Читать интересную книгу Узкий путь - Михаил Литов

- Нам найдется что тебе дать, - ответил Назаров Марьюшке Ивановой на вопрос о перспективах, - с голыми руками к тебе не явимся и голой тебя не оставим. Мы тоже люди престижные. Мы тоже, чтобы не отстать от духа и велений времени, устроим фирму, свою, кровную, выстраданную, да еще куда как почище, не то что у некоторых! Никто не придерется. Без сучка и задоринки. Никакой сомнительной деятельности, все только нужное, полезное для людей и отечества. Давай, Марьюшка, танцевать, праздновать наше удачное решение!

Марьюшка Иванова слушала с интересом, ее сердце смягчилось, а затем смягчился и взгляд. Она как бы потянулась улыбкой к широкой и открытой улыбке Назарова.

- Сразу и танцевать!

- Но это твоя слабость! - выкликнул Назаров.

- Да и вообще... иметь с вами дело - значит отказаться от других? Почему обязательно нужно выбирать? Это ребячество... У тебя хорошие замыслы, - отнеслась женщина к Назарову, - и я надеюсь, ты не забудешь про меня, когда пойдешь вгору... Ведь двери моего дома всегда были открыты для тебя, да ты ведь знаешь мое отношение к тебе! Но люди, когда им приваливает удача, склонны забывать, каково им приходилось в беде. Куда-то девается человеческая глубина, как сквозь землю проваливается...

- Вот это верно, - подтвердила Кнопочка, теперь садясь на прежнее место и с умилением глядя на подругу. - С этой глубиной, я тебе скажу, ты здорово рассудила, в общем, ввернула кстати. Главное, не дать ей уйти, а то и глазом моргнуть не успеешь, как она... фьюють!

- Куда это ей вдруг так сразу и исчезнуть? - перебил Назаров. - Если она есть, то просто так никуда не денется.

- А никто не говорит, что просто так, - строго возразила, беря философский тон, Марьюшка Иванова. - Нет, совсем не просто так, а по своим причинам, вследствие...

- Сейчас, - снова нахально перебил Назаров и с глупым видом расхохотался, - ты меня станешь просвещать в том смысле, что деньги портят человека... а то я раньше этого не знал!

- Представь себе, что не знал! - выкрикнула Марьюшка Иванова. - Этого нельзя знать, пока не испытаешь на собственной шкуре!

- А ты испытала?

- Он испытал, - ответила не гнущаяся в полемике женщина, и ее палец вонзился в сумерки сироткинского угла; при этом вид ее был преисполнен достоинства, словно она представляла интересы великого коммерсанта Сироткина и знала, что справляется со своей ролью великолепно. - Он испытал, я увидела.

- А-а... что же он теперь-то поделывает? - вспомнила Кнопочка.

Все повернули головы и посмотрели в угол избы. Сироткин спал на полу, свернувшись калачиком.

- Готов, - возвестил Назаров не без удовлетворения.

Кнопочка с укором взглянула на подругу:

- И ты защищаешь такого?.. такого... нет, опять не подберу слово...

Марьюшка Иванова пробормотала:

- Пусть отдыхает, не обращайте на него внимания... Лучше вернемся к нашему спору.

- Выбирай, - сказала Кнопочка, - мы или он.

- А что, хороша будет твоя фирма? - с какой-то сумасшедшей любезностью обратилась хозяйка к Назарову, сделав вид, будто не расслышала слов Кнопочки.

- Нет, ты фальшивая, - обиделась и заскорбела та, - и поинтриговать всегда рада, теперь я тебя окончательно раскусила...

- Ты подбиваешь меня на ссору, а я этого не потерплю! - жутковато закричала Марьюшка Иванова, чьи ресурсы добра были исчерпаны и обнажили какое-то пугающее, с подозрительным блеском дно.

- Послушайте, бабы, мы задумали общее дело, только вы своими раздорами погубите ведь любое начинание, - вмешался Назаров. - Ей-Богу, давайте лучше танцевать.

- А ты видишь, что у нее такое? - Кнопочка кивнула на подругу.

- Что?

- У нее характер - дрянь, говно! А еще все твердят: о, Марьюшка Иванова, она такая добрая, она, знаете ли, прямо святая... Теперь ты видишь, чего стоит ее святость? Никого другого не знаю с таким дурным нравом.

- Ах, ты не знаешь? Бедняжка! Не знаешь? Я тебе помогу, открою тебе глаза... посмотри на себя, моська! Я тебе сейчас нарисую твой портрет!

- Не согласна! заведомо не согласна с твоими характеристиками! открестилась Кнопочка.

Назаровское румяное личико хорошо отработанным маневром уронило выражение веселой добровольной усредненности, с каким оно действовало в своем привычном шутовстве, и подняло детскую, жалобную гримаску сокрушения, которая шутовством уже будто бы не была.

- Все дело исковеркали и развалили, - проговорил он с чувством. Разве с бабами кашу сваришь? А идея была хорошая.

