Понимаю.
— Если вы позволите, господин ротмистр, я бы пошел в залы. Боюсь, вечер сегодня предстоит жаркий. Весь Петербург словно с цепи сорвался, — в голосе Катавасова звенел плохо скрытый восторг. — Опасаюсь, хватит ли у нас сегодня выпивки.
— Только об одной услуге вас бы просил напоследок.
— Конечно.
— Могу я увидеть, где все случилось?
Катавасов захохотал:
— Как все они! Но для вас — сделаю исключение.
Мурин поднялся. Катавасов сравнил себя с пчелой на клевере и еще упомянул свору собак — «не офицер, а бывший помещик, готов поклясться», но этот вывод, к сожалению, ничем не был пока Мурину полезен.
— Прошу. Придется пройти через залы…
Мурин слегка побледнел, представив толпу: что, если он грохнется посреди залы?
— …Но беспокоиться не о чем. У меня есть небольшой хозяйственный прием. Видите эти занавесы. Я велел повесить вдоль стен на некотором расстоянии. Глушат лишний шум. А главное, выгородился коридорчик. Он идет через все залы, в буфетную. Лакеи и официанты по нему разносят напитки, обновляют колоды и мел, выходя из-за занавесов только там, где должны. И туда же исчезают. Ничто так не убивает настроение игры, как вид пустых бутылок, грязных бокалов и снующей прислуги. Этого всего господам и у них дома хватает!
И опять в его словах слышался голос опыта: кухонными заботами и прозой хозяйства Катавасов был явно сыт по горло в своей прошлой жизни.
— Ловко, — согласился Мурин.
— Тихо, не мозолят игрокам глаза. И мы не будем!
Катавасов приподнял тяжелую бархатную портьеру, карниз которой терялся под потолком, а края лежали на полу, и поманил Мурина пальцем в темноту.
Глава 4
— Свечу взять, может? — замешкался у полога Мурин.
— Боитесь темноты, офицер? — с ухмылкой спросил голос Катавасова, приглушенный тяжелым бархатом.
Мурин шагнул за ним, завеса за его спиной с тяжелым шорохом встала на место, и его тут же обступила непроницаемая темнота. «Блядь», — подумал он.
— Ежели запнусь и нае… в смысле, упаду, то оборву всю эту амуницию.
— Буду признателен, если не запнетесь.
Голос явно удалялся.
— Смелее.
Мурин крепко зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился и открыл — известный прием, чтобы глаза поскорее привыкли к резкому переходу от света к темноте или наоборот, пока тебя самого не кокнули. Сработал он и на сей раз. Открыв глаза, Мурин уже различил кое-где ломкие линии снизу вверх: там занавесы смыкались неплотно и пробивался оранжевый свет из зал. Опасаясь зацепиться за лежащий на полу край, он поспешил за Катавасовым, одной рукой опираясь на трость, а другую выставив вперед. Голоса гостей, звон бокалов сюда доносились приглушенными. В залах жадно обсуждали преступление, здесь совершенное. Как под водой пловец проходит сквозь прохладные струи, Мурин то и дело проходил сквозь пересуды о вчерашнем происшествии.
— Какой ужас, — различило его ухо сквозь бархатистую тьму. — Это здесь случилось?
…И холодная струя сменялась теплой — обычным игорным трепом:
— Будете гнуть или нет?.. Что там? Черви?
А потом снова — холодок:
— Говорят, в этой самой зале… Один из игроков… Кровь была везде…
— Ставлю на красное.
Мурин зажмурился от внезапно блеснувшего света, чуть не столкнулся с лакеем, который вырос как из-под земли.
— Пардон.
Опытный лакей вильнул подносом, не уронив ни одного бокала, и исчез в темноте, точно его не было. Мурин даже не слышал его шагов. Колотилось только его собственное сердце. Он выставил руку и снова пошел вперед.
— Убит ваш туз… Сбрасываете или нет?.. А мы его вот так…
До Мурина доносились только обрывки:
— Возможно, убийца сейчас среди нас. Как это будоражит…
— Схвачен или нет?
— Говорят, негодяй уже повешен.
На сей раз Мурин лакея не увидел, а только ощутил по движению воздуха. И по запаху: пудры, пота, пролитого вина. Сквознячок пронесся мимо, шевельнув волосы.
— Кто-с? — донеслось за занавесом; говорившие, очевидно, совсем рядом.
— Личность убийцы публике не открыли. Некий Пэ, говорят.
Мурин заподозрил, что слухи эти сам Катавасов и пустил. Не в его интересах было выпускать подлинное имя арестованного: скандальная известность была ни к чему и отпугнула бы игроков того круга, которому принадлежал Прошин, — круга молодых людей из приличных семей. А вот завлечь публику пощекотать нервы — это другое дело. Мурин увидел впереди конус света и понял, что Катавасов там приоткрыл занавес и удерживает, ожидая его.
— Не упали же, — обрадовался Катавасов, когда он подошел. — Прошу. Конечная станция. Буфетная.
Мурин шагнул наружу, задев теменем бархатную складку, и Катавасов опустил край завесы. Лакей разливал по бокалам шампанское, обернув бутылку салфеткой. Катавасов щелкнул пальцами, мазнул указательным. Лакей тут же округлил движение, чтобы не уронить капли. Отставил бутылку, взял поднос и исчез в бархатном коридоре.
— Вот здесь мы их и нашли, — обвел рукой Катавасов.
Мурин разглядывал буфетную во все глаза. Два буфета симметрично стояли у стены. Стопки салфеток. Ряды бокалов. Коробки с мелом. Упакованные колоды карт. Из ящиков торчали бутылочные горла с красными и белыми пробками. От изразцовой печи шло тепло. Скатерть на длинном столе уже покрылась первыми винными пятнами.
— Глядите на здоровье. Только все уж убрали.
— Вам не пришло в голову закрыть заведение хотя бы сегодня?
Катавасов искренне изумился:
— Назовите хотя бы три причины? Например?
Мурин посмотрел на пол. Присел на одно колено. Изучил швы паркета, куда не доберется тряпка. Затем разогнул колено, выпрямился.
— Например, из уважения к убитой.
Катавасов фыркнул.
Мурину бросились в глаза влажные пятна на стене. Катавасов проследил за его взглядом и ответил:
— Пришлось утром вызвать штукатура и замазать.
Мурин, хромая, подпрыгивая, подошел к стене. Влажные пятна доходили ему до груди. Он переложил трость в левую руку, а правой замахнулся, опустил кулак, остановил на уровне пятен. Обернулся к Катавасову:
— Убитая, стало быть, вам известна?
Тот опять фыркнул и закатил глаза:
— Невольно.
— Она француженка? — нахмурился Мурин. Но догадка его оказалась неверна.
— С какой стати? У меня приличное заведение. Война есть война. Русская она. Как звать — не знаю. Отзывалась на Колобка.
— О?
— Ну да, такая маленькая, круглая бабенка. Колобок и есть.
— Девка или сводня?
Катавасов поджал губы:
— У меня приличное заведение.
— Несомненно. Но как-то она ведь здесь оказалась.
— Я понятия не имею, — несколько тягуче произнес Катавасов, — откуда эти дамы берутся. Пускать их сюда я строго запретил. Но с таким же успехом можно запрещать вход крысам или клопам.
Он брезгливо скривился:
— Где карты — там вино и деньги. Где вино и деньги, там девки. Закон природы, ничего не поделаешь.
— Вот оно как. А где ж она