Около восьми часов утра лейтенант предложил тем, кто не пожелал остаться на вольном корабле, занимать свои места в баркасе.
Первыми «Баунти» покинули старшины, ботаник Нельсон, врач Ледуорд, два гардемарина, парусный мастер Лебог… Матрос Мартин, которого обуревали сомнения в правильности сделанного выбора, опять передумал и тоже спустился в баркас. Заметив это, Черчилль пришёл в ярость. Угрожая Мартину мушкетом, заставил его снова подняться на корабль.
Баркас уже глубоко сидел на воде, а желающих покинуть мятежное судно было ещё больше десятка. Блай, ожидавший своей очереди, сказал им:
– Всем, ребята, места не хватит. Кому-то придётся остаться, но я оправдаю вас, когда доберусь до Англии.
Флетчер забеспокоился, что останется без лучших специалистов, и велел плотникам Норману, Макинтошу и оружейнику Коулмену отойти к другому борту. Матросы не пустили на баркас и скрипача Бирна, они не хотели остаться без музыки в том раю, где собирались прожить в своё удовольствие ещё отпущенные им годы. Гардемарин Стюарт, сыгравший в мятеже роль первого камушка в сошедшей лавине, к большому удивлению лейтенанта, решил остаться верным присяге. Дом, родители, имя и карьера всё же ему были дороже дружбы Флетчера. Юный Питер Хейвуд до последней минуты не знал, на что решиться, боялся погибнуть, очутившись среди океана в открытой лодке.
– Ну, а что вы медлите, мистер Хейвуд? – спросил Черчилль.
– Вы ошибаетесь, если считаете меня сторонником мятежа, но я предпочитаю остаться на «Баунти».
Джордж Стюарт, который шёл в кубрик за своим имуществом, услышал слова Хейвуда.
– Если ты останешься, тебя будут считать мятежником, Питер, – сказал Стюарт. – Идём со мной, заберём наши вещи и спустимся в баркас.
– А я считал вас храбрым человеком, мистер Стюарт, – иронично улыбнулся Черчилль.
– Я не намерен рисковать головой, чтобы взять реванш над Блаем, – ответил Стюарт, – хоть и ненавижу его не меньше вашего. Идём, Питер.
Твёрдость Стюарта произвела впечатление на Хейвуда, и он пошёл за товарищем.
Отпустить этих молодых джентльменов означало потерять двух человек, разбиравшихся в мореходном деле. Черчилль шепнул своему приятелю Томпсону, чтобы задержал парочку гардемаринов. Когда Стюарт и Хейвуд, собрав вещи, появились у трапа на палубе, Томпсон направил на них пистолет.
– Мальчики, отдохните внизу. Билеты на баркас проданы.
– Если вы нас не отпускаете, передайте капитану, что мы задержаны силой, – крикнул Стюарт.
– Ладно, только не дери глотку, передам, – пообещал Томпсон, не собираясь что-либо говорить капитану. Матрос был убеждён, что Блай и все оставшиеся ему верными члены команды рано или поздно найдут свою смерть от голода, в волнах океана или под копьями дикарей. Томпсон откровенно потешался над словами Блая добраться до Англии.
Помощник боцмана Моррисон тоже считал, что шансов уцелеть у капитана нет, но его мучила совесть, и он спросил у своего непосредственного начальника боцмана Коула, как ему поступить.
– Посмотрите, баркас сильно перегружен. Наверное, мне придется остаться…
Коул пожал Моррисону руку, пожелал успеха и ловко спустился по верёвочной лестнице. Моррисон решил, что получил добро начальника.
В баркасе сидело уже семнадцать человек.
– Теперь вы, капитан Блай, – произнёс Флетчер, подводя своего пленника к борту. – Ваши люди уже в лодке. Помните: малейшее сопротивление грозит вам смертью.
Несмотря на угрозу, Блай предпринял последнюю попытку образумить лейтенанта.
– Кристиан, клянусь честью и даю вам слово забыть обо всём, если вы бросите эту затею и вернётесь к исполнению своих служебных обязанностей. Подумайте о том, что в Англии у меня остались жена и дети, малютки не раз сидели у вас на коленях.
Напоминание о детях тронуло Флетчера, но он остался непреклонен.
– Вы сами виноваты, капитан Блай. Если бы у вас осталась хоть крупинка чести, дело не зашло бы так далеко. Если б вы сами чаще думали о своей жене и детях, о жёнах и семьях других, вы не были бы так жестоки и несправедливы к нам.
– Неужели нет другого выхода, мистер Флетчер? – спросил из лодки боцман Коул.
– Нет, слишком долго я страдал. Вы не представляете, какие муки я перенёс. Так больше продолжаться не может.
Целая буря поднялась в душе лейтенанта. Осознание, что он своими руками обрекает на гибель восемнадцать человек, лишает их семьи кормильцев, делает жён вдовами, а детей сиротами, почти заставило его раскаяться в содеянном. Но в то же время Флетчер понимал, что отступать поздно. Вооружённые матросы за его спиной не позволят пойти на попятный, в Англии за такие дела их ждала виселица.
– Это лучшее и единственное решение! – твёрдо сказал Черчилль.
Остальные бунтовщики дружно поддержали его одобрительными возгласами. Капрал взвёл курок, направил мушкет на капитана.
– Живо спускайтесь в лодку.
Блаю развязали руки, он по трапу спустился в баркас. Терзаемый угрызениями совести, Флетчер принёс свой собственный секстант, запасной компас, навигационные таблицы и передал их Блаю. К борту подбежал Джон Смит, слуга капитана, и, прежде чем кто-либо успел помешать ему, прыгнул в лодку к своему хозяину, захватив с собой казённые деньги из личного сейфа Блая.
Борт баркаса возвышался над водой всего на двадцать сантиметров. Царило полное безветрие, на зеркальной поверхности моря играли и слепили глаза солнечные лучи.
Флетчер велел бросить в лодку солонину, сухари, несколько бочонков воды и предложил отбуксировать баркас к появившемуся островку Коту. Захмелевшие от выпитого рома мятежники горланили:
– Да здравствует Таити!
– Счастливого пути, капитан!
– Сдохни, старое дерьмо!
Рискуя перевернуть перегруженный баркас, Блай вскочил на ноги, с ненавистью крикнул:
– Если я останусь жив, клянусь, я найду вас, подонки, чего бы мне это не стоило! Запомните эти слова!
Матрос Ричард Скинер прицелился из мушкета в капитана, но Флетчер успел выбить у него из рук оружие. Агрессивность мятежников нарастала, и Блай, решив не рисковать, приказал штурману обрубить чалку. Моряки в баркасе быстро разобрали вёсла и поспешно пошли прочь от корабля. Опасаясь, как бы подвыпившие бунтовщики не стали палить из орудий, они держались в мёртвой зоне, за кормой «Баунти», где не было пушек.
Прошло три часа с тех пор, как мысль о бунте родилась в разгорячённом мозгу Флетчера. Лейтенант, не разделяя охватившей бунтовщиков радости, стоял у фальшборта, провожая взглядом удалявшийся баркас. С каждой минутой пропасть между прошлым и будущим увеличивалась, мосты, соединяющие жизнь и судьбу человека, догорали.