- Ты о фирме? - вскрикнула Марьюшка Иванова. - Уже на попятную? Ты это брось! Ты обещал? Ну так вот, мало ли что мы тут выдумываем и кричим, а ты нам фирму устрой, раз обещал. Мы фирму хотим, - сказала она с пафосом, - и чтоб было настоящее, живое и благое дело, а не фикция и надувательство, как у него. - Снова острый пальчик нырнул в угол - как в некий нехоженный мир и тотчас вернулся назад, к свету, чистенький и розовый, как у младенца. Мельком взглянув на него, Марьюшка Иванова успела, прежде чем продолжить беседу с друзьями, подумать нежную мысль: у меня и в остальном порядок и чистота, заглядение, сзади и спереди словно утренней росой умыто, не подкопаешься!

***

Вскоре умер Сергей Демьянович. Первым побуждением Сироткина, едва он узнал о смерти отца, было подключить к начавшемуся горю Ксению, чтобы плакаться ее плече, на ее груди, говорить взволнованные, трагические слова. Поскольку роман с Ксенией у него пока не продвинулся совсем, а продвинуть все-таки следовало, то в этом смысле кончина отца могла оказаться весьма кстати. И Сироткин подробно разъяснял самому себе, почему он так думает.

Между тем с Ксенией после случайной встречи на смотровой площадке он больше не виделся. Мысли о супружеской измене все еще были необязательными, мечтательными мыслями. Сироткин поехал хоронить отца. Людмила не поехала с ним, кто-то должен был остаться и присматривать за детьми. У них ведь нет домработницы, стало быть, вся тяжесть домашних забот лежит именно на плечах Людмилы, и в последнее время она позволяла себе сетовать на это. Сироткин притворялся, будто до него не доходит смысл ее намеков; для счастья жене, думал он, вполне достаточно и того, что квартира обставлена заново, на сей раз не кое-какой, а дорогой и, прямо скажем, шикарной мебелью, а ее собственный гардероб изрядно пополнился. А намекала Людмила на некие прекрасные возможности, которые якобы откроются перед ними, если наемный работник освободит ее от хлопот по домашнему хозяйству. Им позарез необходима прислуга. Людмиле пора-де стать раскрепощенной, ничем не обремененной женщиной - тогда вполне выявятся ее удивительные природные данные, тогда найдет выход ее стремление к высокому и она покажет себя во всем своем блеске. Сироткин пропускал мимо ушей эту глупую и раздраженную болтовню. Но когда Людмила, не считаясь со скорбью минуты, заявила ему, что будь у них нянька, она, Людмила, смогла бы поехать с ним на похороны, Сироткин почувствовал, что жена надоела ему до смерти, и твердо решил сразу по возвращении заняться Ксенией.

Еще на вокзале, покупая по старой привычке самый дешевый билет на поезд, он подумал, что у отца водились все-таки деньжата и достанутся они, законным, завещательным путем, ему, сыну и наследнику, достанутся, если государство и злые люди не ударятся в козни, чтобы помешать этому. Уже в вагоне, лежа в темноте на полке, он пытался избавиться от этой неподобающей мысли, но она упрямо сверлила его мозг. Разумеется, не столько мучил его страх скупца потерять хоть копейку, сколько мучилось и уязвлялось его самолюбие, которое опалял немилосердный огонь при одном лишь предположении, что кто-то может встать на его пути и обобрать его, повредить ему в той напряженной борьбе за существование, которая разве что издали выглядит рвачеством, отвратительной погоней за наживой. С домом все, кажется, ясно, он перейдет в распоряжение тетушки, а после ее смерти станет его, Сироткина, владением. Тетка не обманет его ожиданий. Вдруг у него мелькнула догадка, что тетку полезно взять с собой в город и сделать тем самым наемным работником, о котором так мечтает Людмила, а дом сразу переписать на себя. Таким образом появилась пища для размышлений. Было что обмозговать. Хороший план? Плохой? Но почему-то ему не хотелось брать тетку, возиться с ней. Правда, ей можно было бы не платить, ограничиваясь новогодними подарками, но лучше, пожалуй, и вовсе обойтись без всей этой чепухи, то есть просто не идти на поводу у Людмилы, никого в дом не брать и сохранить все как есть. Пусть Людмила работает, нечего ей сидеть сложа руки и думать, что в этом находит выход ее стремление к высоким материям. Он, Сироткин, уж на что нынче богат и удачлив, а ведь работает не разгибая спины.

Голосом разума Сироткин ругал себя за непрошенные крамольные мысли, не ведающие никакого житейского великодушия, но эта ночь в поезде вела свою игру, и вот уже в его мозгу свербело, что он зря взял пятьсот рублей на похороны, поторопился и погорячился, следовало взять гораздо меньше. Мысль-образ, мысль-представление, что пятьсот рублей есть не что иное как полтыщи, - это было как-то слишком огромно, невыносимо, пугающе в ночной немудренности, в обычном ночном неведении будущего. Собственно, денег ему не жаль, он не скряга, а деньги - пыль, но если отрешиться от будничных воззрений и взглянуть на дело с точки зрения истинной своей природы, истинного склада своей души, то в том-то, выходит, и штука, что жалко бросать на ветер не то что крупные ассигнации, а даже и какую-нибудь там мелочь, серебряные монетки и даже медные. Потому-то и получается вопрос о вероятии денег, припасенных отцом, а сейчас потерявших владельца, таким огромным, жгучим, требующим абсолютного прояснения вопросом! Бог любит и бережет каждую соринку созданного им мира, для чего же человеку попусту терять хотя бы и медяк из накопленного им или причитающегося ему капитальца?