил дон Саншо, направляя свои стопы в сторону замковой капеллы. — Заодно аппетит нагуляем.
После обеда все население замка собралось у парадного крыльца. Причем как-то все приоделись опрятнее и даже несколько празднично. Это касалось и слуг. Наши люди снова вздели на себя гербовые котты, которыми как я уже понял, они гордились.
Барон, припадая на свою деревяшку, взошел по ступеням, ведя за руку внучку, которая по торжественному случаю была облачена в парадное платье из золотой парчи и светло-зеленого бархата. Глубокое декольте стыдливо прикрывала нижняя рубашка из полупрозрачной ткани присобранная на горле в некое подобие фрезы. Само платье на спине застегивалась по новой моде — на крючки, а не на шнуровку. Мне даже жалко стало девушку: все же стальной корсет и железные фижмы в сочетании с тяжелым текстилем в несколько слоев весило все не меньше, чем рыцарский доспех. Зато гляделась она просто шахматной фигуркой.
На голове прекрасной Иоланты блестела в ярких лучах солнца жемчужная сетка, сделанная в виде шапочки, из-под которой ее волосы крупными локонами ниспадали на спину, закрывая ее до пояса.
Пара дам в ее окружении горделиво возвышались над толпой узкими коническими колпаками, с которых ниспадала длинная кисея. Все остальные представительницы прекрасного пола красовались разнообразными чепцами.
Слева от хозяев стоял, перебирая четки, патер Денни в неизменной холщевой рясе. И четки у него были деревянные, но как шепнули уже, привезенные с самого Иерусалима. По спокойному лицу падре казалось, что данное мероприятие святого отца совершенно не волнует. И весь он в горних сферах.
Мои люди и люди дона Саншо встали напротив лестницы в два ряда углом, оставив внутри этого построения место для меня, инфанта и рыцарей. Даже сержант встал в строй.
Я вздохнул — сам же напросился, теперь выкручивайся, и твердо шагнул вверх по ступеням, звеня золотыми шпорами.
Поднявшись на площадку у парадной двери во дворец, я подошел под благословление священника, встал на одно колено и принял его.
Прошептав надо мной своим бесподобным басом.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.
Он перекрестил меня и возложил свою ладонь с четками на мое чело и сказал уже на языке франков. Уже громко, для всех.
— Будь этого достоин, принц, ибо Дама для башелье есть земное олицетворение Пречистой девы — Богородицы. Теперь иди.
Я встал, обернулся к толпе. Подождал, пока гул ее постепенно стихнет. Ощущение было как в тот день, когда я первый раз вышел на сцену в студенческой самодеятельности. Даже легкий мандраж по телу такой же. Поднял правую руку и громко отчетливо сказал.
— Слушайте все и не говорите, что не слышали. А кто слышал — передайте другим, что отныне и навсегда демуазель Иоланта де Меридор является моей Дамой сердца. Это заявляю вам я — дон Франциск де Фуа-Грайя по прозвищу Фебус. Божьей милостью инфант Наваррский, принц Вианы и Андорры, суверенный сеньор де Беарн, дюк де Немур, де Монблан и де Ганди, конт де Фуа, конде де Бигорр и де Рибагор, виконт де Кастельбон, де Марсан, де Габардан и де Небузан, пэр Франции. И порукой мне в том Богородица и святой Фермин.
Тут я размашисто перекрестился, не попутав, что слева направо, а не справа налево, как меня по русской привычке тянуло на этот жест.
Затем повернулся к Иоланте и встал перед ней на одно колено. И глядя прямо в ее каштановые глаза, несколько выспренно воскликнул.
— Принимаете ли вы мое преклонение перед вами, Госпожа моя и Дама?
Иоланта, стоя с каменным лицом — ноближ оближ, епрыть, показала свои руки, которые до тех пор прятала за спиной. С ее ладоней свисали три атласные ленты — белая, красная и синяя, которые на одном конце были искусно сплетены в розетку.
— Примите мои цвета, мой кавальер, — Иоланта выбрала нейтральный итальянский термин, означающий рыцаря между испанским кабальеро и франкским шевалье, чтобы ненароком не обидеть ни ту, ни другую сторону, — и носи их с честью.