История, старая как мир, и Плэгас не видел в ней большого смысла.
Но это объясняло, почему Тенебрус так странно вел себя в последние месяцы перед полетом на Бол’демник. Невозможно было угадать, как долго они с Венамисом планировали нападение, но Тенебрус, при всей своей хладнокровной отчужденности, был явно обеспокоен своим решением. На Бол’демнике его ум был все время занят какими-то мыслями, и эта рассеянность стоила биту жизни. Но в последние мгновения перед тем, как он понял, какую роль сыграл в несчастном случае с ним Дарт Плэгас, учитель был почти готов рассказать ему о Венамисе. Сейчас, впрочем, это мало что меняло. Да и по правде сказать, Плэгас находил нерешительность бита достойной презрения.
Как и Плэгас, Тенебрус, несомненно, понимал, что установленное Дартом Бейном Правило двух изжило себя. Предыдущие владыки ситов придерживались его – и с полным на то основанием, полагал Плэгас. Конечными целями Великого плана были месть и возвращение власти над Галактикой. Но хоть большинство ситов после Бейна и помогали ослабить Республику – каждый на свой манер, – ими двигали не столько бескорыстие и приверженность Правилу, сколько слабость и некомпетентность. Возможно, они и стремились исполнить завет Бейна, но каждый пал жертвой собственных фобий и чудачеств, а потому не сумел отомстить Ордену джедаев. Плэгас это понимал. Он не собирался ждать в засаде или трудиться исключительно для того, чтобы подготовить почву для успеха будущих поколений. Равно как не желал и оставаться в тени Тенебруса, если бы бит в самом деле восторжествовал там, где другие потерпели поражение.
Как же, при всей своей мудрости, Тенебрус не смог понять, что Плэгас и есть венец тысячелетней жажды мщения? Как он не увидел, что момент, предначертанный судьбой, уже близок?
Тенебрус редко воздавал должное своему ученику, но иногда случалось и такое.
«Как тектонические силы сбрасывают в реку валун, навеки изменяя ее русло, так и события могут явить на свет личность, которая, шагнув в бурлящий поток Силы, изменит ход истории. Ты, Плэгас, – один из таких».
И что ему думать теперь? Что Венамису учитель тоже внушал схожие мысли?
Если так, то еще одно очко не в пользу Тенебруса.
Находки, сделанные на корабле Венамиса, не проливали свет на то, сколько лет ему было, когда Тенебрус нашел его, или как протекало его обучение. В любом случае, шаблонные методы воспитания учеников давно канули в прошлое. Доктрины – они для джедаев. Там, где джедаи просто искали власти, ситы стремились к ней с вожделением; где джедаи считали, что знают правду, ситы просто ею обладали. Они отдавали жизнь служению темной стороне, и в конечном итоге сами становились сосудами знания.
На протяжении последних пятисот лет ситы-наследники традиции Бейна избегали брать в ученики детей, считая более перспективным находить существ, уже закаленных и потрепанных жизнью.
Плэгас, однако, был исключением.
* * *
Муунилинст не последовал примеру миров Ядра и Внутреннего кольца, которые в горячке Третьей великой экспансии наложили лапы на все планеты, заселение которых стало возможным благодаря Акту о колонизации и Поправке о планетарных ассигнованиях. Причина была проста: хоть мууны и обладали богатством, какое не являлось иным народам даже в дерзких мечтах, и доступом к самым быстрым и прочным кораблям, они не желали оставлять свои владения на Муунилинсте без присмотра. Не увлекала их и колонизация ради колонизации как таковой – разбрасывание собственного семени по мирам. Ведь чем больше муунов появится в Галактике, тем меньше богатств придется на каждого из них.
Но в конце концов автократия и изоляционизм уступили место стремлению стать незаменимыми для Галактики, и мууны принялись финансировать поселения, основанные другими планетами-колонизаторами или независимыми группами, которые главным образом состояли из изгнанников, добровольных или не слишком. Очень скоро колонии на дальнем конце Дуги Браксанта начали напрямую зависеть от Муунилинста, занимая деньги под обещание открыть богатую рудоносную жилу или месторождение драгметаллов. И если вдруг мечта о несметных сокровищах так и не сбывалась или рынки настолько переполнялись сырьем, что цена на него ухала вниз с большой высоты, измученные невзгодами колонисты попадали в долговую кабалу к Муунилинсту и были вынуждены подчиняться присланным на их планеты муунам-управляющим.
Так и вышло, что клановый отец Плэгаса, Каар Дамаск, стал администратором планеты-сокровищницы Майгито.
