Комната была теплой и безукоризненно чистой, с новыми татами и до блеска начищенными жаровнями с углем. Нобусада отшвырнул свою шляпу с вуалью и дорожную накидку в сторону, усталый и недовольный. Как всегда, в паланкине было неудобно, и его всю дорогу трясло.
— Мне здесь уже не нравится, — раздраженно бросил он их камергеру, чья голова касалась пола рядом с головами целой толпы прислужниц. — Тут так тесно, и пахнет скверно, и у меня болит все тело! Ванна готова?
— О да, господин, все как вам угодно.
— Ну вот, наконец-то и Оцу, господин, — весело произнесла принцесса Иядзу, величаво вплывая в комнату в сопровождении нескольких фрейлин, — завтра мы прибываем домой, и все будет чудесно. — Она сбросила свою огромную, тоже с вуалью, шляпу и накидку. Прислужницы, не поднимаясь с колен, подползли, чтобы собрать их. — Завтра мы будем дома! Дома, господин! Проехать мимо нескольких придорожных деревень не останавливаясь стоит того, neh?
— О да, Иядзу-тян, если вы так считаете, — ответил он и улыбнулся ей, быстро заражаясь её бьющим через край ликованием.
— Вы познакомитесь со всеми моими подругами, двоюродными сестрами, тетушками, дядями, старшей сестрой и крошкой младшей сестрой, с моим дорогим сводным братом Сати, ему исполняется девять в этом году… — она закружилась от счастья, — и сотнями менее близких родственников, а через несколько дней вы встретитесь с императором, и он примет вас как брата и решит все наши проблемы, и с того момента мы будем жить в покое и радости. Здесь холодно. Почему ничего не готово? Где ванная?
Их камергер — представительный мужчина пятидесяти лет с редкими зубами и обвисшими щеками — находился здесь уже целый день с высланным вперед авангардом специальных прислужниц и поваров, чтобы подготовить их покои и особую пищу и фрукты, запася в достатке полированный рис, который один только подходил для нежного желудка сёгуна и которого потребовала принцесса. Великолепные цветочные композиции, изготовленные Мастером икебаны, в изобилии украшали комнаты. Он снова поклонился, проклиная её про себя.
— Дополнительные жаровни для обогрева готовы, Ваше Императорское Высочество. Ванна готова, вас ждет легкий полдник, в точности такой, как вы и сёгун Нобусада приказали, ужин тоже. Это будет самый роскошный…
— Ёмико! Наша ванна!
Тут же её главная фрейлина вывела её из комнаты и повела по коридору, другие фрейлины и прислужницы роились возле неё, как пчелы вокруг матки. Нобусада гневно уставился на камергера и топнул своей крошечной ножкой.
— Я должен стоять тут и ждать? Покажи мне, где ванна, и пошли за массажисткой, я хочу, чтобы мне потерли спину, немедленно. И позаботься, чтобы не было шума, — я запрещаю шум!
— Да, господин, капитан отдает такой приказ ежедневно, и я незамедлительно пришлю массажистку в ванную. Сако будет та…
— Сако? Она хуже Мэйко, где Мэйко?
— Прошу прощения, она больна, господин.
— Скажите ей, чтобы поправилась! Скажите, пусть к закату будет здорова. Неудивительно, что она больна. Я сам чувствую себя больным! Это отвратительное путешествие! Бака! Сколько дней мы уже в дороге? Оно должно длиться по меньшей мере пятьдесят три дня, а так получается меньше чем… к чему вся эта спешка?..
Капитан эскорта ждал камергера в саду. Ему было за тридцать — бородатый воин, прекрасно подготовленный, известный мастер меча. К нему бегом приблизился его адъютант.
— Охрана везде выставлена, господин.
— Хорошо. После стольких дней все уже сами должны знать, что делать, — сказал капитан. Голос его звучал устало и нервно. Оба были в легких дорожных доспехах, надетых поверх туник с гербом сёгуната и широких коротких штанов, в шляпах, за поясом у каждого два меча. — Всего один день, и тогда у нас начнутся настоящие проблемы. Я до сих пор не могу поверить, что Совет и опекун разрешили столь опасное предприятие.
Адъютант выслушивал это каждый день.
— Да, капитан. По крайней мере, мы будем в наших собственных казармах, и нас будут сотни.
— Недостаточно, сколько бы ни было, все равно недостаточно, нам вообще не стоило уезжать. Но мы уехали, и карма есть карма.
Проверь остальных людей и убедись, что вечернее расписание караула составлено правильно. А потом скажи главному конюху, чтобы взглянул на мою кобылу, возможно, у неё треснуло копыто… — В Японии того времени не знали о подковах для лошадей. — Она едва не села на задние ноги, когда мы проходили заставу. Потом вернись и доложи. — Человек заторопился исполнять приказание.
Капитан был удовлетворен больше, чем обычно. Обход гостиницы, заключенной в высокую ограду из гигантского бамбука, тянувшуюся по всему периметру, и особенно этой её части, обнесенной живой изгородью с единственными воротами, убедил его, что покои сёгуна защищать было легко, что все остальные путники были выдворены из гостиницы на эту ночь, что стража знала пароль и понимала свою первостепенную обязанность: никому нельзя было приближаться к сёгуну и его супруге без приглашения ближе чем на пять метров, и вообще никому и никогда с оружием, исключение составляли опекун, старейшины и он сам, а также любые охранники, сопровождавшие его. Закон этот был хорошо известен, наказанием за приближение с оружием была смерть, как для нарушителя, так и для небдительного стража — если только сёгун не прощал их лично.
— А, камергер! Есть какие-нибудь изменения в планах?
— Нет, капитан. — Старик вздохнул и промокнул лоб, щеки его тряслись. — Августейшие особы моются сейчас, как обычно, затем они отдохнут, как обычно, на закате примут настоящую ванну, и им будет сделан массаж, как обычно, после чего они поужинают, как обычно, поиграют в го, как обычно, и потом лягут в постель. Все в порядке?
— Здесь, да. — В любой момент в распоряжении капитана на этом участке площадью около двухсот квадратных метров находился гарнизон из ста пятидесяти самураев. Отряд из десяти человек охранял единственный вход: красивый мостик через ручей, от которого тропинка вела к высоким украшенным столбам и таким же красивым воротам. По всему периметру живой изгороди через каждые десять шагов стояли часовые. Ночью их сменят свежие люди из числа ещё шестисот воинов, расположившихся в казармах сразу за главными воротами гостиницы или в соседних гостиницах неподалеку. Патрули осторожно обходили сад и изгородь, ступая беззвучно, ибо шум и явное присутствие самураев приводили в ярость принцессу и, следовательно, её мужа.
Небо над ними хмурилось, холодное, подернутое пеленой солнце ещё не коснулось горизонта, в вышине ветер играл густеющими облаками. Было холодно, и все сулило ещё более холодный вечер и ночь. Слуги зажигали фонари в кустах, свет их уже отражался в водоемах и влажно поблескивал на камнях, облитых водой специально для этого несколько минут назад.