Ты всё равно расскажешь.
— Весь в предвкушении.
Кристофер знал это. Никакого страха у пленника не ощущалось, скорее, нетерпение и азарт, как и положено охотнику, который после долгого преследования знает, что жертва трепыхается в капкане. Будто не он сидел на стуле в окружении напряженных колдунов, готовых в любой момент применить заклинания.
Кристофер не сомневался, когда обошёл его со спины и крепко прижал одной рукой к жёсткой спинке стула, а второй запрокинул его голову. Слегка надавил на горло, и в этот момент увидел тень паники. Иногда достаточно отнять немного воздуха.
— Кто начал Красную Охоту?
Кристофер осторожно коснулся мыслей охотника, надавливая изнутри. Ему не нужно было причинять боль, только заставить поверить в неё. Что она везде: в висках, в костях и спине, в нервных узлах. Кристофер не получал никакого удовольствия от того, что делал, воспринимая это как неприятное и вынужденное занятие.
Он — лезвие, которое пронзает тех, кто посмел вредить его семье.
Охотник задёргался, но Кристофер держал крепко. Пальцы надавили сильнее на горло, лишая дыхания, усиливая ощущение боли. Он смотрел в глаза одного из тех, кто натравил сегодня заклинания на других, кто вынудил щит Эндрю взбрыкнуть. Кристофер знал, что охотник видит все семь смертей, которые ему уготовлены за тех, кто сегодня погиб.
Кристофер сам сегодня едва не умер, и хотел знать, за что.
— Не знаю. Не знаю!
— Кто отдал приказ напасть сегодня? Кто твой связной?
— Не знаю! Не… знаю… — голос слабел, и Кристофер разжал пальцы на горле, но боль не отпустил.
— Кто?
— Доран…. Доран…
— Кто именно?
— Элеонор Доран!
Мать Дугласа и Кейтлин, о которой Кристофер забыл за много лет. Но охотник говорил правду.
— Что ей нужно?
— Крылья, сны, кости и кровь.
— Для чего?
Охотник замотал головой и сжал губы, и ничего не оставалось, как вернуть боль: в каждой клетке раскаленный шип, а кожа плавилась и стекала с мышц и костей — так казалось. Всего несколько мгновений, но этого хватило.
— Обряд смерти. Она хочет этого. Смерти колдунам, и мы…. согласились. Вы — проклятое отродье! Вам… вам нет места среди живых!..
Кристофер едва не оттолкнул от себя охотника, но всё-таки сдержался, решив отпустить осторожно, и зря. Он знал такие заклинания, которые отражали колдовство и давали откат по тому, кто применил его, но не думал, что охотники умеют их применять.
Боль скрутила изнутри, и Кристофер от неожиданности пошатнулся и упал на одно колено, скрипнув зубами. Кости ломило, воздуха не было. Только темнота и отчаянье, в которых не было ни Эндрю, ни Мари, ни матери. Боль затмевала и пронзала снова и снова под безумный смех охотника, а Кристофер только и мог, что шарить руками по полу, едва сдерживая стоны. Не при других колдунах. Не сметь показать слабость.
Надо просто встать.
Кристофер схватился за стул и, преодолевая мерзкую боль, медленно поднялся. Натолкнулся на насмешливый взгляд Леннарда, который махнул рукой другим колдунам, и те обступили пленника. Бледная и испуганная Кейтлин вжалась в стену. Одетт, высокая и худая, стояла перед охотником.
— Твоя участь — умереть сегодня. Так и будет.
Охотник только скалился, едва сдерживая безумный хохот.
Одетт наклонилась к нему и поцеловала в лоб, и тот обмяк без сознания, а боль стала отступать. Её нет. Лишь отражения чувств другого человека, который уже не жилец.
Кристофер медленно шагал к выходу, едва разбирая хоть что-то, только контуры предметов. Боль мешала мыслить здраво или понять, почему Элеонор так ополчилась на них. Ему нужен Дуглас.
Но ещё больше — брат и сестра.
Его никто не остановил, и Кристофер даже ускорил шаг, пытаясь вспомнить сложный лабиринт из поворотов и коридоров особняка. К его вялому удивлению, Одетт нагнала его и молча вела по лабиринту, её прозрачное платье колыхалось от ветра, которого не было.
— Не будь таким наивным, Кристофер, — она обернулась только один раз, проверяя, не свалился ли он ещё. — Твой отец был прав — не доверяй никому.
— Ценный совет.
— Не хуже прочих. И вот ещё — вас трое. Это очень, очень крепкая связь.
Одетт свернула в один из боковых проходов, хотя вход в зал находился четко прямо, и Кристоферу даже показалось, что она ему привиделась в пыли и полутьме.
— Мы уезжаем, — прошептал он, когда нашёл диван, на котором сидели Мари с матерью и Эндрю. — Сейчас же.
Он был благодарен, что Мари ничего не спросила — она знала, что просто так брат не будет просить. Мама только охнула и хотела позвать врача, но Кристофер покачал головой, сил объяснять не было. Отзвуки боли ещё бились внутри, обманчивые иллюзии, которые он сам придумал.
У растерзанных колдовством дверей их догнал Леннард и резко развернул Кристофера за плечо:
— Мы не закончили.
— Да? Я так не считаю. Мы едем домой.
— Кристофер…
Как же Леннард раздражал! Хотя куда больше — надоедливая и едкая боль. Но Кристофер только процедил сквозь зубы:
— Мы уезжаем. Или попробуйте нас остановить.
Он ощутил, как по обеим сторонам от него встали Мари и Эндрю. Тьма, которая плещется в подземных водах, и вороний колдун. На короткое мгновение отзвуки колдовства всех троих коснулись друг друга, и Леннард даже шагнул назад.
— Тогда хорошо добраться до дома. А то нынче ночью обещали ураган.
— Не волнуйтесь. Мы живучие, — ответила за него Мари.
В машине Кристофер вырубился раньше, чем они добрались до дома.
Глава 6
Кристофер помнил день, когда Мари вернулась из дома снов и туманов. Они не виделись год, и, честно говоря, он даже не сразу её узнал. Дело было вовсе не во внешности, а в движениях, взгляде, том, как она себя держала.
Ведьма с запахом диких трав. Тени от пламени ритуальных костров. Начало жизни и право на её конец. Кажется, она сама не знала, как выглядит. Как та, перед которой раньше могли пасть на колени и клясться в верности.
Он сам даже растерялся, не зная, как себя вести, какие тайны теперь хранит её сердце и память. Прятал за усмешками и пренебрежительными движениями то, как скучал этот год, а Мари будто сторонилась его. Порой даже разговор не клеился.
Месяц спустя он застал её на кухне, свернувшуюся в кресле у столика с кальяном в длинном свитере и высоких гольфах с кружевом. Она вертела в руках незажженный уголёк и смотрела в окно, пытаясь разглядеть там то, что видно было только ей одной.
— Они никогда не оставят меня в покое, — призналась