Расположенная по соседству с Муунилинстом, богатая месторождениями нова-кристаллов, артезианских кристаллов и низкоуровневых адеганских кристаллов, Майгито – Самоцвет, если переводить название с древнемуунского языка, – была одной из самых негостеприимных планет, во владение которыми когда-либо вступали мууны. Скованная снегом и льдом, планета едва ли могла похвастать разнообразием животной жизни и дрожала под натиском непрерывных бурь, которые наносили на поверхность кристаллические шпили-курганы высотой с гору. Несмотря на все это, немало потратившись, мууны выстроили на Майгито несколько автономных городов и бункеров-хранилищ, обеспечив их энергией, добытой из самих кристаллов. Даже при самых благоприятных обстоятельствах прибытие на Майгито превращалось в ту еще свистопляску из-за кольца астероидов, окружавших планету, но астероиды перестали отпугивать муунов, когда Межгалактический банковский клан затеял горные работы в шельфовых ледниках и глетчерах. После этого даже джедаи не смогли бы попасть на планету без предварительного согласования.
Будучи сотрудником МБК с большим стажем, Дамаск-старший принял назначение по личной просьбе Мальса Тонита, высокопоставленного чиновника с Муунилинста, но в большей степени – в надежде совершить прорыв в карьере, которая откровенно зачахла на стадии среднего руководящего звена. Чувствуя себя непризнанным гением и страшно злясь из-за этого, Дамаск оставил дома свою первичную жену и братьев по клану, чтобы попытаться построить если не жизнь, то хотя бы карьеру на этой далекой ледяной планете. Успех в руководстве горнорудными работами пришел к нему очень скоро, однако удовлетворенность жизнью появилась лишь десятилетие спустя, когда на Майгито прибыла муунка низкого сословия, ставшая его секретаршей, а затем вторичной женой. Она подарила ему сына, которого назвали Хего – в честь кланового отца Каара.
Хего рос в городе под куполом, в суровом климате Майгито – не в пример своим сородичам, которые взрослели в тепличных условиях Муунилинста, – и тем не менее неплохо справлялся с невзгодами, а по временам, казалось, даже благоденствовал. Мать проявляла какую-то нездоровую дотошность в его воспитании, записывая буквально каждый его шаг и призывая делиться с ней даже самыми сокровенными мыслями. Особенно внимательно она следила за его отношениями с друзьями, коих было в избытке – самых разных разумных видов – и всякий раз расспрашивала его после игр о чувствах, которые он испытывал к тому или иному ребенку. Даже Каар, несмотря на плотный график, уделял сыну немало отцовского внимания.
Хего еще не исполнилось и пяти, когда он начал понимать, что отличается от других. Он был не просто умнее и сообразительнее – он часто мог манипулировать друзьями, вызывать смех, когда ему хотелось, или повергать в слезы; приносить утешение или вселять беспокойство. Он научился читать язык тела и предугадывать намерения. Чувствуя чью-то неприязнь, он из кожи вон лез, чтобы понравиться; если же кто-то проявлял к нему излишнюю симпатию, он, напротив, демонстрировал свой норов – словно искал границы, до которых могут зайти взаимоотношения с друзьями. Он предчувствовал обманы и уловки, но часто поддавался на них, строил из себя простачка, чтобы не привлекать нежелательного внимания и хранить в тайне свои скрытые таланты.
По мере возрастания его способностей другие дети превращались из товарищей в игрушки, но Хего, как и прежде, получал удовольствие, играя с ними. Однажды мальчишка-муун, вызывавший у Хего неприязнь, оттолкнул его, стремясь первым добежать до лестницы, ведущей во двор дома Дамасков. Схватив мальчишку за плечо, Хего сказал: «Если ты так торопишься вниз, спрыгни в окно». Посмотрев сверстнику прямо в глаза, Дамаск повторил сказанное, и его жертва прислушалась к совету. Когда тело мальчика с переломанными костями нашли во дворе, поднялся большой шум, но Хего скрыл правду от всех, кроме своей матери. Та засыпала его вопросами и, когда он рассказал о происшествии во всех деталях, произнесла: «Я давно подозревала, что мой дар и дар твоего отца передались и тебе, и сегодня отпали последние сомнения. Это странная, удивительная сила, Хего, и у тебя ее в избытке. Мы с твоим отцом всю жизнь хранили свой дар в секрете, и ты должен дать слово, что не расскажешь о нем никому, кроме нас – по крайней мере, в ближайшие годы. Во взрослой жизни эта сила послужит тебе во благо, но сейчас нельзя допустить, чтобы кто-то о ней узнал».