держателя питейного заведения, в душе оставался романтиком и горячие порывы ценил.
— Смотри, какой щуплый, — посмеиваясь и подталкивая друг друга локтями, собирались парни. — Надо бы к нему быть помягче… О! Встрепенулся! Озирается… парни, парни, не пугайте. Ну что вы… Не толпитесь, спугнете. Бармен! Спишь, что ли?! Где там наша гостевая? А-а-а… Вот она, хорошая. Все как всегда намешал? Молодец. Эй, amico, это тебе, осторожно, не расплескай… От нас, как говорится, «Welcome!» Тебе, говорю… Нет, тебе… Непонятливый. Free, не бойся. Per amico… Capise? Давай, давай… пей. Пей… придурок…
И, конечно, только бармен знал, что за дурь он подмешал в гостевую и почему через две стопки amico уже согрет, расслаблен и похож на красного жирного снегиря, который потерял чувство опасности и вот-вот свалится с ветки.
— Мы хоро-о-ошие, — заплетаясь, говорил пернатый. — Мы умеем дружить… Бармен! Бармен, будешь моим другом, да? И ты будешь? Бармен! Выпивку всем моим друзьям! Все за мой счет! Ничего не жалко… Сколько? Сколько?! А чего так дорого, бармен? Ну ладно, наливай…
А потом еще больше расчувствуется:
— Я же, знаешь, бармен, сам с Корсики. Мы маленький, но гордый народ — пить умеем не хуже вашего. Что?! Я вообще не пьянею. Никогда… Не веришь? Ах, ты не веришь?! Бармен! Давай на спор!
А Филипп протирал стаканы и, как нестрогий папаша, позволяющий своим сорванцам шалости, вполголоса наблюдал со стороны:
— Ты только его не убей, добро? Не как в прошлый раз… Всем говорю, парни, доведете еще кого-нибудь до больницы — выпивку в кредит больше не дам.
В этом была душа вечера. Когда заканчивались наличные, бар предоставлял иную услугу — под радостное подбадривание можно было заложить часы, ботинки или брюки. И часто случалось, что последнее, о чем спустя несколько часов и сильную головную боль вспоминал герой вечера, было: ночь, проспект и где-то очень сильно подмораживает.
И неизвестно, сколько бы это продолжалось, но однажды в бар зашел сын посла той страны, с которой отношения были как у родственников при дележе наследства. Парни немного перестарались и, по «невладению иностранными языками», спутали его с итальянцем.
Через несколько часов супруга того посла в легком утреннем платье спустилась к завтраку. Элегантно держа пальчиками кофейную чашку, она с любопытством подошла к окну — ее привлек шум, доносившийся из сада. Каково же было ее удивление, когда она увидала своего отпрыска, студента престижного университета, сидящим верхом на заборе в одних трусах. Он забрался туда в надежде перелезть под покровом ночи и скрыть свой позор, но охранник, не признав наследника, вовремя схватил его за ногу. Бедная женщина тут же уронила чашку, услышав, как ее мальчик, что совсем не пьет, орет во всю глотку, отпихиваясь босой пяткой от охранника, и выражается отнюдь не интеллигентно. А охранник, стараясь стряхнуть его с забора, и вовсе матерится на всю улицу, громко недоумевая оттого, до чего обнаглела местная гопота — уже и посольство не чтит!
Был большой скандал.
Бар пообещали закрыть, но Филипп клялся, что чист перед людьми и страну не позорит. Тогда было решено нагрянуть к нему с неожиданной проверкой.
У Филиппа были связи, о дне проверки он узнал заранее. Парни долго готовились к событию — стирали футболки, репетировали «здравствуйте» и «извините». Филипп не всем разрешил прийти, выбрал публику «с более-менее культурным лицом». Для отвода глаз устроил вечер караоке. Парни пели вяло — песен не знали.
А Хорошая, на правах близкой знакомой Филиппа допущенная в список приличной публики, весь вечер просидела в баре. Филипп ее назначил за подружками приглядывать — никаких сегодня танцев, никакого алкоголя.
Удав в тот вечер тоже пришел.
Про репутацию бара он знал, но охота пуще неволи: Удав решил, что будет вести себя тихо и все обойдется. Но не успел он ступить на порог, как столкнулся с двухметровым десантником. На голове у десантника был надет голубой берет, а на берете вышито золотыми буквами «Не трожь!!» Удав похолодел от ужаса. Он знал, что здесь и за меньшее голову отрывают. Но вдруг услышал:
— Здравствуйте… Я вас не задел?
Удав еще сильнее перепугался.
— Да вы не дрожите, проходите, не стесняйтесь. У нас сегодня вечер караоке. Вон там микрофон у стойки, на случай, если петь надумаете.
Удав вытер пот, ничего не понял. Все были опрятные, вежливые, ему даже стул предложили. Удав, волнуясь, сел. А говорили, здесь к утру тела уносят.
Удав еще немного посидел, заказал выпить. Робко допустил мысль, что это он на всех такое впечатление произвел. Откинулся на стуле, почувствовал себя увереннее. Снова выпил. Отбросил робость, осторожно кому-то схамил, остался жив. Снова выпил.
Очень быстро набрался основательно — как раз до того состояния, когда душа рвется с кем-то поговорить. Повертел головой, выбрал собеседника — говорил, за неимением других слов, по-итальянски, но наглость в выражениях звучала недвусмысленная.
— Эй ты, в тельняшке… Да, ты, с татуировкой на шее. Что уставился? Давай скажи — моя, мол, страна, а ты здесь гость. Скажи, давай скажи. Вы дикий, дикий народ. Варвары. Я для вас цивилизация. Вы мне платить должны, что я с вами разговариваю.
— Вот гад, — Филипп, протирая стаканы, беспокойно оглядывался.
В рядах зазвучал недовольный ропот. Инспектор, которого назначили для проверки, вот-вот должен был явиться.
А Удав развалился за стойкой и мечтательно подпер голову.
— Как же я хорош! Нет, ну, я просто обалденный мужчина! Сидят как дети, восхищенно мне в рот заглядывают. Эй ты, кучерявый! Свали-ка с прохода, ты мне весь вид загораживаешь! И вообще… ты мне не нравишься!
Терпение стало быстро заканчиваться. Раздался звон стекла. Двухметровый десантник разбил о свою голову бутылку, стараясь заглушить обиду.
— Тихо, тихо, ребята, — Филипп, как генерал, успокаивал свою рвущуюся в бой кавалерию. — У-у-у… Пьяная рожа. Я прошу вас, ребята, только один вечер, потом, обещаю, мы им всем отомстим. Вот, кстати, и наш гость. Инспектор пришел! Все заткнулись, изображаем радость. Входит… Музыку, музыку громче… Пойте! Ну, давайте, кто-нибудь пойте, чтобы этого урода заглушить. Кому сказал! Микрофон дайте. Кому, кому? Дайте Гоге… Пой, Гога, споешь хорошо, с меня водка и неограниченный кредит. Да ты не улыбайся, как баран, ты пой!
Гога в местной компании был известной личностью — славился кротким нравом и полным отсутствием мозгов. Могучий, как титан, держащий небо, Гога, не думая, мог отлучиться в туалет, небо рухнуло бы, но почему оно упало, Гога, пялясь вверх, так бы и не разобрался.
Но когда речь шла о выпивке, воображение