в том числе и на «Генрихе V». То, что в ней занято всего четыре актера, звучало не очень заманчиво, но спектакль оказался чудесным. По вечерам, когда все вокруг затихает, а деревья на холме подсвечиваются прожекторами, ему нравится сидеть на балконе и слушать спектакли. Вот вчера давали «Тита Андроника»[28]. Пьеса не из тех, которые он знает, но школьникам явно нравилось. Каннибализм, месть и сексуальное насилие – что тут может не нравиться, когда тебе пятнадцать…
* * *
Эв навещает отца. Он уже пару месяцев живет в доме престарелых, и ему понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к месту и тем более смириться с ним. Она согласилась на это почти с той же неохотой, что и он, но после падения, закончившегося сломанным бедром, поняла, что выбора нет. Так сказал врач, так сказал управляющий дома, даже Фаули так сказал. Однако от их слов ей не легче видеть укоризненный взгляд отца или выслушивать его полные душевной боли жалобы.
С тех пор она ездит туда каждые выходные, но сегодня впервые не включено отопление. Все сохранившие способность передвигаться обитатели в саду – там Эв еще не была, и он оказался гораздо приятнее, чем она ожидала. Клумбы с розами, ноготками, петуниями – цветами, на которых выросло поколение отца. Естественно, он находит множество поводов для критики («этот садовник – полный недотепа, с помощью «Фэйри» тлю не победить»). Зато его щеки слегка порозовели, когда Эв усаживала его в кресло. Потом был чай и недопеченное печенье с изюмом, просмотр дневных программ по телевизору с деморализующей рекламой похорон, и средств для фиксации протезов, и лечения «чувствительного мочевого пузыря», этого эвфемизма десятилетия. Эв с неприятным осадком осознает, что подобного рода реклама недавно стала появляться на ее страничке в «Фейсбуке»[29] – интересно, эти люди знают, сколько ей лет? В половине одиннадцатого она понимает, что с нее достаточно, и решает, что заработала чашку хорошего кофе в тишине и покое собственной гостиной. Она встает, оправдываясь тем, что нужно покормить Гектора, но отец тут же громко рявкает, что единственная дочь «больше заботится о своем чертовом коте, чем обо мне». Пара посетителей недовольно смотрят ей вслед, когда она уходит, но один сочувственным взглядом как бы говорит: «Не переживай, я проходил через такое же».
В вестибюле Эв убыстряет шаг, устремляясь к двери, и тут слышит, как кто-то окликает ее:
– Мисс Эверетт?
Она оборачивается. Это Элейн Бейлис, менеджер. У Эв падает сердце. Кофе откладывается еще на полчаса. В лучшем случае.
– Я сразу подумала, что это вы. Мы могли бы поговорить? – Вероятно, Бейлис увидела выражение Эв, потому что ее лицо становится жестким. – Не беспокойтесь, надолго я вас не задержу.
Едва ли Бейлис значительно старше Эв, но сочетание унылого гардероба и профессиональных лицемерных манер превращает ее в пожилую женщину лет пятидесяти пяти.
Она приглашает Эв в кабинет и закрывает за собой дверь. Эв садится на неудобный пластиковый стул.
– Я вот что хотела сказать, – начинает Бейлис, усаживаясь на свое место и тщательно расправляя юбку – ее мамаша могла бы гордиться дочерью, – мы действительно очень рады, что ваш отец обосновался у нас.
Эв гадает, говорит ли она от имени всего персонала или же по-королевски именует себя «мы».
– Но?..
Бейлис хмурится:
– Прошу прощения?
– Ваши слова звучат так, будто за ними последует «но». – Эв улыбается. – Или, возможно, все дело в том, что я слишком давно допрашиваю подозреваемых.
Бейлис явно ошарашена, пусть и на секунду. Все бывает в первый раз, думает Эв.
– Я просто имела в виду, что это всегда облегчение – для всех, – когда подопечный начинает чувствовать себя как дома.
Эв ждет. Что-то наверняка последует. Никаких вопросов. Как она сказала, она уже очень долго играет в игру с допросами.
Бейлис вздыхает.
– Знаю, мы говорили об этом раньше, до того как ваш отец стал одним из нас. – Из ее уст это звучит так, будто речь идет о вступлении в масонский орден. – Но чувствую, что нужно повторить еще раз. «Мидоухолл» – это дом престарелых, а не частная лечебница. У нас нет специальных ресурсов…
– Для альцгеймеров.
– Да, для альцгеймеров.
– Врач говорит, что стадия ранняя. Ему прописали препараты…
– Знаю, и мы заботимся о том, чтобы он их принимал. Но это все, что в наших силах. – Последнюю фразу менеджер произносит с нажимом. – У нас нет персонала для круглосуточного ухода. Мы не смогли бы справиться…
– Если бы наступило ухудшение… да, знаю. Вы говорили мне.
Бейлис долго и внимательно смотрит на нее.
– Это не вопрос «если», мисс Эверетт. В конечном итоге всегда выигрывает болезнь.
У Эв неожиданно к горлу подступает комок.
– Знаю, – говорит она после секундной паузы, голос выдает ее. – Я это знаю, просто хочу… я хочу, чтобы он как можно дольше жил в нормальном месте. Там, где он чувствует себя максимально как дома.
Бейлис кивает:
– И именно это мы и обеспечим. Но лишь на тот период, пока такое возможно. Я просто хотела прояснить этот момент.
Эверетт встает – если бы Бейлис на самом деле была подозреваемой, Эв нашла бы точный и хлесткий ответ, идеальный набор слов, чтобы восстановить баланс сил между ними, однако что-то в этом кабинете «глушит» ее мозги.
– Извините, – бормочет она, – мне надо идти.
* * *
Найти главу университетского отделения информатики было легко, а вот убедить его встретиться с ними в выходные оказалось довольно сложно. Но вот он открывает дверь своего дома на Эбингдон-роуд; мужчина демонстративно одет в шлепанцы и в алый с бирюзовым халат.
– Вы же не мунисты[30], так? – весело спрашивает он. – Однажды ко мне постучался человек в таком же наряде; он был именно от них. Спрашивал, хочу ли я спастись.
Куинн делает шаг вперед, показывает свое удостоверение:
– Исполняющий обязанности детектива-сержанта Гарет Куинн. Это детектив-констебль Асанти. Спасибо, профессор Сэндфорд, что выделили время, чтобы увидеться с нами.
Сэндфорд отступает назад и жестом приглашает их войти.
– Я на кухне. В задней части.
Это викторианский двухквартирный особняк, но, в отличие от многих людей, живущих в таких домах, Сэндфорд не сносил стены в комнатах первого этажа, поэтому здесь складывается ощущение, будто находишься в железнодорожном вагоне, где двери открываются в коридор, в который почти не поступает свет. Из-за этого, а также из-за обоев с плотным рисунком и стопок газет и журналов помещение кажется более тесным, чем есть на самом деле. Кухня находится в современной пристройке; правда, понятие «современная»