По этой записи предлагалось присягнуть и в Рязани, чтобы «стати за Московское государство заодин». В Нижнем Новгороде готовы были «тотчас» идти к Москве и просили «прислать всяких чинов добрых людей для совету и с ними отписати, где нам с вами сходиться»[98]. Но оказалось, что всего несколькими днями ранее из Рязани также обращались в Нижний Новгород с предложением совместных действий. В Нижнем Новгороде грамоту получили 27 января 1611 года. В ней сообщалось, что Прокофий Ляпунов и «всякие люди Рязанския области», по благословению патриарха Гермогена, «собрався со всеми Северскими и Украйными городы, и с Тулою и с Калужскими со всеми людьми, идут на польских и на литовских людей к Москве». Нижегородцам предлагалось «свестяся с окольными и с Повольскими городы», организовать сбор ратных людей и идти с ними сначала на Владимир, а потом под столицу. Кстати, слова рязанской грамоты почти дословно совпадают с тем, как сами нижегородцы раскрывали суть призыва патриарха Гермогена: «…да приказывал к нам святейший Гермоген патриарх, чтоб нам, собрався с окольными и с Повольскими городы, однолично идти на польских и литовских людей к Москве вскоре»[99]. Тот же самый мотив звучит и в другой грамоте, отправленной из Ярославля в Вологду в феврале 1611 года: «…и с Москвы, господа, святейший Ермоген, патриарх Московский и всеа Русии, и московские люди писали на Резань, к Прокофью Ляпунову, и во все Украйные города и в Понизовые, и словом приказывали, чтоб им, собрався с околными городы и с Поволскими, однолично идти на полских и на литовских людей, к Москве, и Московскому б государьству помочь учинити вскоре, докаместа Литва Московского государьства и окрестных городов не овладели»[100]. Такое совпадение косвенным образом подтверждает то, что начало обмену грамотами, возможно, положил сам патриарх, обратившийся к своим сторонникам по городам, чтобы там не сидели сложа руки, а действовали против врагов государства.
Словом, несмотря на то, что ранние грамоты Прокофия Ляпунова были перехвачены, это не помешало Рязани и Нижнему Новгороду быстро объединиться в одном земском союзе. Изначально такой союз отличало стремление заручиться благословением патриарха Гермогена[101] и опереться на действия всех чинов — земского «совета». Цель движения тоже была определена сразу и состояла в походе на Москву. Откликаясь на просьбу нижегородцев, из Рязани отправили в посольство «о всяком договоре и добром совете» стряпчего Ивана Ивановича Биркина, дьяка Степана Пустошкина «с дворяны и всяких чинов людей». Рязанские представители прибыли в Нижний Новгород 31 января 1611 года. Начало сбора земских сил сам рязанский воевода Прокофий Ляпунов подробно охарактеризовал в посланной с ними грамоте. В этом наиболее раннем свидетельстве по истории Первого ополчения интересно всё: к кому обращается в Нижний Новгород Ляпунов, как называет себя сам, что говорит о своих союзниках, как видит цели будущего движения. В стране снова вспомнили, как в условиях острого противостояния с тушинцами в 1608—1609 годах создавались городовые советы из местного духовенства, воевод и приказных людей, дворян и посадских людей, и обратились к этой практике[102]. Ляпунов писал «в преименитый Новгород Нижний, священного причта архиманритам, и игуменам, и протопопам, и всему освященному собору, и государственного ж сана господам воеводам, и дьякам, и дворянам и детем боярским Нижняго Новгорода…». Здесь каждое слово на месте и обращено к своему конкретному адресату, не забыты даже идущие дальше «головы» — начальники отрядов у стрельцов, казаков и служилых иноземцев — «литвы и немец»: они тоже придут потом воевать под Москву на стороне земских ополчений. И еще рязанский воевода обращался к жителям Нижнего Новгорода — «всему христоименитому народу»: «земским старостам, и целовальникам, и всем посадским людем, и пушкарем, и стрельцам, и казакам, и разных городов всяким людям, обитающим в Нижнем Новгороде». Для лучшего понимания текста этих грамот следует помнить, что они относятся к жанру так называемой публицистики Смутного времени. Расчет тех, кто пересылал грамоты, был не на то, что они осядут где-то в архивах приказных изб, а на публичное чтение посланий со ступеней соборной церкви, как обычно в городах объявляли царские указы. Показательно, что, несмотря на торжественный стиль, Ляпунов не присваивает себе никаких титулов, пишет одно свое имя. Так же делал Михайло Скопин, когда отсылал свои грамоты, так что рязанскому воеводе было с кого взять пример. Но он обращался не один, а от имени такого же городового совета, как в Нижнем Новгороде: «Прокопий Ляпунов, и дворяне, и дети боярские, и всякие служилые люди, и торговыя и черные Рязанския области челом бьют».
Прежде всего Прокофий Ляпунов подтверждал, что знает о «гоненье» и «тесноте», учиненных патриарху Гермогену «богоотступниками» боярами и «литвой». Он упоминал о своих обращениях в Москву: «и мы боярам Московским давно отказали и к ним о том писали, что они, прельстяся на славу века сего, Бога отступили и приложилися к Западным и к жестокосердным, на своя овца обратились». Основным обвинением боярам было по-прежнему нарушение «договорного слова» и «крестного целованья»: «на чем им договоряся с корунным гетманом Желковским Королевскою душею крест целовали, ничего не совершили». После его писем, не без гордости писал Ляпунов, патриарху даже стало «повольнее, и дворовых людей ему немногих отдали». Тем самым Ляпунов показал, что знает о положении патриарха Гермогена даже чуть больше, чем сами нижегородцы.
В послании рязанского воеводы в Нижний Новгород говорилось также о том, что они «давно крест целовали» вместе с жителями Калуги, Тулы, Михайлова, северских и украинных городов, «что нам за Московское государство с ними и со всею землею стояти вместе заодин, и с Литовскими людьми битись до смерти». Получалось, что дополнительная присяга по нижегородской записи была в Рязани излишней. Для подтверждения серьезных успехов своего движения Ляпунов описывал, как «бояре из Москвы» собирались послать на него «войною пана Сопегу, да Струса со многими людьми Литовскими», однако боярскую грамоту об этом, направленную в Тулу, переправили ему в Рязань. Не случайным было и упоминание о Владимире, куда Ляпунов раньше предлагал нижегородцам идти в сход: «…а Володимир, господа, и иные городы с нами одномысленны ж, хотят за веру все помереть». Уже в это время у Ляпунова сформировалось представление о дальнейших шагах. Сам он предполагал собраться «со всеми людьми и с Понизовок) силою, которые ныне стоят под Шацким», и пойти с ними на Коломну. Кстати, не с этими ли переговорами был связан поход Прокофия Ляпунова в Пронск, едва не закончившийся для него плачевно? Союзник Ляпунова в Туле Иван Заруцкий, как и «из Калуги бояре» должны были двигаться самостоятельно к Москве, «чтоб нам к царствующему граду Москве придти всем в один день»[103]. Нижегородцев просили поддержать обращения для совместного похода к столице, отосланные ранее из Рязани в понизовые (Казань) и поморские (Вологда и другие северные земли) города. Велись переговоры и с известным сторонником Лжедмитрия II — казачьим атаманом Андреем Просовецким, воевавшим в 1610 году вместе с полковником Александром Лисовским в Псковской земле, а теперь готовым присоединиться к земскому союзу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});